Уильям Холланд - Московские сумерки
Глава пятая
МОСКВА
– 44 —
Воскресенье, 4 июня 1989 года,
Вечер,
Москва
Пока поезд тащился по московским окраинам, они обсудили, как быть дальше.
– Ты не можешь оставаться в своей квартире, – настаивал Мартин. – Кто бы это ни был, КГБ или мафия, мы должны исходить из того, что им известно, кто ты такая и где живешь. Может, они и думают, что ты погибла, но за подтверждением этого они в любом случае явятся к тебе домой. Нам не нужно, чтобы они знали, что ты жива. Есть ли у тебя еще какое-нибудь пристанище, где можно было бы отсидеться?
– А как же ты? – всполошилась Алина, совсем не думая о себе.
– Я буду в полной безопасности в стенах посольства, – ответил Мартин. – Может, единственный способ обеспечить твою безопасность – вывезти тебя отсюда. Я могу походатайствовать о предоставлении тебе убежища.
– Даже если мне его предоставят, я не смогу уехать из страны. Оно лишь даст мне возможность укрыться в твоем посольстве.
– Да, ты права. И если я, несмотря ни на что, выгляжу иностранцем, ты с первого взгляда – русская. Мы не сможем даже провести тебя мимо милиционеров у дверей – во всяком случае, без специальной подготовки. Я мог бы дать тебе кое-какую американскую одежду, ну и, конечно же, ты сама большая мастерица по части грима…
– Есть еще одна проблема, – сказала она.
– Какая же?
– Я не хочу покидать свою страну.
Хотя Мартин и гордился тем, что понимает загадочную русскую душу, он немало удивился. Ему еще не доводилось сталкиваться с людьми, которые отказывались бы поменять Советский Союз на Соединенные Штаты, когда у них были для этого возможности.
От нее не ускользнул его озадаченный вид.
– Что мне там делать? – объяснила она. – Я актриса, по-английски не говорю. Да и вся моя жизнь проходит здесь.
– Ты могла бы стать моей женой, – сказал он. Слова эти он произнес неожиданно для самого себя: до этого ему и в голову не приходило жениться на Алине. Она удивилась, потом улыбнулась и поцеловала его.
– Для этого мы еще не так хорошо знаем друг друга, – мягко сказала она.
– Я люблю тебя, – ответил Мартин. Она опустила голову и сказала:
– Мне кажется, что я тоже люблю тебя. Но… пока я намерена продолжать жить так, как и жила.
– Почему?
Алина лишь неопределенно пожала плечами.
– Мне кажется, что я живу как при Сталине. Если бы все отказались сотрудничать с системой, то Сталин стал бы никем. Ну да ладно, кто бы там ни был во главе страны, я не намерена сотрудничать с ним.
– Молодец, – только и сказал он, восхищенный ее поведением и в то же время расстроенный и встревоженный.
Ранним вечером они уже шли, взявшись за руки, по Якорной улице. Сначала он хотел взять ее под руку, но она не позволила.
– Не нужно, чтобы мы выглядели как иностранцы, – пояснила она. – Смотри, как надо, – и она сама взяла его под руку, а через минуту засмеялась и пояснила: – Теперь мы похожи на пару, поженившуюся давным-давно.
– Настанет день, и мы будем парой, поженившейся давным-давно.
– Не сглазь.
– Что-что?
– Я должна отвести сглаз, – пояснила она. – Если ты задумал что-то очень хорошее, то я должна отвести сглаз – оберечь тебя от сглаза, не сглазить.
– Не сглазить.
Они не заметили, как позади них появилась черная «Волга», остановившаяся в стороне, возле кустов сирени, на которых еще виднелись неопавшие темно-лиловые гроздья цветов.
По темным лестничным пролетам они поднялись в ее квартиру.
– Хочешь чаю? – спросила она.
– Чаю – нет. А тебя хочу.
– Может быть, после чая? – сказала она, но не стала сопротивляться, когда он подошел к ней сзади и обнял.
Он почувствовал под своими ладонями упругие выпуклости ее грудей, а когда она повернулась к нему лицом, поцеловал ее в губы, а она без колебаний сразу же откликнулась на его ласки.
В открытое окно Алиной спальни свободно вливался свежий воздух, принося с собой запах каких-то цветов. Мартин нежно провел рукой по ее щекам, а она, не открывал глаз, улыбнулась и сказала:
– Вот ты и уложил меня в постель, соблазнив романтикой своей профессии.
– Так это моя профессия стала причиной того, что…
– Да нет, конечно. Это ты сам. Я так долго ждала тебя. И вот ты пришел, моя ласточка.
– Не сглазь.
– Постараюсь не сглазить. Он поднялся и стал одеваться.
– Ты что, собираешься уходить? – встревожилась она.
– Я скоро вернусь.
– Куда же ты идешь?
– В посольство. Принесу кое-что поесть и переоденусь. Я останусь у тебя на ночь, если не возражаешь.
– Да что ты, разумеется, нет.
– Мне не хотелось бы оставлять тебя на ночь одну. Думаю, мы переселим тебя в посольство.
– Я же сказала, что не хочу уезжать.
– Если не согласишься, мои коллеги подумают, что ты ил КГБ.
– Мне плевать, что они там думают. Ты что, намереваешься рассказать им обо мне?
Вопрос не застал его врасплох – он уже размышлял об этом, но окончательного решения еще не принял.
– Таких намерений у меня нет, – ответил он.
Мартин тяжело и медленно поднимался по лестнице к Алининой квартире. В каждой руке он нес по увесистой сумке с продуктами, которые посольство еженедельно получало по выписке из Хельсинки, да еще прижимал локтем к боку букет роз. Опираясь на дверь, он нашарил пальцами кнопку звонка и чуть было не упал, когда дверь распахнулась.
– А вот и бакалейщик пришел, – весело сообщил он и тут асе осекся, увидев, что на Алине, как говорится, лица нет.
– Что стряслось? Она кивнула головой на кухню.
– Там пришли.
– Кто?
Из кухни в переднюю вышел Серго Чантурия. Мартин сразу же узнал его, хоть тот и был в цивильной одежде.
– Добрый вечер, господин Мартин, – приветствовал его Чантурия.
– Он заметил вас еще из окна, – пояснила Алина. – У меня не было возможности предупредить вас.
– Ну что ж, мы же не нарушаем никаких законов, – заметил Мартин, думая, что это существенно в данной ситуации. На улице он не заметил ни подозрительных автомашин, ни слежки, да он и не думал, что за ним могут следить. «Мы слишком рано стареем, – подумал он про себя, – и слишком поздно умнеем. Рано или поздно наша же лень губит нас», а вслух спросил:
– Это что, неофициальный визит, капитан?
– Давайте считать, что на этот раз неофициальный, – ответил Чантурия. – Если будем так полагать, то получится разговор, полезный для всех нас.
– Разговор о чем?
– Я сам хотел бы знать это. Помнится, наши организации договорились делиться любой ставшей им известной информацией, касающейся убийства господина Хатчинса.
– Да, договорились. Но я думал, что дело уже закрыто. Троих убийц нашли и засадили в тюрьму, а четвертый мертв.
– Да, это так. Но те, кого засадили в тюрьму, клянутся, что ничего не знают о женщине, которая была тогда с господином Хатчинсом и потом исчезла самым таинственным образом. Не знает о ней ничего и ЦРУ, как вы сами сказали. И все же – вот она, и вы ее знаете.
– Она не имеет никакого отношения к убийству.
Он хотел было отрицать, что Алина именно та женщина, но понял: слишком поздно. Знает ли Чантурия о ее роли или же только догадывается? Да, теперь наверняка, знает.
– Это интересно, – начал Чантурия. – Может, расскажете подробнее?
– Ну что же, если это неофициальный визит… Возьмите хоть одну из этих сумок, а то я выроню обе.
Чантурия взял сумку. Он держал ее в обеих руках, и Мартину стало немного полегче: по крайней мере, Чантурия не собирался выхватывать пистолет и стрелять в него. Мартин свободной рукой протянул Алине букет.
– Спасибо, – поблагодарила она.
Ее голос походил на писк подбитой птички, что привело Мартина в воинственное состояние – он был готов ринуться на ее защиту.
Они прошли на кухню. Мартин подошел к окну и хотел выглянуть на улицу, но Чантурия, оставшийся в прихожей, поскольку в кухне троим было тесновато, сказал:
– Что смотрите? Никого там нет – я пришел один.
– В самом деле? – усомнился Мартин, но, выглянув, он и впрямь никого не увидел.
Мартин принялся передавать продукты Алине. Чантурия ни слова не сказал, но Мартин заметил, что он внимательно следит за тем, что он вытаскивает из пакетов. Вид у него был точно такой же, как у любого советского гражданина, впервые попавшего в супермаркет на Западе. От офицера КГБ Мартин такого никак не ожидал – ведь тот имеет доступ к специальным закрытым распределителям. Но вполне возможно, что Чантурия просто удивился, увидев лишь малую часть продуктов с Запада, уместившихся в двух бумажных пакетах, и соображал, что же может представлять собой остальная, большая их часть.
– Что это? – спросил он, показывая на банку шведской ветчины.
На банке красовалась картинка, изображавшая эту ветчину. Она совсем не была похожа на ту, которую можно купить в советских продмагах. Мартин объяснил ему, что это такое, и добавил:
