Леонид Словин - Такая работа. Задержать на рассвете
Так и жил он последние несколько лет, словно опасное хищное животное, прячущееся днем в норе и выходящее по ночам на охоту.
Удав еще раз огляделся по сторонам и вошел в гостиницу.
Налегин и Кравченко слышали в холле, как кто-то медленно поднимался по лестнице, шаркая по ступенькам и нарочито тяжело отдуваясь на площадках, чтобы постоять и прислушаться. С лестничной клетки их этажа увидеть его было невозможно, а идти ему навстречу казалось рискованным. Шаг за шагом невидимый «кто-то» подступал все ближе и ближе и тяжесть ожидания давила их.
На третьем этаже человек остановился.
«Может, он спутал этаж? — мелькнуло в голове у Налегина, и в то же время единственно правильная мысль вдруг осенила его: таинственный гость решил не входить в номер, какое-то шестое чувство предупредило о подстерегающей его в номере опасности. Встреча произойдет здесь, на лестничной площадке третьего этажа, без свидетелей.
Найдя отправную точку, мысли Налегина потекли быстро и целеустремленно, времени на раздумья и советы теперь не оставалось.
«Осторожный сообщник Сочневой не поднялся бы в гостиницу, если бы намеревался отправиться куда-нибудь вместе с нею в город… Если он принес с собою какие-нибудь ценности, то передаст тоже здесь. Задержать обоих и не дать выбросить ценности будет трудно… Но почему так? Что-то подозревает или просто спешит?»
Налегин не мог знать, что во внутреннем боковом кармане пиджака Удава лежат купленные заранее билеты на самолет, отлетающий днем на Сочи: опытный преступник собирался надолго сменить свою старую явку.
Приняв решение, Налегин быстро пошел по ковру, устилавшему коридор. За дверью номера, где жили Сочнева и Зина, коротко щелкнул металлический замок сумочки — «ленинградка» заканчивала свои короткие сборы. Недолго думая, Налегин повернул торчащий в дверях ключ с привязанной к нему тяжелой деревянной грушей, вынул его из замочной скважины и положил к себе в карман. Потом — уже спокойно — вернулся в холл.
Было слышно, как человек поскрипывал ботинками там, на третьем этаже, очевидно нервничал, не зная, чем объяснить отсутствие своей сообщницы.
Налегин показал Кравченко ключ и кивнул головой в сторону комнатки кастелянши, сделав вид, будто берет в руку телефонную трубку.
Через минуту его помощник уже звонил от кастелянши, осторожно прикрыв за собой дверь:
— Девушки! Извините! Мы у вас ключ взяли — нам нечем было свой номер закрыть! Мы вам занесем! — Он говорил голосом человека, который к утру еще не вполне протрезвел.
— Откройте сейчас же! — вне себя от возмущения крикнула в трубку Сочнева. — Вы за это ответите! Иначе больше вы в гостинице жить не будете! Это я вам говорю!
— Зачем же так нервничать? Я за вами вчера весь вечер наблюдал на танцах — хотел подойти. Восхищался. Вы мне так понравились.
— Откройте сейчас же!
Трубку взяла Зина.
— Я прошу вас, мальчики, откройте! Так не шутят! Давайте потом встретимся, поговорим, а сейчас откройте! Прошу…
— «Я несу тебе цветы, как единственной на свете, королеве красоты», — пропел Кравченко негромко и щелкнул над микрофоном пальцами.
Потом он положил трубку.
Теперь Зина знала, что они начали комбинацию в новом варианте, без нее. Вариант 1, продуманный во всех деталях и казавшийся таким неуязвимым, провалился…
Удав тоже позвонил от дежурной по третьему этажу. Ответ был невразумительный. Оперативники слышали, как Сочнева несколько раз нерешительно начинала стучать в дверь, но было еще рано, и она боялась привлечь всеобщее внимание.
Чувствуя неладное, Удав быстро пошел вниз.
Налегин подхватил Кравченко под руку. Заговорил громко:
— Я люблю вставать рано, чтобы еще до восхода солнца быть на реке. Со мною жил на Волге один парень, его звали Феликс. Он был врачом. И вот его большая мечта была — иметь мотоцикл, «Яву», — это был набор слов, но только так, разыгрывая двух беспечных парней, они могли идти вниз за невидимым им человеком, чтобы не возбудить его подозрений. Все складывалось не так, как было намечено сначала, и в действие вступал еще не до конца продуманный, тут же на месте дополнявшийся новыми деталями оперативный план задержания.
Выйдя из гостиницы, Налегин и Кравченко не увидели никого, кроме давешнего пожилого мужчины в старомодном костюме. Он стоял у дерева, прислонив папку к ноге, и вытирал платком вспотевший лоб. Было начало шестого. Дисциплинированные верующие продолжали свои песнопения, и еще одна запоздавшая пара спешила через улицу к церкви. Женщина тащила мужа за руку, а он шел, смущенный и растерянный, заранее сняв свою серую гуцульскую шляпу. Очевидно, ему предстояло замаливать какое-то прегрешение…
Мужчина с папкой и его преследователи стояли друг от друга метрах в десяти на площадке из желтых и черных плиток перед входом в гостиницу. Кравченко все еще не верил, что это и есть тот самый человек, из-за которого они проделали весь длинный и трудный путь от Остромска до предгорья Карпат. Но Налегин, присмотревшись на этот раз к нему повнимательнее, узнал его, хотя на той фотографии, в деле Кокурина, он был молодой, с челкой, в блатной кепке-восьмиклиночке… Да, Удав! И это он накануне вечером, чтобы убедиться в отсутствии всякой опасности, тайно провожал Сочневу и Заварзину до гостиницы и наводил справки у швейцара.
— Не поворачивайся к нему! — тихо сказал Налегин. — Я сам буду смотреть. — И продолжал уже громко: — Так вот, «Яву» он купил потом, но рыбак Феликс был настоящий. — Налегин снова перешел на шепот. — Он не знает, что ему делать. Оставить папку не может, а идти с ней боится. Пистолет у тебя наготове? Может, мы перехитрим его?
— Наготове. Но это не тот человек.
— Молчи. Это Удав. Потом скажу. Ты действительно любишь ловить рыбу? Ловил когда-нибудь?
— Ловил. Только во флоте. Камбалу — дротиками.
— Большая камбала?
— Килограмма на три. Он все еще стоит? Зря мы не посмотрели за гостиницей. Этот старик — не он!
— А где вы брали дротики? Говори громче!
— Их у нас было много. Можно даже самим из проволоки делать.
Вокруг них стояла тишина, нарушаемая лишь тихим песнопением. Удав придвинулся к ним поближе, прислушиваясь.
— Концы проволоки оббить молотком и заточить напильником — чтоб как крючок.
— Я тоже ловил мало. На турбазе в основном. Маленькую форель.
— Форель?! — по-настоящему удивился Кравченко.
— Да, форель! А что особенного?
— Ну, как он? Это же царская рыба!
— Все в порядке. Мы жарили форель на костре. Он ждет кого-то. Может быть, даже не Сочневу. А еще ловил в море, но у меня удилище было маленькое. Ничего не ловилось.
— А на что вы ловили в море?
— Сначала ловил маленькую рыбешку, ну, всяких там бычков, а потом на нее — крупную рыбу.
— Очень хитро.
— Да. А вот теперь приготовься. Он предусмотрел подстраховку. Вот черт…
Высокий, здоровый парень, похожий на цыгана, в мятых парусиновых штанах и тенниске подошел к Удаву, что-то сказал ему и протянул руку к папке.
— Стой! — вдруг громко крикнул ему Налегин и в несколько прыжков пересек отделявшее их друг от друга расстояние.
Ни пожилой мужчина, ни похожий на цыгана парень не двинулись с места, потому что у Кравченко в руке был пистолет.
— Беги! Что стоишь? — крикнул Удав, придя в себя.
Сверху, с горы, в это время шла вниз большая белая машина, дежурившая у санатория горняков.
Сын Марии Билык схватил папку и отпрыгнул в сторону, но Налегин успел схватить его за руку и рывком свалить на тротуар. Противник оказался сильным, кроме того, в каком-то кармане у него был нож. Это Налегин понял по его рывку и профессиональным захватом прижал парня к тротуару. Теперь он был уже не опасен: вся правая сторона тела, от щеки до голени, была плотно прижата к асфальту.
Кравченко и Удав одновременно бросились к папке, схватили ее. От рывка металлическая кнопка запора отскочила в сторону, и несколько тяжелых блестящих монет покатились по тротуару. Одна из них закрутилась и мягко легла у лица парня.
— Золото, — прохрипел он, скосив глаза к переносице.
Удав вяло, как во сне, провел рукой по лицу, словно бы признавая бесполезность сопротивления, и вдруг бросился между Налегиным и Кравченко. В руке у него что-то было.
— Стреляю! — крикнул Кравченко, выронив папку.
Но Удав уже не мог остановиться. Он чуть-чуть изогнулся и, как будто совсем несильно, еле-еле, как в детской игре, коснулся рукой пиджака Славы Налегина и побежал дальше.
Налегин сразу ничего не почувствовал, еще сильнее прижал противника к тротуару и оглянулся: Удав мелкими шагами, пригнувшись, мчался вниз, к углу гостиницы.
И вдруг Налегин почувствовал странную неодолимую слабость в коленях, в груди, в каждом мускуле, голова его закружилась. Успел понять, что падает.
![Леонид Словин - Астраханский вокзал [сборник]](/uploads/posts/books/242731/242731.jpg)
