Татьяна Полякова - Тень стрекозы
— Настоящий Стрекоза — это я, — сказал он с печалью. Вздохнул и прошелся вдоль стола. Когда он отходил на несколько шагов, я не могла его видеть. Его близость пугала, и вместе с тем мне необходимо было видеть его лицо. — Когда-то у меня была та же профессия, что и у тебя сейчас, — продолжил он. — И те, кому положено знать, знали меня под этим именем.
— И ты оставлял метку на телах своих жертв?
— Мне бы это в голову не пришло, — усмехнулся он. — Я хороший стрелок и своих жертв видел в прицеле винтовки.
— Не очень-то я понимаю…
— Я и хотел поговорить с тобой, чтобы ты все поняла. Но для начала, если не возражаешь, я сделаю то, что очень давно хотел сделать. — Он опять наклонился и поцеловал меня, а во мне все замерло от отвращения. — Ты говорила, что любишь меня, — сказал он с горечью.
— Не тебя. Того, кем ты никогда не был.
— Я же предупреждал, ты ошибаешься.
— Тогда развяжи меня. И я тебе поверю.
— Хорошо, — подумав, ответил он. — Обещай, что выслушаешь меня.
И в самом деле он развязал веревки. Я села и потерла занемевшие руки, а он устроился на облезлом стуле возле стены.
— Я тебя слушаю, — сказала я, избегая его взгляда.
— Мы вместе учились в военном училище. Друзья-соперники. Я считал его другом, а он меня соперником. Ему хотелось быть лучшим. Не знаю, куда смотрели психологи, он ведь и тогда уже был чокнутым. Впрочем, мне тоже понадобилось несколько лет, чтобы понять очевидное. Нами заинтересовалось известное тебе ведомство. И я стал «охотником», как и ты. Но вскоре понял, что убивать даже тех, кого ты считаешь врагом… Тебе такие мысли не приходили в голову? Жаль. Я знал, что уйти мне не позволят, и тогда просто исчез. А вслед за мной исчез и дружок. Но по другой причине. Его не оставляло желание быть лучше всех, ему казалось, что его недооценивают. И он стал наемным убийцей. А на телах своих жертв ставил метку. Ту самую стрекозу.
— Зачем?
— Вспомни свою подругу. Зачем она хотела быть похожей на тебя? Я думаю, это была месть. Месть за то, что он считал меня лучшим. Я шел по его следу семь лет. А твои друзья шли по моему следу. Забавная такая игра. — Он усмехнулся, но веселья в голосе не было. — Я приехал в Питер, узнав об очередном выполненном заказе. И встретил тебя. Не поверишь, я был готов наплевать на свои поиски, но.., на кое-какие вещи обращаешь внимание поневоле, если глаз наметанный.
— Ты меня выследил.
— Я не был уверен, что ты предпочтешь меня своей работе. Я совсем не был уверен, — покачал он головой. — И я оказался прав. Разве нет? Он здесь, в этом городе, — сказал Ковалев твердо. — Смерть Светланы — тому доказательство.
— Этого не может быть, — покачала я головой.
— Я опять задаю тебе тот же вопрос: ты видела его труп?
— Нет, — подумав, ответила я и зло добавила:
— Он упал с моста. Свалиться с такой высоты и остаться в живых — большая удача.., даже без четырех пуль в груди.
— Но труп не нашли?
Мне нечего было ответить на это.
— Теперь ясно, почему он убил твою подругу, — сказал Ковалев, точно думал вслух. — Он выжил. Не спрашивай как, я не знаю. Он выжил, и мы встретились через полгода. Шрам на моем боку — память о той встрече. Он ушел, но ему опять здорово досталось. Ему нужна была нора, чтобы отлежаться. Он понял, что и вы, и я у него на хвосте и мы не остановимся. Поиски привели меня сюда. Участковый — действительно хорошее прикрытие. Но как найти одного человека среди пятисот тысяч жителей, даже если ты участковый? Зато однажды утром я встретил тебя. То есть в первый момент мне показалось, что это ты. Я шел домой, и в соседнем дворе столкнулся с твоей подругой нос к носу. Я знал, что это твой город, и в общем-то удивляться не стоило. А потом началась путаница: ты Алексеева, она Старостина. Ты в тот момент была в Питере. Я проверил. Думаю, он тоже встретил ее. Случайно. Если бы шел по следу, понял, что это не ты. Но у нее было твое лицо, и это все решило. Возможно, она пыталась его убедить… Только убеждать психов бесполезно. Он все равно бы ее убил. Он любит убивать. А потом здесь появилась ты. Сначала я был уверен, что ты, как и я, идешь по его следу, но вскоре мне стало ясно: ты не понимаешь, что происходит.
— И ты решил ловить его на меня, как на живца? — усмехнулась я.
— Я решил тебе помочь. Потому что я за тебя боялся. Я не хотел, чтобы однажды…
— Допустим, я тебе верю, — нехотя сказала я. — Что дальше?
— Нам придется его найти. Иначе он найдет тебя. Мы снова будем искать его. Вдвоем.
— А что я делала все это время?
— Успокойся.
— Я спокойна. Лучше скажи, что тебе понадобилось на кладбище ночью?
— Осматривал склеп, — ответил он как само собой разумеющееся. И, увидев мой недоуменный взгляд, продолжил:
— Интерес к кладбищу у меня появился уже давно, после истории, которую рассказал мне один бомж. Он утверждал, что в склепе завелось привидение. Я покопался в архивах и узнал интересную вещь: склеп принадлежал бывшим владельцам странноприимного дома, и с домовой церковью, что находилась в нем, его якобы соединял подземный ход. И вчера я решил проверить свои догадки.
— Почему было не рассказать мне об этом?
— Пришлось бы кое-что объяснять. А с тобой следовало быть осторожным. Я надеялся, что ты меня не узнаешь, и вместе с тем прекрасно сознавал, что я у тебя на подозрении. «Охотник» обязан никому не верить. Первое правило выживания.
— И что? — пробормотала я. — Проверил?
— Ага. Все так и есть. Выход за алтарем в церкви, под плитой. Она легко отодвигается, потому что ею не раз и не так давно пользовались. Не обнаружили до сих пор только потому, что ремонтные работы в церкви прекратились.
— Не может быть… — нахмурилась я.
— Может. А теперь вспомни: Светлана, незадолго до своей смерти, приходила в приют. На тебя напали после того, как ты тоже побывала там. Твой липовый Пашка следил за мной и наверняка решил заглянуть в склеп.
— И столкнулся со Стрекозой?
— Да, а мы, я думаю, разминулись с ним всего на несколько минут. Вот тебе и объяснение странного звонка Авдотьеву, о котором рассказал наш с тобой пленник Юра. Стрекоза знал, чем тот развлекается на кладбище, и его шантажировал. Приют — идеальное место, чтобы спрятаться. Никто не будет там искать.
— Картина… — закрыв глаза, прошептала я. — Ну, конечно… — Я вспомнила свои ощущения там, в приюте: чей-то взгляд, внезапный страх, но главное, картина. — Да, этот псих там.
— Конечно, там. Где еще быть психу, как не в психушке?
— В приюте нет видеокамер, и в церковь попасть не проблема, ключи висят на гвоздике. Он не мог выйти днем, а ночью был предоставлен сам себе. Который час? — спросила я, забыв про часы на своей руке.
— Пять утра.
— Надо ехать туда. Боюсь, мы его опять упустим.
— Теперь ты мне веришь? — тихо спросил Ковалев.
— Давай для начала его поймаем. Мы не можем рисковать, — помедлив, сказала я, — Если он опять уйдет…
— Сделаем так. По дороге вызовешь своих, но не спеши говорить им о склепе. Если он заподозрит неладное, уходить будет, скорее всего, через подземный ход. Я буду ждать там.
* * *Звонки и объяснения заняли гораздо больше времени, чем я думала. В половине восьмого утра здание приюта было под наблюдением, а я, в сопровождении троих мужчин в штатском, звонила в дверь служебного входа. Открыла все та же старушка и посмотрела на меня с удивлением. Пока ей объясняли, в чем дело, я прошла в приемную и замерла перед картиной. Я смотрела на нее долго, и из хаоса разноцветных колец, которые точно затягивало в воронку, проступил контур, едва намеченный белой краской. Стрекоза.
— Чья это картина? — резко спросила я, повернувшись к женщине.
— Игоря Сергеевича.
— Он сейчас в приюте?
— Конечно. Пошел на процедуры.
— Быстро туда!
— Да что происходит? — возмутилась старушка, но ее уже никто не слушал.
— Где процедурный кабинет? — на ходу спросил кто-то из мужчин.
— На первом этаже, дальше по коридору.
Они меня все-таки опередили. Когда я влетела в кабинет, ошарашенная медсестра торопливо объясняла:
— Не знаю, что на него нашло. Подошел к окну, а потом бросился бежать как угорелый.
— Надо проверить все помещения! Уйти он не мог, дом оцеплен…
— Он в церкви, — перебила я.
Плита была сдвинута в сторону. Он так торопился, что не поставил ее на место. Черный провал заставил меня поежиться.
— Вы уверены… — начал один из мужчин, но я уже сделала шаг.
Удивительно, но подземный ход хорошо сохранился — здесь можно было идти в полный рост. Только я не шла, а бежала. И первой оказалась в склепе. Привалившись к стене, у моих ног сидел человек. Руки за спиной скованы наручниками, он был без сознания. Вряд ли бы я его узнала, встреться мы где-нибудь на улице. Невероятно худой, редкие волосы какого-то мышиного цвета, сквозь них виднелась розовая, как у младенца, кожа. Очень бледный, точно он никогда не видел солнца. Сидящий вдруг поднял голову, взглянул на меня, бесцветные губы раздвинулись в улыбке. И он прохрипел:
