Юрий Иванов-Милюхин - Валютчики
— Красиво примазался, — покривился пацан. — А если ты подсунул мужика? Голова лишняя?
— Голову советую не трогать, — спуская злость на тормозах, поправил я барсетку. — А ты доказал что валютчик из тебя хреновый, если сейчас не вешаешь лапшу. Повторяю, смотреть должен был ты.
— Писатель прав, — послышался голос за спиной. Я увидел старого менялу Борю, тоже бывшего мента, не переступая порога палатки наблюдавшего за нашим спором. — Тебе, мальчик, не надо было хлопать в ладоши при виде фуфлового рыжья. Есть ляписный карандаш, надфиль, собственное чутье. О чем писатель популярно объяснил в самом начале. Разборки быть не может, если не решил прогнать туфту. Тогда дела хреновые.
— Я виноват, — засуетился пацан. — Сам влетел, сам отдуваться буду.
— Вот и отвечай, — сплюнул я Филину под ноги еще раз. Возле выхода бросил через плечо. — Но ежели навострился прокатить дуру, грош цена в базарный день.
— Какую дуру, — заблажил тот, не высовываясь наружу. — Подставили, и я виноват.
— При любом раскладе ты прав, — кивнул фуражкой Боря. — А коли сосунок решил не делиться, мы за ним посмотрим.
— Бабок нет, и тут хрен проссышь, — оглянулся я вокруг. — Одно за другим.
— На то и жизнь — полоса белая, полоса черная…
В конце октября ребром встал вопрос о размене квартиры. Дело долго упиралось в деньги, не получало надлежащего толчка. Да и кто позарился бы на первый этаж с зарешеченными окнами. И вдруг желание поменять квартиру, в которой прожил двадцать лет, стало невыносимым. Больше не мог смотреть на обшарпанные стены, опустившиеся полы, облупленный потолок. Здесь было все: пили, трахались, убивали, распинали. Возрождался, искал себя, смысл жизни. Наверное, пинка дала Татьяна, ее удобная громадина на пятом этаже старого крепкого дома. Деревья вокруг, по кронам перескакивали белки, сороки, горлицы, вороны, пташки без числа. Желание доказать, что не хуже газовика, пусть не обладаю большими деньгами. Не успел заикнуться, любовница принесла кучу газет, кто-то снабдил номером телефона конторы с агентами по недвижимости. Крутился сам. Мало того, четко понимал, что пассия хлопочет о себе, об отделении сына. Кажется, она его боялась. Сын продолжал любить отца, любовника матери ненавидел. Но… дело сдвинулось. Дали объявление. На пороге появились купцы. Отступать стало некуда и некогда. Татьяна предложила вещи перевезти в гараж, временно пустующий после продажи старой машины. Перейти жить к ней. В отношении перехода насовсем я был начеку. Перед глазами стоял пример ее подруги, «сплатившей» бывшему мужу гроши, переселившей спивающегося бедолагу в собачью будку на садовом участке за чертой города.
Через месяц квартира была продана дешевле на тысячу долларов, потому что я представлял из себя нулевой вариант на рынке недвижимости. С хрустальной люстрой оказался у Татьяны. С первых дней почувствовал, что попал в кошачье логово, где у каждого свое место. Впереди зима. С возвратом опоздал, стоимость жилья неумолимо растет. С тещей, с сыном никакого контакта. В добавление ощутил, что за мной началась нешуточная слежка. Некстати любовница посоветовала работать не на сотках, а хотя бы на трех тысячах баксов. Совета я послушался. Как черт под руку, поругался с тещей, едва не швыряющей под нос жратву. Не писателя мечтала увидеть старуха в хоромах, пусть бы второго газовика. Кто продрался из грязи в князи, тот расчитывает на большее. Стоит лишь вспомнить сказку о золотой рыбке. Я словно проснулся. Привыкший быть хозяином, не мог допустить в свой адрес неуважительного отношения. Вскоре черная кошка пробежала между мной и любовницей. Я метался как загнанный зверь, зачитывая газеты с перечнем продающихся квартир. Ходил на просмотры. Все не то. Или жилье убогое, или цена запредельная. О-о, как пожалел, что связался не по сезону, да не с таким «помощником». На рынке напряжение тоже росло. Крутился возле Петя Попка с другом. Зачастили шапочно знакомые личности, стремящиеся выведать, на какой сумме кручусь. Нездоровый интерес вышибал из колеи, принуждал совершать ошибку за ошибкой. И развязка не заставила ждать.
В этот день я пришел, как всегда в последнее время, не выспавшийся, с больной головой. С Татьяной перекидывались лишь общими фразами. Кажется, натянутые отношения ей были на руку. Она надеялась, что я сломаюсь, стану покладистее. Обстановка вокруг накалялась. Раньше вызывавшая уважение расположением комнат — просторный зал, вокруг три спальни — квартира разонравилась окончательно. Чтобы не мозолить глаза, убегал пораньше, приходить старался к программе «Время». Для этого с соборной площади отправлялся пешком, добирался до ЦГБ, лишь потом садился в автобус.
Приготовившись к приему клиентов, я огляделся. Засек двух успевших примелькаться парней на другой стороне трамвайных путей. Еще одного стал видеть на повороте с Большой Садовой на Ворошиловский проспект. Четвертый торчал на углу Красноармейской. И так далее, до остановки напротив ЦГБ. Заметил смотрящих после того, как продал квартиру. Менял маршрут, втирался в транспорт с рынка. Докатывал до дома, из которого съехал. Дни стояли солнечные, в кармане лежало шило. Слежка особо не беспокоила. Думал, на улице вряд ли нападут, в подъезде поговорим.
Пока я так размышлял, не забывая крутиться на баксах, парней сменили другие, лет по двадцать пять. Поджарые, спортивного телосложения, в адидасовских костюмах, с обритой наголо башкой. За время перестройки их развелось как собак нерезаных. Нарождающееся новое государство занималось тем, что едва успевало сажать бандитов за колючую проволоку. Пошел дождь. Сначала мелкий, потом покрупнее, посильнее. Захотелось, чтобы Татьяна встретила возле ступенек в подъезд, или заехала бы за мной. Показалось, она парит возле ларька на той стороне путей. Едва не сорвался сквозь завесу холодных струй. Образ растворился. Появилось чувство обиды. Я к ней всей душой, она обо мне вспоминает, когда о чем-то хочу спросить. Стемнело. Часы на колокольне высветили около шести вечера. Зайдя в магазин, я переложил пачки денег в барсетке по разным отделам. Зародилась мысль, что надо бы пятьсот долларов спрятать во внутренний карман рубашки. Кулечек с изделиями засунуть в носок, а несколько упаковок рублей переместить под ремень на брюках. Случится оказия, пусть думают, что по прежнему кручусь на мелочевке, которую как наживку оставить в барсетке. Ах, как прекрасно русское слово «авось». И еще: «ничего»! Ни в одном языке мира днем с огнем не отыщешь. «Как дела, дорогой?», «Ничего». Карета с господином перевернулась, кучер тут как тут: «Ничего, барин. Авось обойдется».
Я не стал делать ничего, надеясь на русское авось…
Натянул поглубже фуражку, поднял воротник курточки. Забрал у Ритульки сумку с книгами, сбоку в нее запихнул барсетку, чтобы правая рука оставалась свободной. Сегодня поторговать произведениями не пришлось. От дверей магазина ко входу в рынок отчалили два отморозка, торчавшие возле табачного ларька. Я направился через старую часть города до центральной городской больницы. Проходя мимо здания междугородного телефона, заметил идущих следом двух парней и одного возле переговорного пункта. Косыми струями дождь хлестал в лицо. Нащупав шило, прибавил шагу, чтобы выскочить на главную улицу. До поворота на Ворошиловский проспект чувствовал себя нормально. Из-за дождя людей навстречу попадалось мало. Две женщины чуть не вписались в меня, ничего не видя из-за выставленных зонтов. Вспомнилось, как вначале работы в мою сторону качнулся пьяный увалень из местных алкашей. Едва успел подхватить, иначе влип бы мордой в железный цилиндр, из которого даже сегодня пытались торговать баночками с пепси-колой. На углу РИНХа, перед спуском в переход, торчал знакомый отморозок. Ведут, скоты. Погода подходящая. Подумал, что не следует ехать сразу на Военвед, а надо сойти на площади Ленина, например, заскочить в магазин, или забежать к знакомым по старому месту проживания. Завтра, глядишь, снова улыбнется солнце. Помирюсь с Татьяной и она приедет ко мне. Можно будет передать ей часть денег и послать домой, самому покрутиться до первых звезд. Они стали высыпать рано.
Свернув на Ворошиловский проспект, я перекинул сумку в правую руку. Материя с газетами сверху намокли, тащить книги в дождливый день мог человек, у которого не все дома. Но кто знал, природа меняет погоду на юге как южанин женщин. Последние, кстати, не стесняются тоже. Я пересек трамвайные пути на улице Горького. Пригнув голову, оглянулся. Никого. За Красноармейской, за Домом профсоюзов, пришлось снова поменять руки. В мозгу пронеслась мысль, что отморозки будут ждать на остановке напротив ЦГБ. Надвинув фуражку, сбавил скорость. Зачем решил пойти пешком. Дождь, словно нарочно, косыми струями бил под козырек, стегал по щекам, по носу, заставляя сжимать губы. По груди расползалось чувство обиды, что по своей дури превратился в полубомжа, которому решат и дверь не открыть. Хрен бы с ним, первым этажом, с отсыревшими стенами, прогнившими полами. Слизняками под ногами, на плинтусах. Пришло бы время, подвернулась недорогая квартира и — кум королю, сват министру. Сейчас ехал бы спокойно к себе, готовый ко всему. Вдобавок, сосед предупрежден. Теперь приходится тащиться к чужим, недоверчивым людям, хохлам из хутора на краю донской степи. Сельским жителям, зажатым в чувствах городским укладом, и самим чужеродным в городе.
