Татьяна Степанова - Венчание со страхом
— Какая же это война началась! — громко спросил Никита. — С кем?
Павлов стоял перед ним. Как это произошло, как он оказался на ногах и покрыл расстояние, разделявшее их с Колосовым, тот не смог даже понять: Павлову потребовались на это сотые доли секунды: «Однако и реакция у тебя, альтруист», — с завистью отметил начальник отдела убийств.
— Вы кто? — спросил Павлов и сделал шаг, загораживая от незнакомца ребенка. — Вам что здесь надо?
— Майор Колосов, зовут меня Никита, по батюшке Михайлович, уголовный розыск области.
— Из милиции, что ли?
— Из милиции. Главное управление внутренних дел.
— Ваше удостоверение.
Колосов показал.
— Черт… слава богу, извините, — весьма непоследовательно произнес Павлов и поднял с травы упавшую бейсболку. — Я не слышал, как вы подошли. Подумал… — он вздохнул с явным облегчением. — Так вы из милиции? Ко мне? А зачем?
Колосов изучал его: ничего мужик — ладный, крепкий.
— По делу. Мы можем поговорить? Пусть ваш ребенок поиграет пока где-нибудь.
— Я не отпускаю его никуда одного, — отрезал Павлов. — А потом, он нам нисколько не помешает. — Он сделал вдруг рукой какой-то замысловатый жест, мальчишка закивал и ответил ему тем же.
— Он у вас…
— Глухонемой.
Никита смотрел на мальчика. Тот медленно покачивался на качелях, отталкиваясь пухлыми ручками от липовых стволов.
— Садитесь, — Павлов кивнул на лавку. — Вы по поводу этого убийцы, которого здесь ищут? Установили его наконец?
Никита молча сел. Он терял нужный темп разговора, и это начинало его злить.
— Вы меня никак за маньяка приняли, — усмехнулся он криво. — Так, что ли?
— Нет. Просто вы очень неожиданно появились.
— Ну а вы моментально среагировали, поздравляю, еще секунда — и в морду бы, наверное, получил как гость незваный.
Теперь усмехнулся Павлов.
— Тут все сейчас всего боятся, — сказал он. — Дачники собак заводят. Мой сосед слева пистолет газовый приобрел. А другой сосед напротив — дверь железную на даче поставил. А все потому, что ясности никакой нет.
— Будет ясность со временем, — пообещал Колосов. — Здесь в милиции толковые парни служат. Ну, что все-таки за война началась, а?
— А какое, простите, у вас ко мне дело?
Они смотрели друг на друга в упор. В глазах Колосова все ярче разгорались огоньки интереса: ну, племянничек, сейчас мы тебя хлопнем по ушам.
— Я не занимаюсь розыском местного пугала, — сказал он, тут же устыдился цинизма этой глупой фразы и от этого еще больше разозлился на «фигуранта». — Я работаю по другому делу, к которому вы, Павлов Виктор Викторович — так, я не ошибся? — имеете, как мне сдается, некоторое отношение. Несколько недель назад, а точнее, четвертого июля была убита некая Калязина Серафима Павловна, сотрудница НИИ изучения человека. Знали вы такую, гражданин Павлов?
— Бабу Симу? Знал. А что?
Колосов прищурился, примериваясь, как бы половчее вбить свой следующий гвоздь.
(Перед поездкой в Каменск он детально обсудил тактику разговора с новым подозреваемым с Коваленко. «Слушай, Никита, а почему ты вот с базовцами так долго цацкаешься, все скрываешь от них и детали убийства, и его мотив, и совпадение улик? Почему так долго водишь их вокруг да около? А этого племянника хочешь огорошить прямо в лоб? — недоумевал тот. — Неужели только потому, что он вот такой весь из себя положительный?» — «Ну, не только поэтому, хотя гонор его надо сразу же сбить, — объяснял Колосов. — А если честно, Слава, мне просто хочется его разозлить: вывести его из равновесия и понаблюдать. Если он тот, кого мы ищем, он может себя чем-то выдать. У этих сладострастников нервы по пустякам сдают. А в гневе трудно себя контролировать. Сила наших чувств — материя тонкая. По ней, как по открытой книге, порой можно читать».)
— Вы знали ее по институту? Вы там, значит, часто бываете? — Вопрос был задан почти враждебным тоном, и Павлов это почувствовал: скулы его покрылись легким румянцем, он опустил глаза.
— Нечасто, но бываю.
— И вы знаете, как умерла гражданка Калязина?
— Да. Мне тетка сказала. На Калязину кто-то напал в лесу у станции, ее ограбили.
— Ваша тетя… это ведь Балашова Нинель Григорьевна, так? Ну, она не знает одной существенной подробности, Виктор…
— Можно просто Виктор. А какой подробности она не знает?
— Той, чем именно убили гражданку Калязину, каким любопытным предметом.
— И чем же ее убили?
— Мустьерским рубилом, изготовленным гражданином Пуховым в качестве экспериментального образца в лаборатории института, тем самым рубилом, которое вы, В числе таких же рубил, перевезли на своей машине в начале апреля сего года на базу в Новоспасское.
Павлов воззрился на Колосова.
— Я? Перевез?
— Да. Это установлено.
— Ой, действительно… черт возьми… было такое. И точно — в начале апреля! Они тогда в летний стационар перебирались. И камни… черт! И правда, мы что-то там у Ильича забирали, тяжесть какую-то в ящике. Я ее еще в багажник шваркнул. — Павлов растерянно тер тыльной стороной ладони щеку. — И что… значит, этим самым рубилом ее?
— Это установлено экспертизой, — для пущего эффекта приврал Колосов.
— А как же оно, ну, рубило-то, попало к…
— К убийце? Он его взял, украл, позаимствовал — это уж как назвать.
Павлов уперся кулаками в лавку.
— А я у вас на подозрении, так, что ли? — спросил он и поднял на собеседника вопрошающий, тревожный взор.
— Мы проверяем всех — как сотрудников института, так и не сотрудников, имевших доступ к мустьерским образцам. Не буду скрывать, что вы — в их числе.
— Черт… черт возьми, но я… Ну и дела! Ну, проверяйте, конечно, только… Господи, да зачем мне было грабить-то? Я что, на грабителя похож?
— У вас какая машина? — вопросом на вопрос ответил Колосов.
— Сейчас никакой.
— А в апреле?
— В апреле еще была.
— И какой же марки?
— Марки «Вольво».
— Ничего себе! — Никита аж присвистнул. — И где ж она теперь? Угнали?
— Бог дал, бог взял, — усмехнулся Павлов. — Пришлось продать, срочно деньги потребовались.
— На что?
— На мой маленький бизнес, как говорят в Штатах. Слушайте, Никита… Вас не в честь Михалкова так назвали?
— В честь Никиты Сергеевича.
— Слушайте… слушай, друг. — Он помолчал, постукивая кулаком по лавке. — Давайте-ка начистоту, а?
Колосов сбоку смотрел на собеседника.
— Ну, давай попробуем, — медленно вымолвил он.
— Я тебе так скажу, майор, я людей, конечно, убивал. — Павлов смотрел в землю. — Не одного и не двух, а маленько даже побольше наберется, но…
— Но?
— Это было давно. Я уже начал об этом забывать.
— Это ты Афган имеешь в виду?
— Да.
— Ты в каком году призывался?
— В восемьдесят втором.
— А в каких частях служил?
— В десантных.
— А если точнее?
— Тульская десантная дивизия.
— М-да-а, вот откуда тренировочка-то еще, а теперь…
— Теперь старый стал, ленивый стал. — Павлов скользнул невеселым взглядом по собеседнику. — Давно это было, словно в другой жизни.
— Да, давно… Ну, пойдем дальше. Если, конечно, по-прежнему начистоту. — Никита чуть подался вперед. — Ты четвертого июля чем занимался-то? В отпуске был?
— Нет, работал. А чем занимался… в офисе еженедельник надо посмотреть. Не помню.
— А вот, скажем, числа этак двадцать девятого мая?
— Тоже не помню. Да ты себя, майор, спроси, что ты делал в среду три месяца назад. Неужели отрапортуешь?
— Это смотря кто спрашивать меня будет. И как будут спрашивать. А то живо вспомню или сочиню алиби правдоподобное, а?
Павлов молчал. Его мальчишка слез с качалей, вприскочку подбежал к лавке, с разгона ткнувшись ему прямо в грудь.
— Подожди, Чен, посиди-ка тихонько, — Павлов бережно отстранил его, усадил рядом, обнял. — Ну и попали мы с тобой в переплет, партизан, вот попали-то. Слушай, майор, ну не знаю я, что тебе сказать. Ну правда — не знаю. Не я это с Калязиной. Да на кой черт мне эта старуха сдалась? Я ее видел-то давным-давно, когда она у Ольгина еще в лаборатории в институте работала. Потом эти ее похороны… Тетка про них говорила, институт все организовывал. Ну и все. Больше-то я ни сном ни духом.
— А что ты в институте делаешь? — полюбопытствовал Никита, отметив с досадой, что столь ревностно взлелеянная и такая необходимая для этого допроса злость его вдруг как-то внезапно улетучилась, после того как он услыхал про «тульскую десантную». И еще он удивлялся, как это они так быстро и так органично перешли на «ты» с этим загорелым полуголым афганцем, этим дачником, обнимающим глухонемого ребенка, который — это и слепому было ясно — его очень сильно любил.
— Да тетка иногда просит меня помочь, — ответил Павлов. — То то сделай, то это. У них там все разбежались кто куда — кто за границу, кто в коммерцию подался. Платят-то гроши. А она институту и музею сорок лет жизни отдала, ну обидно ей, если там все прахом пойдет. Да я там ничего особого и не делаю. Так, зайдешь, когда она скажет. Вот раз сотрудников перевез. Да они все мои приятели, отличные мужики, фанатики в лучшем смысле слова. И меня сколько раз выручали. Ну, как откажешь?
