Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио
Алексею три года, когда он в первый раз встречается с Анной Марией Франческой ди Бионди. Он на пятьдесят лет младше своего родственника Сергея. Но если не принимать во внимание такую разницу в возрасте и действия, обусловленные ею, его сердце наполнено теми же чувствами, как и у князя, и уже через неделю после их первой встречи он сидит на коленях у Анны Марии, положив голову на ее тяжелую грудь, в то время как она читает ему вслух о маленьком мальчике, чей нос растет, как только он начинает лгать.
По ходу чтения Анна Мария переводит на русский, примешивает итальянские слова, объясняет их значение, показывает все на картинках. Когда сказка заканчивается, она осторожно проводит своим указательным пальцем по собственному носу Алексея, и мальчик улыбается и прижимается к ее теплому телу. Теплому, мягкому, которое хорошо пахнет.
Алексей как бы преображается. Он перестает кататься по натертому до блеска полу, бегать по коридорам и залам, абсолютно не задумываясь, что случится, если он упадет. Прекращает лазать по деревьям в парке. Тем самым, где любая крошечная березка может стоить жизни ему и его охране, если он сорвется вниз.
Взамен он тихо сидит на коленях Анны Марии, пока она читает для него, или с серьезным видом сбоку от нее перед роялем, в то время как она помогает ему найти правильные клавиши, давится от смеха каждый раз, когда все получается настолько неправильно, что он сразу же слышит это сам. Маленький Алексей словно преображается, и его отец смотрит на все это с явным удовольствием. Издалека естественно, через три комнаты в длинных апартаментах, выходящих окнами на реку. Так, чтобы он мог наблюдать за ними, а они не видели его.
Каждый новый день – не только подарок от жизни, а также надежда, что его сын переживет детские годы, когда он постоянно может переместиться в мир иной. В любой день, в каждое мгновение до тех пор, пока он наконец не станет достаточно большим, чтобы понять условия своего существования на земле. Достаточно большим, чтобы взять на себя страну, которую унаследует после своего отца.
«Пожалуй, музыка, песни и сказки смогут спасти мою любимую Россию», – думает Николай II. Довольно странное рассуждение, конечно, при мысли о том, что иначе спасало русский народ в течение пятисот лет. Всех его воинов и, в любом случае, генерала, прадеда итальянки, которая сейчас сидит на обитой бархатом скамейке перед роялем в большой музыкальной зале Александровского дворца.
Само собой, он также думает о ее прадеде. Старом генерале, служившем его деду Александру I. Герое Березины, скакавшем в атаку во главе драгунского полка на черном коне с саблей наголо. Точно как он делает на большой картине, висящей в галерее на втором этаже.
Вероятно, он также должен был подумать о том случае несколько месяцев назад, когда он сам после обеда вернулся с верховой прогулки по парку. И, войдя в огромный мраморный зал на первом этаже дворца, сразу же обнаружил там свою кузину Марию Павловну, сидящую на серебряном подносе на верхней ступеньке крутой лестницы. А у нее в коленях расположился его единственный сын, будущий царь Алексей. Мария оттолкнулась, и они помчались вниз. А он мог не только видеть, но и слышать это. Шум ударов о каждую новую ступеньку, которую они миновали, становившийся все громче и громче и слышавшийся все чаще и чаще. И как Мария Павловна, и Алексей дружно выли от восторга на всем пути вниз.
В тот день все закончилось хорошо. Хотя охранники Алексея стояли растерянные и просто смотрели. Пусть он сам как бы окаменел и не мог пошевелиться, даже крикнуть, чтобы помешать происходившему на его глазах. Тогда все обошлось, хотя он явно не мог положиться на близкую родственницу, уже взрослую женщину, которой весной должно было исполниться восемнадцать, и тогда же ее ждала свадьба со шведским принцем.
Изменение произошло значительно позднее. Когда музыка, песни и сказки стали частью жизни его ребенка. И все благодаря их итальянской гостье и учительнице Анне Марии. Именно сейчас ему в голову пришла идея о пасхальном подарке для Алексея. Логичная и вполне естественная при мысли о том, что происходило вокруг него и в его собственной голове. О столь же дорогом подарке, как те богато украшенные бриллиантами золотые яйца, которые он дарил своей жене и матери в самый большой церковный праздник в году. За который, если подумать, было не жалко отдать любые деньги, если бы сейчас благодаря ему удалось обеспечить престолонаследие и спасти его собственную Россию.
– Тебе наверняка интересно узнать, о чем речь? – спросил Гегурра и с любопытством посмотрел на своего гостя. – Какой подарок царь собирался сделать своему больному гемофилией сыну.
– Ну, я весь во внимании, – вздохнул Бекстрём, посмотрев на часы.
«Это будет последний коньяк, с меня хватит», – подумал он.
– Музыкальную шкатулку, – ответил Гегурра. – Но абсолютно необычную, какую никогда не создавали в истории человечества.
«Музыкальная шкатулка, – подумал Бекстрём. – Где я слышал это?»
83Музыкальная шкатулка, хотя абсолютно необычная, какую никогда не создавали в истории человечества. Гегурра, похоже, также знал очень многое о ней из того, что стоило рассказать. Это заняло у него прилично времени и потребовало несколько отклонений от маршрута по пути, прежде чем он дошел до нее самой.
Бекстрём более или менее смирился. Он получил еще одну порцию коньяку, откинулся на спинку стула и пытался не слушать. А какой оставался выбор? О том, чтобы засунуть руку в портфель Гегурры, вытащить оттуда коричневый конверт и просто пуститься наутек, у него больше и мысли не возникало.
– Я слушаю, – сказал Эверт Бекстрём.
* * *Карл Фаберже был ювелиром в Санкт-Петербурге. Поставщиком царского двора, и главным его заказчиком являлся сам Николай II. В фирме Фаберже производилось все, что, по большому счету, можно делать из благородных металлов и драгоценных камней, и когда их клиенты предпочитали лучшее, речь, прежде всего, шла о предметах из золота и бриллиантов.
– Всевозможные украшения естественно, но также часы, табакерки, столовые приборы, сервизы, рамки для фотографий, декоративные предметы и миниатюры. Все, что только можно сделать из золота, серебра и драгоценных камней. Наибольшую известность Фаберже, естественно, приобрел за свои пасхальные яйца. Всего пятьдесят семь штук, которые царь обычно дарил на Пасху царице и потом еще своей матери. Именно благодаря этим творениям в истории искусства Карл Фаберже стоит на одном уровне с Челлини, – подвел итог Гегурра.
– Вот как. С самим Челлини, – сказал Бекстрём, у которого осталось слабое воспоминание о том, что он когда-то слышал это имя в связи со своей работой. – Каким боком он привязан к нашей истории?
«Скорей всего, итальянец, судя по всему, а макаронники всегда не к добру», – подумал он.
– Какое отношение Челлини имеет к этому? – спросил Гегурра и удивленно посмотрел на своего гостя. – Ни малейшего, если тебе интересно.
– Откуда такая уверенность? – возразил Бекстрём.
– Бенвенуто Челлини умер в 1571 году. Он считается первейшим ювелиром в истории искусства. И также родом из Флоренции, кстати. Я назвал его лишь для того, чтобы ты понял уровень Фаберже.
– Таким образом, значит, – проворчал Бекстрём. – Может, вернемся к музыкальной шкатулке. Я, конечно, ничего не планировал на ночь, как я уже говорил, и время еще детское, но…
– Дорогой брат, – перебил его Гегурра и снова похлопал по руке. – Я перехожу к этому.
– Музыкальная шкатулка, – повторил Бекстрём. – Я хочу услышать про нее.
– Это странная история, – сказал Гегурра. – В любом случае при мысли о том, с чем Фаберже работал ранее. Пусть он создавал всевозможные предметы, в любом случае часы, как настольные, так и карманные, но никогда не сделал ни одной музыкальной шкатулки.
– Но на сей раз он сделал ее, – констатировал Бекстрём.
– Да, сделал, – подтвердил Гегурра. – Хотя потом будет отрицать это. Немного странно, пожалуй, при мысли о том, что у данного творения нет аналогов в истории западного искусства.
– И что такого странного с ней? – спросил Бекстрём.
«Наверное, дорогая вещица, – подумал он. – Наконец что-то начинает проясняться».
Музыкальная шкатулка Фаберже была уникальной. В отличие от ее обычных механических аналогов, где мелодии воспроизводятся с помощью гребней, колокольчиков, дисков, штифтов, струн и металлических валиков, которые приводятся в движение пружиной, эта была сконструирована по принципу флейты, и человек, пришедший к такой идее, будучи композитором, также создал мелодию длиной в двадцать четыре секунды для музыкальной шкатулки Фаберже.
– Николай Римский-Корсаков, – сказал Гегурра и вздохнул довольно. – Ты наверняка слышал это имя. Известный композитор, дирижер и профессор консерватории в Санкт-Петербурге. Именно он получил задание от царя, причем очень конкретное. Требовалась мелодия для флейты, которая начинается в мажоре и заканчивается в миноре. И для него оно выглядело полностью естественным в данной связи, при мысли о том, что музыка должна была иллюстрировать.
