Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович

— Вы знаете его отца?

— Догадываюсь.

— Как же ничего? Обижаете, Варнава Генрихович… Один раз увидели хлопца — и уже готово свое мнение.

— Для этого не надо пуд соли съедать, достаточно хотя бы раз увидеть, на что ваш хлопец способен. Весомы ли его поступки или так себе, что делай, что не делай, от таких поступков не остается даже пыли… Пока весомости я не заметил.

— А поездка в Чечню?

— Туда его сманили доллары.

— Не только. Он хотел себя испытать. Это я почувствовал сразу.

— И что вы предлагаете?

— Возьму его к себе. Буду нацеливать на содержательную жизнь.

— А не поздно?

— Варнава Генрихович, вы же мне сами толковали, что человек — это тесто: если оно в твоих руках, лепи из него что угодно.

— Правильно, — кивнул Шпехта своей седеющей козлиной бородкой. — Лепи, пока его душа не зачерствела… Об этом я тоже вам толковал…

— Помню. Вот и я поработаю. Подойду к Соломии с другого боку.

— Тогда подходи через Миколу. Но в данный момент через Миколу не обязательно. Пусть Микола относительно Соломии остается в неведении. Пока. У нее, не буду от тебя скрывать, с одним полевым командиром возникла загвоздочка. Слабовата оказалась на передок.

— Это неправда, — резко возразил Гуменюк. — Соломия — дивчина крепкая, волевая. Ее чем-то подпоили, иначе она не отдалась бы этому мавру. Сразу не призналась, что понесла. Это не Львов, чтоб побежать на консультацию. А если в тех условиях обратиться к местному врачу, тот сначала получит удовольствие от этой женщины, а потом даст направление в Грузию к знакомому гинекологу. И гинеколог тоже потребует для себя удовольствия… Дети гор — у них свои обычаи… Вот и тянула Соломия, надеялась на скорое возвращение. Время было упущено.

Гуменюк от негодования сцепил челюсти, не удержался — сквозь зубы разразился матом. Раньше в присутствии Шпехты ничего подобного он себе не позволял.

— Так можно Соломию потерять… И с Миколой надо осторожно объясниться, иначе хлопца потеряем. Он нам еще не раз пригодится. Далеко не каждый способен рисковать из-за дивчины. Теперь рискуют разве что за очень большие бабки…

— Вот Илья за бабки и рисковал, — жестко вставил слово Варнава Генрихович. — Поступил легкомысленно.

— А Микола?

— Миколу толкнула любовь. Это похвально, но глупо. Бросаться в геенну огненную из-за какой-то тысячи баксов… Не подумал хлопец, что своя жизнь стоит дороже. Как же твой Илья так легко согласился? И ваш Пунтус не кудрявого ума — не подумав, сунул хлопца в пасть шакалам… Слава Иисусу, что все обошлось, как мы задумывали. Хлопцы не догадались, сколько мы взяли за этого вонючего журналиста?

Шпехта оценивал своих сторонников по двум критериям: пригодится многократно или один раз. Разовый — как боевой унитарный патрон: пуля улетела, гильза уже не нужна, можно ее и в грязь. Сторонник многократного действия — это уже не патрон, а винтовка с патронами. Думай, чтобы она всегда была в надежных руках и не было ей износу.

«Пунтус даже не кудрявого ума, а я — какого?» — с неприязнью о своем наставнике подумал Зенон Мартынович. Не Пунтуса, а его, Гуменюка, Варнава Генрихович свинцовым словом послал в нокаут, лучше б он ударил кулаком — не было бы так больно. Бывает, что слово тяжелее свинчатки. Ведь он, а не Алексей Романович, родной отец Илье. Уже давно детей воспитывает не семья и не улица, а телевизор с его вездесущей Всемирной паутиной. Илья поступил как большинство молодых людей его возраста — за весомые бабки почему бы не рискнуть? В любой армии идут в контрактники, и каждый надеется, что уцелеет. А тем временем спрос на гробы растет, даже если человека сжигают, не обходится без этого деревянного изделия, исключение составляет разве что одно крохотное племя, обитающее в джунглях Индонезии — там усопшего съедают соплеменники.

Будучи в Липецкой области, Зенон Мартынович наблюдал, как из двора быткомбината выходила колонна грузовиков. Под брезентом угадывались продолговатые ящики.

— Не гробы, случайно? — спросил таксиста, который вез его из Воронежа в Елец.

— Они самые, — ответил пожилой таксист. — Мундиры для фронтовиков-сверхсрочников. — И вслух подумал: — Вот бы знать, кто им головы дырявит. Говорят, на Кавказ со всей Европы слетаются снайперы-наемники. За что они ненавидят нашего брата-русского?

Пассажир промолчал. Сам себе ответил: «Господь Бог оказался на стороне русских». Впервые Зенон Мартынович услышал от поляков: «Россиянам-злодиянам земля сама идет в руки. У Господа Бога нет пасынков — все Божьи дети, а значит, и Русскую землю, и что в Русской земле, мы должны поделить поровну».

Об этом же твердили и германцы, и французы, а теперь твердят американцы. Лютая зависть рождает враждебность.

Зенон Мартынович не первый год ездит по России: куда его посылает пан Шпехта, туда он и едет. Шпехта все-таки умный поляк. А может, и не поляк. Но раз говорит, что поляк, надо ему верить. Он же верит, что Зенон Мартынович — галициец, то есть самый западный украинец. А его бабуся, родом из Калинковичей, выросла на зыбучей почве Западного Полесья. Но почему в его родовую фамилию вкралось русское слово «гумно»?

Впрочем, о своей родословной лучше помалкивать. Шпехта же помалкивает, что он вовсе не Шпехта. Главное, он — легинь, борец за Украинскую соборную державу. Недруги России не бьют его по рукам, наоборот, показывают, куда нужно протягивать руку, чтобы схватить кусок пожирней.

Смотрит на Шпехту Зенон Мартынович — завидует, но виду не подает. Но смятение в душу внесла ему поездка на Слобожанщину.

А если душа в смуте, то своих друзей и недругов уже видишь в ином свете.

17

В ином свете видела своих друзей и недругов Соломия. Чеченка в русской полевой форме раздражала ее дурацкими вопросами:

«Наемница, почему ты в полковника не попала? Почему генерала не завалила?»

Да, не попала потому, что фланговый ветер постоянно менялся, упреждение точно взять было невозможно, а пуля подчиняется тем же законам баллистики, что и артиллерийский снаряд, и есть у нее свой угол нутации, о нем даже многие артиллеристы не имеют представления. Только снайперы экстра-класса учитывают, что пуля, как и артиллерийский снаряд, вращается вокруг своего центра тяжести, и чем больше расстояние до цели, тем существенней поправка на отклонение. Эту тонкость баллистики Соломия знала.

На допросе она не стала объяснять, в чем секрет снайперского мастерства. Вместо ответов на вопросы этой женщины в русской полевой форме она или прикидывалась дурочкой, или откровенно дерзила, и чеченка в ее больших карих глазах словно читала: «Вот если бы ты хотя б на миг показалась над бруствером — я не промазала бы. С удовольствием всадила бы тебе пулю в лоб».

На реплику мужчины, сидевшего за столом, женщина в полевой форме по-чеченски ответила:

— Такой товар продавать нельзя — сбежит по пути в Эмираты. Больно хитра и привлекательна.

Соломия догадалась, что речь идет о ней: из гор ей по-доброму не уйти, если рядом не окажутся друзья. Один, преданный Ичкерии чеченец, уже напрашивался в спасители. Это — Юша Окуев. Ему под сорок, а он еще не женат. Родители бедные, многодетные. В детстве учился в школе, тогда еще была в горах советская власть, мечтал закончить семь классов и уехать в русский город Коломну, поступить в сельскохозяйственный техникум, выучиться на агронома, помочь родителям выучить своих младших братьев. В те годы отцу поручили пасти отару, которой владел прокурор района, и Юша Окуев вместо учебы ушел в горы пасти овец господину прокурору. Отара увеличивалась не по дням, а по часам — взятка живым весом была в то время единственным преподношением.

В начале девяностых годов рухнула советская власть, Чечню возглавил генерал-майор авиации Дудаев. Вчерашний коммунист поклялся на Коране, что Чечня будет мусульманским государством, объединит все народы Кавказа, образует своего рода Кавказский халифат и он, генерал авиации, будет главой этого халифата.