Евгений Сухов - Смотрящий по России
Обзор книги Евгений Сухов - Смотрящий по России
Евгений Сухов
Смотрящий по России
Пролог
АУДИЕНЦИЯ У СТАЛИНА
Сапоги из тонкой кожи плотно облегали голени Сталина, голенища собирались в мелкую щеголеватую гармошку. Иосиф Виссарионович знал толк в обуви и умел ее носить. Старательно начищенные денщиком, сапоги выглядели вершиной сапожного мастерства и собирали на своей гладкой блестящей поверхности весь поток света, проникающего через небольшие узкие окна. Следовало бы поднять глаза и с горячей преданностью во взоре смотреть на мерно прогуливающегося вдоль стола Хозяина, но Берия не в силах был оторвать взгляда от сверкающих голенищ. Что-то сегодня было не так, как-то не увязывалось, а перемену в настроении Хозяина Лаврентий Павлович всегда чувствовал нутром.
Всегда!
О дурном расположении Сталина свидетельствовало и затянувшееся молчание, невероятно угнетавшее. Пауза затягивалась и начинала давить на плечи, но Сталина совершенно не заботило состояние Лаврентия Павловича. А сапоги, негромко поскрипывавшие при каждом шаге, раздражали того неимоверно, но ведь не скажешь же! Наконец остановившись, Иосиф Виссарионович вытащил изо рта прокопченную трубку, аккуратно положил ее на краешек стола и спросил по-грузински:
— Лаврентий, сколько осталось в Москве генералов-контрразведчиков старой царской школы?
Лаврентий Павлович осторожным движением совсем без надобности поправил пенсне. Вопрос был неожиданный. Подумать было над чем. Вопрос можно было воспринимать двояко — не исключено, что Хозяин сердит на него за то, что эти старые генералы до сих пор коптят небо, и в этом случае ответственность падет целиком на его голову, как на бывшего народного комиссара НКВД. Но был и второй вариант, — возможно, Хозяин хотел задействовать царских генералов для каких-то своих политических комбинаций. Ведь на Западе у них остались обширные связи.
Помедлив, Берия решил отвечать так, как есть:
— Их двенадцать человек, товарищ Сталин.
Неожиданно Хозяин улыбнулся:
— Вот как… Столько же, сколько и апостолов. Где они проживают?
— Все они живут в Москве, но под другими фамилиями.
— Правильное решение. Вы за ними наблюдаете?
— Конечно, товарищ Сталин! Они держат свое слово и не вмешиваются в политику. Более того, их оперативный опыт весьма пригодился органам ОГПУ в борьбе с врагами народа и шпионами. В настоящее время они очень активно сотрудничают с нашими органами, пишут методические пособия для Главного управления контрразведки и консультируют Управление особых отделов по внешним вопросам.
Брови Сталина вскинулись:
— Вы используете их прежние связи?
— Да. На их основе мы разрабатываем свои каналы.
— Ну что ж, это очень грамотно, — согласился Иосиф Виссарионович. Он подвинул к себе пепельницу, красивую вещь из темного лазурита с тонкими пиритовыми прожилками — подарок афганского шаха, и выбил из трубки пепел. — Уже произошел перелом в войне. Америка и Англия думают о завтрашнем дне, о переделе мира… Я думаю, что роль наших разведслужб будет только усиливаться… Кстати, сколько сейчас генералам лет?
Ответ на этот вопрос Берия знал. Не далее, как вчера вечером, он просматривал досье каждого генерала.
— Где-то от шестидесяти пяти до семидесяти пяти лет, товарищ Сталин, — уверенно отвечал Берия, победно блеснув пенсне.
— Вполне боевой возраст! — одобрил Иосиф Виссарионович. — И как же они относятся к Советской власти?
— По-прежнему, резко отрицательно! — четко ответил Берия. — И даже не пытаются скрывать свое мировоззрение. Например, говорят о том, что Россия пошла тупиковым путем… Но добавляют, что служат они не правительству, а своему народу и на благо России. Тем более сейчас, когда идет война.
— Хм… Достойный ответ. В духе генералов царской школы. Большего из них выжать невозможно. Впрочем, и не нужно! Я хорошо знаком с подобной породой людей. Их можно уничтожить, но невозможно переубедить. Кто из них пользуется в своей среде наибольшим авторитетом?
— Генерал-лейтенант Петр Голицын, — мгновенно отреагировал Берия, мысленно представив себе сухопарую фигуру старика. — Вне всякого сомнения!
Иосиф Виссарионович принялся набивать в трубку очередную порцию табака.
— Из князей?
— Да, из тех самых Голицыных, товарищ Сталин.
— Я хочу переговорить с ним, — очень спокойно произнес Иосиф Виссарионович.
Лаврентий Берия постарался не удивляться. Он пристально рассматривал лазуритовую пепельницу с темно-желтыми прожилками.
— Когда его привести, товарищ Сталин?
Хозяин отвечал, хитровато прищурившись:
— Все ты переиначиваешь, Лаврентий! Только не привести, а пригласить… и очень вежливо! А это совсем другое дело.
Берия выглядел слегка смущенным. Он наконец оторвал взгляд от пепельницы и теперь разглядывал неглубокие оспинки на щеках Иосифа Виссарионовича.
— Виноват, товарищ Сталин. Когда его пригласить… для беседы?
С ответом Иосиф Виссарионович не спешил. Собственно, некоторая медлительность была одной из черт Хозяина, которая гипнотическим образом действовала на его собеседников. Создавалось впечатление, что вождь тщательнейшим образом обдумывает каждое свое произнесенное слово. Вполне возможно, что так оно и было.
Чиркнув спичкой, Сталин подпалил табачок и пыхнул сладковатым дымком. Серое облачко проплыло рядом с лицом Лаврентия Павловича, но отстраниться народный комиссар не посмел.
— Скажем, завтра… Где-нибудь часов в одиннадцать вечера.
Берия понимающе кивнул. Это время у Хозяина было самое продуктивное. А следовательно, предстоящей встрече он придавал большое значение. Разговор обещал быть серьезным.
— Сделаю, товарищ Сталин.
— И еще вот что, Лаврентий… Постарайся растолковать ему поделикатнее, что от него требуется. Все эти дворяне необыкновенно чувствительны.
* * *Спина Петра Михайловича Голицына выглядела невероятно прямой. В ней было все: упрямый и твердый характер, осанка потомственного дворянина, не привыкшего кланяться, чувство собственного достоинства. Князь мог склонить голову только перед царским стягом. А кто для него Сталин? Всего лишь недоучившийся семинарист, которого в прежние времена не пускали дальше прихожей.
На Голицыне был парадный царский китель, правда, с отпоротыми погонами, но на груди висели десятка два орденов. Как и в прежние времена… Что, по мнению генерала, должно было означать — мундиры меняются, а вот офицерская доблесть — на века!
На губах Иосифа Виссарионовича промелькнуло нечто похожее на улыбку: «Странно, что такое богатство не реквизировали при обысках чекисты».
— Вы курите? — спросил Сталин с мягким грузинским акцентом, почтительно подвигая к гостю распечатанную пачку «Казбека».
Генерал отрицательно покачал головой.
— Благодарствую. Не вижу пользы, — басовито прогудел генерал.
Сталин слегка улыбнулся. Вот оно как. Не многие из приглашенных способны были ответить отказом, да еще столь холодным тоном! Такое впечатление, что ему предлагали не первосортный табачок, а заставляли надкусить ампулу с цианистым калием.
— Петр Михайлович, вы всегда стараетесь делать то, что на пользу? — спросил Сталин.
Князь безмятежно пожал плечами:
— Просто стараюсь жить рационально. А от табака один лишь вред! — Неожиданно старик улыбнулся, показав красивые белые зубы: — Хотя, признаюсь вам, в молодости я грешил этим занятием. Весьма грешил!
— Сейчас много пишут о вреде табака, — спокойно согласился Иосиф Виссарионович. — Но в моем возрасте поздно менять привычки. — Сталин взял со стола трубку, но закуривать пока не стал. — А что это у вас за крест такой на груди? — с интересом спросил он, указав чубуком трубки на грудь князя.
Голицын, чуть приподняв голову, достойно ответил:
— Я кавалер ордена Святого равноапостольного князя Владимира. А этот крест — его знак. Носить его предписывается всегда! Извините, но ради нашей встречи я не сделал исключение.
Улыбка Иосифа Виссарионовича сделалась понимающей. Именно таким Голицын видел Сталина на многочисленных портретах и репродукциях. Слегка качнув головой, хозяин кабинета ответил:
— Разумеется. Чего же менять установленные правила. Но, насколько я понимаю, при знаке ордена Владимира второй степени на левой стороне груди носится и орденская звезда. Где же она у вас?
Старик заметно нахмурился:
— Вы правы… Звезда была. Она состоит из восьми лучей. Четыре золотые и четыре серебряные… Этот орден мне сохранить не удалось, — в голосе Голицына послышалась откровенная горечь, — его у меня в двадцать втором году отобрали чекисты.
Иосиф Виссарионович слегка развел руками:
— Мне остается только сожалеть. Петр Михайлович, а вы не могли бы вспомнить номер вашего ордена? Может быть, я чем-то смогу вам помочь? Хотя не обещаю, ведь прошло уже столько времени!
