Евгений Сухов - Воровская правда
— У нас так ничего не заладится. Жаль… А ведь мы будем жить на одной зоне. Что же это такое будет — я тяну в одну сторону, а ты — в другую!
— К богу почаще прислушивайся, Орех, он сидит внутри нас и называется совестью. Как он тебе подскажет, так и поступай.
— Упрям ты, Варяг. Не к добру это! Когда у тебя заканчивается карантин?
— Потерпи, — усмехнулся Владислав, — немного осталось. Два дня.
— Два дня. — Орех вдруг задумался. — Вот и отлично. Поговорим после, может быть, к тому времени я еще подыщу для тебя кое-какие аргументы.
И он, не попрощавшись, вышел, резко захлопнув за собой дверь.
* * *Пошел уже третий день, как Варяг покинул карантинный барак. На зоне установилось тихое двоевластие, которое больше напоминало «холодную войну» — каждый из воров упрямо делал вид, что противоборствующей стороны как бы не существует. Зэки в ожидании примолкли. Каждый из них по собственному опыту знал, что это затишье временное и могут наступить совсем худые времена, когда зона, раздираемая враждой, будет напоминать преисподнюю и зэки начнут резать друг друга со слепой яростью.
Уже сейчас заключенные разделились на три группы и настороженно посматривали друг на друга как на возможных врагов. Первая группа включала сторонников Варяга, которые в большинстве своем ориентировались на «нэпмановских» воров. Они слышали о Владиславе как о правильном смотрящем. В их среде были и такие, которые помнили Варяга по прежним местам заключения. Трое знали его еще по малолетке. В основном это были идейные воры, для которых тюремный аскетизм был таким же священным знаменем, как для православных верующих трепыхающиеся хоругви. Их невозможно было уговорить или подкупить. Раз приняв закон тюрьмы, они до конца следовали избранному пути. По большей части это были отрицалы, которые выступали против сучьего режима, актива, начальника колонии и за свои убеждения готовы были отсидеть оставшийся срок даже в каменном мешке карцера. Их не интересовало личное благополучие, они никогда не имели ничего своего и готовы были отдать на общак последнюю рубаху. В карты они играли для того, чтобы отдать выигрыш на грев сидельцам, томящимся в штрафном изоляторе за приверженность воровским понятиям.
Отрицалам всегда было непросто. Но втройне тяжелее оставаться ими на сучьей зоне.
Вторая группа заключенных — люди Ореха — по численности превосходила первую. Здесь костяк составляли люди, успевшие привыкнуть к власти, дарованной им Беспалым. Они умели гонять заключенных так же лихо, как это делал сам Александр Тимофеевич со сворой охранников и псов, и дополнительная пачка папирос была для них куда важнее, чем интересы заключенных. В эту группировку входили бригадиры, активисты и те, кто хоть немного вкусил приторно-сладкий плод власти.
В Орехе они интуитивно угадывали удобного для них пахана и прекрасно сознавали, что их собственное благополучие на зоне будет незыблемым до тех пор, пока смотрящим колонии будет он. А с такими аскетами, как Варяг, всегда трудно — ради призрачного братства они будут изнурять не только себя, но и собственное окружение. Даже хозяйскую пайку они готовы пожертвовать какому-нибудь незнакомцу только потому, что он гоним. Такие люди, как Варяг, в знак протеста против произвола администрации объявляют голодовку, и если говорят, что разобьют голову в случае неудовлетворения требований, то, значит, так тому и быть.
В окружение Ореха входили многочисленные «шестерки». Они представляли собой тот тип людей, которые всегда принимают сторону сильнейшего. «Шестерки» встречаются всюду: в тюрьме, в изоляторах, но особенно велико их число в колониях. По указке хозяина они готовы затравить любого зэка, на кого он покажет пальцем. Приручить их просто — небольшая подачка мгновенно делает их послушными, так что достаточно произнести: «К ноге!» — как они мгновенно выполняют приказ. Эти людишки преданы хозяину, пока тот находится в силе, но достаточно ему оступиться и потерять былую власть, как они не только начисто забудут о прежних привязанностях, но готовы будут вцепиться зубами в глотку своему прежнему покровителю.
Третью группу составляли «бандиты» — совершенно новая каста арестантов, которая не терпит над собой ничьей власти, будь то воля тюремной администрации или воровской закон. Даже упрятанные за колючую проволоку, они ходят в «отмороженных» и всегда готовы жестоко разделаться с обидчиками. «Бандиты» распознают друг друга издалека, очень тесно сходятся и даже по возвращении на волю устанавливают крепкие связи и создают целые сообщества.
* * *Казалось, воздух на зоне наэлектризован. Над колонией словно нависли тучи. Пахло грозой. Достаточно было одного резкого слова, чтобы грянул гром. Зэки тайком мастерили заточки, шептались о чем-то. И даже в сортир ходили стаями. А одиночки, не пожелавшие пристать ни к одной из групп, с опаской озирались по сторонам, понимая, что при большом разборе тихушникам тоже достанется. Даже лица самых больших оптимистов были озабочены.
Варяг помнил случай, когда на одной из сибирских зон поссорились два крепких блатаря. За штаны каждого из них держалась целая свора «шестерок», которые готовы были умереть за своего пахана. В конфликт невольно был втянут весь лагерь. Зэки из противоположных группировок подкарауливали друг друга и закалывали без шума. Заходить на территорию бараков опасался даже караул. Быки стаскивали трупы к воротам, а утром следующего дня солдаты увозили их на тюремное кладбище. В это время из колонии была удалена вся администрация, и зэки сделались полноправными хозяевами. Зона была окружена войсками, боялись, что этот беспредел перекинется в соседние лагеря. Противостояние блатных продолжалось несколько недель. И только когда в очередной драке был зарезан один из лидеров, обстановка на зоне нормализовалась, и новый пахан охотно принял от враждебной стороны заверения в полном ему подчинении.
Это противостояние стоило тогда трех десятков трупов. Варяг подумал, что сейчас ситуация может повториться. Смерти он уже давно не боялся, но было жаль мужиков, которые без оглядки, как заботливому отцу, доверяли ему свои жизни.
Трижды к Варягу подходили блатари и предлагали порезать «козлов», но тот остужал их разгоряченные головы:
— Нет. Будем ждать. Надеюсь, что они одумаются. Их приговорит любой сход. Резать зэка — это все равно что руку на брата поднять.
Больше всех горячился Мулла. Старый зэк не раз говорил, что Орех давно стоит у него поперек горла и он собственноручно готов макнуть его голову в очко.
Варяг, слушая проклятия Муллы в адрес пахана, только улыбался: имеющий едва ли не полувековой срок, старик кипел и горячился, как первоходок, едва ступивший на тюремный двор. Видно, лихим он был парнем во времена своей юности! Расцвет его воровской карьеры пришелся на борьбу с суками — самое смутное время во всей истории советского уголовного мира. Варяг был уверен: если дать волю Мулле, то он загонит весь лагерный актив в сруб и, не моргнув глазом, спалит его.
Хуже всего было то, что Орех сумел найти общий язык с бандитами, которых Варяг раздражал своим строгим воровским уставом. Значительную часть бойцов в группировке Ореха составляли смертники, проигравшие свою жизнь в карты. Их жизнь не стоила ни копейки, и в случае «войны» они обязаны будут идти в первой шеренге.
Варяг со злостью подумал о том, что суки ни в грош не ставят человеческую жизнь, и, хотя Орех числился в ворах, характером он напоминал первейшую «блядь». Порядки в лагере у Беспалого были сучьи, и многие зэки бегали к куму ябедничать, словно малолетние чада к заботливому родителю. Все здесь было против воровских правил, и действовал только сучий закон. Варягу не раз приходилось наблюдать, как Орех заставлял петушиную масть мыть полы языками, а по утрам выстраивал запомоенных в шеренгу и обязывал проводить петушиную перекличку, которую он называл «предрассветной побудкой».
Официально Варяг не был смотрящим на зоне и только иногда говорил Ореху, что в его хозяйстве творится беспредел. Однако каждое замечание Мишка встречал в штыки, как котенок, которого ткнули в загаженный угол.
Варяг вдруг понял, что становится другим. Каких-нибудь пять-шесть лет назад он распорядился бы тайком придушить непокорного авторитета. Такую операцию он называл хирургическим вмешательством: так удаляют злокачественную опухоль, которая может навредить всему организму. Но сейчас, следуя опыту законников старой школы, он больше склонялся к беседам, в которых пытался убедить собеседника в своей правоте весомыми доводами. Но уж если разговоры не помогут, тогда следует предпринять что-нибудь более радикальное.
Противостояние — это всегда не только напрасные жертвы, но и серьезный удар по воровской идее. Свою задачу Варяг видел не в том, чтобы укрощать непослушных, а в укреплении воровских традиций. И он в этом преуспел настолько, что даже «отмороженные» уважительно понижали голос, разговаривая с именитым законником.
