Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио
– Флейта, – сказал Бекстрём. – В чем проблема? Нет ведь ничего проще?
«Возможно, тот треугольник, по которому я сам стоял и постукивал, когда ходил в начальную школу, в то время как другие в классе дули в нее», – подумал он.
Техническая проблема оказалась крайне большой, если верить Гегурре, но при мысли о том, кто являлся заказчиком и что это была первая изготавливаемая им музыкальная шкатулка, Карл Фаберже постарался предусмотреть каждую мелочь.
Что касается чисто механической части задания, он обратился к самому известному часовому мастеру того времени Антону Хюгелю, трудившемуся на фирму «Патек Филипп» в Женеве, и тот в близком сотрудничестве с Римским-Корсаковым решил практические проблемы.
– Я по-прежнему не понимаю, – настаивал Бекстрём. – Флейта? Что здесь может быть трудного?
– Ну, – попытался объяснить Гегурра. – Когда ты играешь на ней, то вдуваешь воздух в трубку, где он проходит через острую кромку и отверстия различного размера, расположенные на разном расстоянии. А мелодия получается за счет действия пальцев. Ты открываешь и закрываешь ими отверстия. Но в данном случае именно нос Пиноккио должен был функционировать как флейта, но он не мог дотрагиваться до него, даже если такой вариант решения представлялся более простым в техническом смысле. Изготавливать же музыкальные шкатулки со многими подвижными частями люди научились довольно давно, уже с конца восемнадцатого столетия.
– Почему тогда? – спросил Бекстрём. – Почему он не смог прикасаться к своему носу?
«Это же все делают постоянно, когда лгут», – подумал он.
– Мелодия проигрывается, когда Пиноккио начинает врать, – ответил Гегурра. – Так все задумано. И тогда нос увеличивается и становится все длиннее и длиннее, пока музыка не замолкает. Тогда рост останавливается. То есть нос и должен функционировать как флейта, но без действия пальцев, иначе развалится вся идея. В этом ведь весь смысл сказки о Пиноккио. Он же не знает, что его нос растет, когда он говорит неправду.
– И как решили это дело? – спросил Бекстрём.
«Флейта в форме носа, – подумал он. – Наверное, тяжелый удар для старого педика вроде Гегурры».
Многими способами, если верить Гегурре. Сама музыкальная шкатулка, выполненная в виде Пиноккио, имела высоту тридцать один с половиной сантиметр. Ее изготовили из золота, но раскрасили в самые разные цвета. Расположенный внутри ее механизм приводился в действие сильной пружиной, которая заводилась при помощи ключа, вставляемого в основание шкатулки, и одновременно с этим в установленный в ней маленький мех всасывался воздух. Когда пружина была затянута и мех наполнен воздухом, шкатулку можно было приводить в действие.
Воздух выдавливался в отверстие с верхней стороны меха и прямо в отверстие в нижнем конце растущего носа, где другие отверстия открывались и закрывались за счет трубки, которая двигалась вперед и назад в носу и таким образом воспроизводила саму мелодию. Когда она заканчивалась и нос достигал своей максимальной длины, остатки силы пружины использовались, чтобы с задержкой в четыре секунды вернуть его в исходное состояние.
– Так вот, – заключил Гегурра со столь же гордой миной, какая, вероятно, была у Римского-Корсакова и Антона Хюгеля, когда они больше ста лет назад справились со своей задачей.
– Но когда она заканчивала играть, ее ведь требовалось заводить снова? – спросил Бекстрём.
– Конечно, – ответил Гегурра и неодобрительно посмотрел на своего гостя. – Никаких маленьких электромоторов на батарейках, если тебе этого здесь не хватает, поскольку подобного, к счастью, не существовало в то время. Взамен крайне сложный пружинный механизм, который наполняет мех из специального шелка воздухом и превращает нос во флейту с помощью его движения вперед. В результате мы говорим о художественном ремесле, мой друг, и лучшее творение подобного рода едва ли можно найти.
– По твоим словам, оно было сделано из золота, – сказал Бекстрём с небольшой задержкой, поскольку он все еще пытался покопаться в своей памяти, тогда как замечательный коньяк старательно мешал ему сделать это.
– Только все самое лучшее могло устроить Карла Фаберже и его главного заказчика, – констатировал Гегурра. – Шкатулка изготовлена из золота, но покрыта эмалью разных цветов. У Пиноккио красный нос, желтая куртка и зеленые брюки, и общий вес самой оболочки фигурки едва ли килограмм. Но если мы говорим о подобном, давай не забывать о ключе и ящике, где хранилась шкатулка.
– Рассказывай, – поторопил Бекстрём.
«Теперь это уже начинает что-то напоминать», – подумал он, поскольку коньяк как раз сейчас сдался, и его память внезапно заработала как часы.
«Маленькая фигурка в красной шапке явно была не обычной тарой для виски», – подумал он.
– Даже ключ, которым заводилась шкатулка, изготовили из золота, из белого золота, – сообщил Гегурра. – Кроме того, его украсили двенадцатью бриллиантами общим весом тридцать два карата. А что касается ящика, где она хранилась, значит, он изготовлен из черного и розового дерева и окован по краям золотом. Кроме того, на его крышке выполнена инкрустация из оникса в виде двуглавого царского орла. Как я уже говорил тебе, Бекстрём, Карл Фаберже постарался предусмотреть каждую мелочь.
Наконец! – подумал Бекстрём и довольствовался лишь кивком. Сейчас требовалось как следует все обдумать. Не раскрывать без нужды карты. С Гегуррой надо держать ухо востро, когда он занимается каким-то делом.
84К счастью для Бекстрёма, поскольку ему требовалось время, чтобы подумать, Гегурра пожелал говорить вовсе не о деньгах, когда продолжил свой рассказ.
– Шкатулку закончили к Пасхе 1908 года, и как обычно раздача подарков состоялась накануне вечером. Пасха ведь считалась большим праздником в те времена. Мать Алексея и его бабушка получили по пасхальному яйцу, Марии Павловне, которая приходилась кузиной царю и росла в царской семье с самого детства, по-видимому, с учетом ее предстоящего замужества достался полный комплект украшений для торжественных церемоний. Браслеты, ожерелье, серьги и диадема, все из белого золота с бриллиантами и сапфирами. В общем, у нее тоже не было повода для жалоб, если можно так сказать, – констатировал Гегурра и улыбнулся довольно.
– Само собой, – согласился Бекстрём, внезапно придя в отличное настроение.
«Это же не какая-то баба, которую цепляешь в Сети», – подумал он.
– Больше всех радовался маленький Алексей, – сказал Гегурра. – Вне всякого сомнения, его музыкальная шкатулка стала лучшим подарком, какой он когда-либо получал. Каждый день он потом будет играть с ней и постоянно радоваться, видя, как растет нос Пиноккио. К тому же, его любимая учительница Анна Мария достала ее из коробки для него.
«Похоже, он был немного глуповат, – подумал Бекстрём и лишь хмыкнул в знак того, что слушает с интересом. – В чем в принципе нет ничего странного при мысли о родственном спаривании, практикуемом среди знати».
– Восторженное отношение к подарку у него сохраняется почти до самой свадьбы Марии Павловны и принца Вильгельма, – вздохнул Гегурра.
– А что произошло потом?
– За неделю до нее случилась беда. Любимая музыкальная шкатулка чуть не лишила мальчика жизни.
– О чем, черт возьми, ты говоришь? – спросил Бекстрём, который по какой-то причине подумал о малыше Эдвине. – И каким образом?
– Скорей всего, он сунул нос Пиноккио себе в рот, – объяснил Гегурра. – С маленькими детьми такое случается, они тащат в рот все подряд и сосут.
– Рассказывай, – сказал Бекстрём.
Сейчас это начинало что-то ему напоминать.
* * *За восемь дней до великого бракосочетания произошло несчастье. По ночам любимая музыкальная шкатулка Алексея хранилась в шкафу, который стоял в гардеробной, находившейся рядом с его спальней. Той ночью он, вероятно, проснулся, пошел и забрал ее. Два охранника, постоянно отвечавшие за его жизнь, наверное, глубоко спали, поскольку даже звуки музыкальной шкатулки не разбудили их.
Алексей взял ее с собой в кровать, и как выросший нос Пиноккио попал к нему в рот – сам ли он засунул его туда, либо он оказался там, когда мальчик задремал, – осталось неизвестным. В любом случае, результатом стал сильный порез на небе, языке и в горле, и когда его охранники, наконец, проснулись от шума, напоминавшего звуки полоскания горла, царевич уже почти захлебнулся собственной кровью.
– Отверстия с нижней стороны носа поранили его, те самые, благодаря которым он работал как флейта, – объяснил Гегурра. – Они имели очень острые края, а поскольку ни Хюгел, ни Римский-Корсаков не знали о его заболевании, никто не подумал об этом. В противном случае наверняка сконструировали бы традиционную музыкальную шкатулку.
Маленький Алексей в течение нескольких дней пребывал между жизнью и смертью. Царь был в отчаянии, а его супруга Александра вряд ли могла как-то утешить его. Она постоянно болела, и о том, что сумеет подарить ему нового наследника престола, если теперь случится худшее, не стоило и мечтать. Опять же с ее стороны в дом Романовых попала гемофилия. Сейчас все надеялись только на Распутина.
