Татьяна Степанова - Прощай, Византия!
— Ну вот, видишь, а ты боялась, — сказал он.
— Ты меня любишь? — тихо спросила она.
— А ты сама не знаешь?
— Нет.
— Ты как маленькая. — Он обернулся, обнял ее. А ведь и правда, какой огромный, какой безобразный у нее живот. Но я все равно буду очень любить того, кто сейчас там внутри…
— Идем, что ли, — вздохнула Жека. Они направились к лифту.
Константин не подозревал об одной важной вещи — в двухэтажном больничном корпусе, что находился как раз напротив медицинского центра акушерства, гинекологии и материнства, вот уже месяц как начался ремонт. После внешней реставрации с фасада убрали леса. Но к ремонту внутри еще и не приступали. Двери корпуса были закрыты снаружи на замок, и тем удивительнее было то, что, несмотря на это и на категоричную надпись на дверях «Посторонним вход воспрещен», посторонний в этот тихий предвечерний час все же в корпусе был. В одной из пустых ободранных бывших операционных на втором этаже возле окна стоял высокий широкоплечий мужчина. На полу и на подоконнике перед ним были разложены газеты. На газетах алела ярко-алая горка какого-то порошка. Он густо обсыпал порошком подоконник, затем, то и дело поглядывая в окно, швырнул несколько горстей порошка на пол. Наступил тяжелыми ботинками прямо в эту алую жижу. Поднял ногу, оглядел подошву.
Он был в спортивной куртке, кожаных перчатках и вязаной черной шапочке, сдвинутой на самый затылок, чтобы не мешала. В сумерках в темной заброшенной операционной лица его было не различить. Но все же, если очень постараться, приглядеться, можно было бы уловить некоторые смутно-знакомые черты. По крайней мере, Никита Колосов, окажись он здесь, на этом пустом этаже, непременно опознал бы незнакомца, и не только по фотографии, которую предъявлял на опознание столько раз и таким разным людям и пока, увы, безрезультатно.
Незнакомец сделал из алого порошка дорожку к дверям. Скомкал газеты, поджег их зажигалкой. Потом, когда они догорели и стали золой, аккуратно вытер руки бумажным носовым платком, который спрятал в карман куртки. Движения его были неторопливы и уверенны. Он знал, что у него пока еще есть в запасе время. Возле его ног под подоконником стояла спортивная сумка «Адидас»: самая обычная, модная, яркая. Из тех, что продаются в «Манеже». Она на днях и была куплена в «Манеже» специально для такого случая. Незнакомец легко поднял ее, расстегнул «молнию». Водрузил сумку на подоконник. Глянул на часы, достал мобильный телефон и набрал номер, который набирал очень часто.
Гудки. Потом они оборвались, и наступила напряженная тишина. Он тоже молчал. Он знал, что о нем знают, что его слышат. Это был условный знак — никаких переговоров вслух не допускалось. После всего случившегося телефон вполне могли прослушивать. На том конце, где тоже молчали, звучала музыка. Мелодия была знакома человеку в куртке. Это было как дальнее эхо… И его предстояло спугнуть.
Внезапно он дал отбой — он увидел, как к дверям центра гинекологии и материнства медленно подъехал выруливший с больничной стоянки серый внедорожник. Подъехал и остановился.
Человек в куртке быстро достал из сумки то, что он принес с собой. Это была винтовка с оптическим прицелом, уже собранная, готовая к работе. Он проверил ее. Потом достал глушитель. Здесь, на больничном дворе возле Новодевичьего монастыря, как и на Мичуринском проспекте, лишний шум мог только помешать.
Константин, заботливо поддерживая жену под руку, помог ей спуститься по скользким ступенькам. Жека, даже беременная, никак не желала расставаться с сапогами на высоченных шпильках. Он знал — она хоть этим хотела компенсировать свою отяжелевшую походку.
— Осторожнее, держись за меня, — сказал он, чувствуя себя на скользких ступеньках не слишком уверенно в своих дорогих ботинках на тонкой подошве.
Серый внедорожник стоял прямо перед ними. Охранник вышел, открыл дверь. Протянул руку — Жеке осталось преодолеть две последние крутые ступеньки. Внезапно она как-то странно судорожно дернула головой. Взмахнула руками. Константин, испугавшись, что она поскользнулась на своих проклятых шпильках и упадет, подхватил ее. Но тело жены как-то странно обмякло и стало тяжело оседать вниз. Он подумал, что ей дурно, что это обычный в ее состоянии обморок.., нет, он ничего такого не успел подумать, он просто смертельно испугался… Хотел было крикнуть, позвать на помощь и…
Ему показалось, что он проглотил шершня — обжигающая, разящая острота его огненного жала, страх, ужас — это было последнее, что он запомнил. Пуля попала ему в рот, выбив передние зубы, и он захлебнулся собственной кровью, рухнув на ступеньки рядом с мертвой женой, которой пуля мгновением раньше пробила висок.
Ни первого, ни второго выстрела никто в больничном саду не услышал. Снежное безмолвие нарушили лишь отчаянные крики о помощи.
Глава 34. НИАГАРА
— Да как же он сумел уйти?!
Этот вопрос Катя слышала уже в который раз — на работе, и тут, у себя дома. Что она могла ответить? Это был такой удар! Когда она узнала о новом убийстве — двойном, по сути, тройном, потому что вместе с Константином Абакановым погибла и его жена, ожидавшая ребенка, она растерялась, испугалась, ужаснулась. Первая мысль после шока была о Нине — ее немедленно надо выводить из операции, убирать из этого дома.
Нина позвонила сама, ночью. Покидать свой пост она не собиралась. Хотя бросить все и уехать ей предложила не только Катя, но и Драгоценный — Вадим Кравченко. Разбуженный ночным звонком, он буквально отнял у Кати трубку:
— Нинуша, послушай меня, я дам тебе совет: ситуация, видимо, такая, что надо оттуда бежать без оглядки. Хочешь, мы с Катей приедем за тобой прямо сейчас?
— Вадик, нет, что ты, я не могу.
— Забирай пацана и уходи. Ну, хочешь, я сам позвоню этому твоему Марку, скажу, чтобы он сейчас же ехал с нами за своим сыном и тобой?
— Нет, я должна остаться. Будет только хуже. Дай мне, пожалуйста, Катю. — Голос Нины был тих, но тверд. В трубке что-то шумело, лилось, словно разговор проходил на берегу быстрой реки.
— Я говорю из ванной, воду включила, — зашептала она, когда Катя схватила трубку. — У нас тут — словами этого не передашь. Из тех, кто еще жив, никто не спит. Катя, что же это.., как же это могло случиться — ведь их убили прямо на территории больницы!
— О том, что Константин с женой собираются в центр акушерства и гинекологии на Пироговку, домашние знали?
— Конечно, всем это было отлично известно. И я тоже с Левой хотела ехать, ты же знаешь. Марк должен был позвонить и…
— Он сейчас у вас?
— Нет. Ирина настаивала, чтобы его вызвали. Но Ираклий…
— Что Ираклий?
— Он сказал, чтобы она не совалась, когда ее не спрашивают. Они кричали друг на друга. Катя.., это страшно в такой момент. Но их можно понять, они все в ужасном состоянии. Они смертельно напуганы.
— Все напуганы или кто-то только делает вид? Нина не ответила. Катя слышала шум воды. Ниагара…
— Так как же он смог уйти — этот ваш киллер, стрелок? — спросил Кравченко, после того как разговор закончился.
Катя сидела на постели. Она сама всего несколько часов назад так же настойчиво и отчаянно допрашивала об этом же самом тех, кто входил в оперативную группу, работающую по делу Абакановых.
— Он ушел, Вадик, — ответила она.
— Его что, ждала возле больницы машина или он по-простому, на своих двоих оттуда убрался в общей суматохе? Там же снегу полно в парке-то, следов небось до фига. Собаку-то ваши хотя бы применяли, чтобы пути отхода установить?
— Туда Москва выехала, наши только потом. — Катя отбивалась, он словно обвинял ее в произошедшем (разговор происходил при свете ночника в третьем часу ночи). — Конечно, собаку пустили, только все без толку. Наши мне сказали, что место, откуда он стрелял, — корпус, закрытый на ремонт, — подоконник на втором этаже, пол в коридоре и в бывшей операционной был густо обсыпан красным перцем. Поэтому собака след не взяла. И в сугробах, в снегу он не наследил. После выстрелов, когда началась неразбериха, тихо вылез через то самое окно, через которое и забрался внутрь корпуса, и пошел по расчищенной тропинке к воротам. На территорию больницы как раз начали пускать посетителей к больным, так что народу шло много. Он просто смешался с толпой.
— Просто… Это что, тебе умник твой из розыска всю эту лапшу на уши повесил? — зло спросил Кравченко. — А где он сам-то был, когда этого парня и его жену беременную там убивали?
Так Драгоценный мог говорить только об одном-единственном человеке, которого никогда, ни при каких обстоятельствах принципиально не называет по имени.
— Его в Волгограде ранили. Он… — Катя всхлипнула. — Зачем ты так жесток, Вадик? Ты же ничего про Колосова не знаешь!
— А, понятно. Он все знает, а я ни хрена. Он умный, а я дурак, значит. Так что ж ты, мой зайчик, дураку все время на умника жалуешься?
