Татьяна Степанова - Ключ от миража
Никита терпеливо объяснял ему, что Игорь не арестован, а только задержан, но, глядя в потухшие глаза Зотова-старшего, понимал, что все его слова напрасны.
О смерти матери Федор Зотов не мог сказать ничего, только повторял, что он утром, как обычно, торопился на работу, а мать говорила, что пойдет в ЖЭК. Что на работе его застал звонок жены. Та, рыдая, сообщила, что соседи нашли свекровь мертвой в подъезде, а у нее вот-вот начнется, уже началось…
— У вашего сына Игоря с вашей матерью были хорошие отношения? — хмуро спросил Зотова-старшего Свидерко.
— Да господи, он же ее родной внук, она его вырастила, вынянчила, — простонал Зотов.
— Скажите, Федор Семенович, мне вот что… Где вы работали до того, как устроились в службу охраны гипермаркета «Открытый мир»? — спросил Свидерко.
— В Шереметьеве, в аэропорту, — ответил Зотов. Но лицо его говорило: в своем ли вы уме, о чем вы меня спрашиваете? При чем тут это сейчас?
— В Шереметьеве-один? — не отставал Свидерко.
— Да.
Никита вспомнил, как еще вчера вечером Колька намекал на некие новые установочные данные, собранные его операми на некоторых жильцов.
— А кем вы работали в аэропорту? — спросил Свидерко.
— Старшим техником-смотрителем навигационного оборудования диспетчерской службы, — ответил Зотов.
— А почему вдруг уволились оттуда?
— У нас сокращение штатов было на тридцать процентов. К тому же я в то время эту работу в маркете нашел. Тут платят хорошо и график — сутки-трое.
— А такая авиафирма «Трансконтинент» вам знакома? — спросил Свидерко.
— Да, конечно. Была такая.
— А вы знали кого-нибудь из ее персонала?
— Ну, конечно, кого-то знал, это ж аэропорт.
— Бортникова Александра — руководителя службы безопасности «Трансконтинента», знали?
— Фамилию вроде слышал, но лично знаком не был. Я там только Жукова Михал Борисыча хорошо знал, — безучастно ответил Зотов. — Он как фирму возглавил, много народа со стороны привел. Все молодые, деловые, шустрые. У нас тоже так было, эти вот молодые-шустрые нас взяли и выперли по сокращению.
Колосов отвернулся к окну. И этот ход был тоже верным. Но и он, кажется, безнадежно опоздал. Всякой информации — свое время.
— Вы мне сами-то скажите вот что, за что мать мою убили? — спросил Зотов. — Она ж старый человек была, больная вся, инвалид, у нее ж и взять-то нечего было — ни денег, ни кольца золотого. У кого ж рука поднялась?
— Это не ограбление, — сказал Колосов.
Зотов посмотрел на них недоуменно и скорбно. Согнулся, закрыл лицо руками, всхлипнул.
— Пока с ним хватит, пусть посидит, подождет, — шепнул Свидерко Никите. — Папаша тут наверху, сынок внизу в ИВС. Я сейчас к нему спущусь, крысенка этого безволосого наизнанку выверну. Оснований задержать его по 122-й, хотя бы по подозрению в изнасиловании малолетки, — полно. А пока он будет в камере париться, я с ним сам поработаю по всем эпизодам, включая Багдасарова и Бортникова.
— Дочка Тихих показаний на Зотова не даст, — сказал Колосов.
— Это еще почему?!
Никита посмотрел на коллегу: эх, Коля-Бармалей, эх ты, бедолага…
— Да потому, — сказал он. — Неужели не понимаешь?
— Черт.., ну, родители заставят… Черт… Ну, ничего, я с ним сам сейчас потолкую, с гаденышем. Небо с овчинку покажется!
Катю Колосов, как и предполагал, нашел в коридоре возле Надежды Иосифовны Гринцер и ее дочери Аллы. Надежде Иосифовне принесли из дежурки стул, она сидела в переполненном закутке, плакала и все повторяла:
— Какое несчастье, бедная, бедная Клава… Я виновата, я с ней должна была пойти, проводить… Тогда не случилось бы такой беды. А я старая ворона… Оставь меня, прошу, не надо мне ничего! — Она отталкивала руки дочери, пытавшейся дать ей таблетку нитроглицерина. — Это все из-за тебя!
— Но я-то в чем виновата, мама? — жалобно вопрошала Алла.
— Ах, не надо мне говорить. Я все теперь понимаю, все! Эти поздние звонки, эти твои странные вечерние уроки… Да кто он вообще такой? Он же еще мальчишка! А ты, потеряв всякий стыд, бегаешь за ним, прилюдно вешаешься ему на шею!
— Мама, ну зачем ты так?!
— Ах, оставь, не оправдывайся. Это все теперь не важно. Такое горе, такое несчастье… Я должна была с Клавой пойти, а вместо этого я… — Надежда Иосифовна гневно взглянула на дочь и снова зарыдала. — Такого человека мы потеряли, такое сердце…
— Но ведь это была чистая случайность, что Клавдия Захаровна решила вернуться?
Колосов услышал голос Кати:
— Конечно. Она фотографии забыла дома… Неужели без них нельзя было обойтись? Гонять старого, больного человека…
— Она ведь все время с вами была там, в ЖЭКе? — спросил Колосов, подходя к ним. — Здравствуйте, Надежда Иосифовна, помните меня?
Гринцер горько кивнула, махнула рукой.
— А о чем Зотова говорила с вами, перед тем как вернуться домой? — спросил Никита.
— Да мы просто время ожидания по-стариковски коротали. Вспоминали. Разве вам, молодым, интересно, что вспоминают старики?
— Очень интересно, — сказала Катя громко. — Извините, что вмешиваюсь, я в очереди возле вас стояла и невольно слышала. Зотова вам рассказывала о какой-то давней истории, случившейся в нашем доме.
— Мы говорили о том, что на свете становится страшно жить. Не знаешь, где, за каким углом, ждет тебя безносая с косой.
— Что Зотова конкретно говорила? — спросил Колосов.
— Рассказывала, как много лет назад она вместе с соседкой поймала какого-то хулигана, пьяницу.
— Газовщика? — быстро спросила Катя.
Никита удивленно глянул в ее сторону: о чем это она?
— Нет, — Гринцер покачала головой. — Он был, кажется, слесарем, а газовщиком был не он, а другой. У них в доме… — Тут она вдруг запнулась. — Что я говорю? В нашем треклятом доме много лет назад, когда только Клава с мужем получили квартиру, произошлаужасная трагедия. Среди бела дня на одну квартиру напали. Взрослых дома не было, был только ребенок, совсем крошка. Его зверски убили, зарубили в ванной топором. А из дома украли какую-то мелочь, хлам. Так вот, убийца, как мне Клава рассказывала, попал в квартиру под видом газовщика. Она говорила — тогда по всей Москве газ в дома проводили. Ох, как будто я сама того времени не помню, у нас на «Белорусской»…
Никита почувствовал, как Катина рука больно сжала его локоть.
— Будьте добры, пройдите в кабинет, я вам открою, а то тут душно, толчея, — сказал он быстро Надежде Иосифовне. — Подождите там, и вы тоже, Алла.
— Ну? — он понизил голос до шепота, плотно прикрывая за Гринцерами дверь. — Что такое?
— Никита, я вспомнила… Я все вспомнила! — Катин голос дрожал.
— Что ты вспомнила?
— Я вспомнила, почему мне знаком… Почему мне всегда казалось, что я знаю этот дом на Ленинградском проспекте. — Катя сильно волновалась. — Никита, как же я… Как же это мы с тобой сразу не догадались? Это же дом, где был «МОСГАЗ»!
Глава 31
«МОСГАЗ»
— Оказывается, мрачные тайны витают не только под сводами средневековых замков где-нибудь в Шотландии, но и в таких вот образцах «зодчества» эпохи развитого социализма и хрущевской оттепели, — Сергей Мещерский, не отрываясь, смотрел на дом. И было непонятно, грустит он или острит по привычке. Они с Катей стояли на противоположной от дома стороне Ленинградского проспекта. Со дня убийства Зотовой истекали уже третьи сутки. Вечерело. Шел снег. Катя плелась с очередного бесконечного совещания совместного оперативно-поискового штаба, созданного Москвой и областью для расследования «дела дома на Ленинградском проспекте». Хотя у этого уголовного дела имелся официальный номер, называлось оно в просторечии теперь именно так.
Мещерский узнал некоторые подробности последних событий от Никиты и приехал прямо из офиса турфирмы.
— Хотя почему это обязательно принято считать, что духи должны обитать исключительно в каких-то старых замшелых развалинах? — сказал он. — Если они есть, эти духи, если уж они берут на себя такой труд возвращаться к нам из небытия через тридцать лет, то они и в остальном оригинальностью не блещут. А значит, как и все на этом свете материальное и нематериальное, они должны инстинктивно тянуться к прогрессу. Ну, хотя бы к таким банальным его проявлениям, как водопровод, канализация, электричество, Интернет, газ… Знаешь, Катя, был у меня школьный дружок Кирюшка Гусев. Он жил в доме на набережной Максима Горького. Так вот, еще в шестом классе Кирюшка нам клялся, что у них в доме бродит призрак Пеньковского. Ну, того самого супершпиона. Он, оказывается, жил в этом самом доме вплоть до своего ареста. Его после суда расстреляли, а труп, говорят, сожгли. Кирюшка наслушался про него историй от соседей и начал нас всем этим подначивать. А Маркуша Марьянов, ну ты же помнишь Маркушу! Он вообще с предками на улице Серафимовича, два обитал. Жуть! Мы когда у него тусовались, так ты не поверишь… Представь — ночь, Кремль на той стороне за рекой, эта серая громада — дом на набережной, гранитные ступени к самой воде. Ей-богу, померещится, как вот-вот подрулит к подъезду черный «воронок» и какого-нибудь бывшего жильца-призрака — в гимнастерке с орденами, с парусиновым портфельчиком — призраки-гэбисты выведут под белы руки из подъезда, запихнут в машину и… Куда едем, товарищ дорогой? На Лубянку, товарищ. Был такой комбриг — и сплыл. — Мещерский вздохнул. — А вообще, наверное, у каждого дома, у каждой многоэтажки в спальном районе есть своя собственная история, свой миф. Необязательно, конечно, все они кровавые, со смертоубийством, есть и простые. Да спроси любого пацана у себя во дворе, и он с ходу тебе расскажет, что вот был тут у нас пару лет назад некий Мишка или Васька, так тому палец в рот не клади и на дороге не попадайся. Говорит-то об обычном дворовом шпаненке, но делает это так, что вся эта история — без пяти минут сага, героический эпос о местном уличном Геракле и его подвигах. Память домов на такие вещи еще крепче людской. Эти стены такое видели… Может быть, они что-то пытаются нам передать. Помнишь, Катя, тебе тогда сразу показалось, будто в этом доме что-то такое…
