Андрей Молчанов - Форпост
Он извлек из чехла на ремне неразлучный нож «Лезермен» – помощник на все случаи жизни; протиснувшись в салон, обрезал ремни и вытянул тела наружу. Снял с лиц вязаные из синтетической шерсти маски, напитанные кровью из разбитых крышей голов. Механически, словно эксперт, отметил: два трупа. Больше в машине никого, дробовик разве… Парни лет тридцати, явные славяне. Рожи грубые, вульгарные, родословные очевидны: из быдла. Таких типов, впрочем, пруд пруди. И в каких только российских сферах подобных морд ни встретишь… Взять чиновный и депутатский корпус, не говоря о ментах и уголовниках…
Где-то в высоте хлопнула дверца машины. Подняв голову, он увидел понуро стоявшую у края обрыва Нюру.
Надлежало поторапливаться. По закону подлости здесь нежданно могли объявиться свидетели, чье присутствие ему представилось категорически нежелательным. Претерпевая брезгливость, он обыскал трупы. Обнаружил пистолет – старый потертый браунинг, тут же выбросив его от греха на середину лужи; забрал бумажники, а из внутреннего кармана водилы извлек увесистую пачку российских купюр. Похоже, запас для оперативных расходов на гаишников, не иначе.
Вскарабкавшись наверх, услышал вопрос, произнесенный на прерывистом выдохе:
– Как они?
– Это не ко мне, – отозвался он, усаживаясь в машину. – Об этом ведают другие инстанции. Высшие. Но ответы они дают уже на месте, по прибытии к ним… Давай садись. И дергаем отсюда.
– А как же машина? Вмятины, ГАИ, страховка…
– А как тебе поездки к местному следователю в течение этак месяцев двух-трех? – язвительно заметил он и тронул машину. – А как тебе сегодняшняя ночка в милиции и показания всякого рода? А как тебе возможность мести со стороны их дружков, скажем?.. – Олег кивнул в сторону отдалявшегося карьера. – А? И как станут страховку оформлять, если непонятно, кто и где друг с другом боками бодался?
– Я же разорюсь с ремонтом! – всхлипнула она.
Не глядя, он бросил ей на заднее сиденье перетянутую резинкой пачку денег.
– Держи, у них взял… На ремонт, думаю, хватит.
– Ну, ты даешь…
Уже через километр он свернул на главную дорогу, радостно светившую многочисленными фарами встречных и попутных машин. Поправил зеркальце, увидев в нем старательно пересчитывающую купюры Нюру, положительно впечатленную и успокоенную обретенной компенсацией.
– Нашел старый еврей на улице кошелек, подсчитал – не хватает! – весело зыркнул на нее Серегин.
– Это плата за страх! – проникновенно произнесла она, прижимая пачку к груди. – А… нас точно не найдут?
Серегин лишь качнул головой, усмехнувшись:
– Кому мы нужны…
– Ну… полиции, например…
– Гражданка майор! – заявил Серегин торжественно. – Полиция оформит данное происшествие как банальную аварию. В ином она попросту не заинтересована. Иное – это работа. А в полиции у нас не работают. В полиции у нас служат. Да и кому я это говорю?
– А вдруг у этих грабителей сообщники какие? Наводчики?
– Не нагнетай!
И тут вторым планом подумалось: «А если это за мной? Те… Они очень не любят, когда убивают их людей. Даже когда убивают, обороняясь. Они полагают, что их жертвам должна быть присуща одна черта: покорность. А я черту переступил. Нет, что за чушь, слишком мелок я для их мести. И к чему такая экзотика и риск с дорожной непредсказуемой катастрофой? А впрочем, какой риск? Обогнали, встали поперек, вышли со стволами, а дальше – прикопали трупы в лесу и отогнали машины в отстойник. «Тойота» мигом разлетится по запчастям. Как раз все очень грамотно… И ведь недаром еще по дороге на дачу меня постигало ощущение некоей близко затаившейся злой силы… Документы бандитов у меня в кармане. Можно, конечно, пробить – что за личности… Но зачем? Наверняка нанятые уголовники, не более того. Или стоит доверительно поговорить с куратором из разведки? Но кто знает, чем обернется разговор? Куратор хочет спокойной жизни, и неприятности подопечного не в пользу его отношения к подопечному… Стоп! Ты, Серегин, запсиховал. Ты просто столкнулся с бандитами. С обычными дорожными потрошителями на безлюдной глухой трассе. Ничего больше. Заразила тебя Нюра. Гонореей мнительности, ха!»
Кирьян Кизьяков
В восьмидесятых годах века двадцатого произошло событие эпохальное, отмеченное обрывом череды кремлевских похоронных кортежей, в народе прозванной «гонкой на лафетах», и на место главы государства пришел новый назначенец: бодрый, подвижный, с идеями. С физическим, в метафизику отдающим изъяном: обливным родимым пятном на лысине. Кирьян, знакомый с ним по временам его прежнего верховенства в крае, лишь снисходительно усмехнулся правительственному сообщению, не удержавшись от реплики:
– Ну, этот краснобай себя покажет, этого понесет в фантазии, держись, Расея!
Он сидел в гостиной на диване рядом с отцом, глядя в экран телевизора, где глаголил народу новоиспеченный вождь, заверяя граждан в очевидности очередного светлого будущего.
– Чего там?.. – словно невпопад, спросил отец.
– Народ ждет перемен, – пожал плечами Кирьян. – Это, впрочем, его обычное состояние.
– А перемены нужны?
– Нужны или не нужны, но будут. Всем ясно: жизнь в стране невзрачная, а ложь и глупость начальственная давно через край перекатили.
– А когда по-другому было?
– Вот и устали люди, к глоткам все подступило, – сказал Кирьян. – Я в городах бываю, все слышу и вижу. Никто ни во что не верит. Болото кругом. Зато послабления… Чеши языком безбоязненно. Почему? А потому что воруют повсеместно. И наверху, и снизу, по всем направлениям. Вот ты телевизор сейчас японский смотришь ценою в московскую двухкомнатную квартиру. И думаешь, такой телевизор – один на всю страну? Денег пустых – тьма, товаров нет. В том числе и квартир. Скажешь, у нас в совхозе благодать? Согласен. А какой ценой? Заявляем за взятки одно, а излишек реализуем без накладных и бухгалтерии, на что народ кормим и обуваем. И премии выдаем теми же телевизорами заморскими. И валюта у нас есть твердая, какими путями обретенная, сам знаешь. И никто не пикнет, потому что власть нами куплена и нас побаивается, да и вырастили мы на своей земле поколение зубастое, дай ему волю – лихой бандой станет. Ан не даем, воспитываем в законопослушании. Так что мы, батя, остров. Но только острову без материка – никуда. И что на материке случится – отразится на нас незамедлительно. А коли все перемены в России спускаются сверху, то присмотрись, кто на троне. И тут же усвоишь: либо от перемен бежать и спасаться, либо ими суметь грамотно воспользоваться…
– Ну, этого, плешивого, положим, бояться не след, – сказал отец. – Глупости его разве… Дураки – активный народец. Придумает, как прежний, кукурузой сады засевать…
– Примерно того и жду, – кивнул Кирьян.
Вскоре вождь объявил, что советские автомобилестроители обязаны стать лидерами мирового масштаба, затем, лебезя перед Западом, пошел на неслыханные уступки в разоружении страны, а после объявил «сухой» закон и свободу частного предпринимательства.
Страна тотчас задымила самогонными аппаратами и наполнилась тоннами необеспеченных денег, хлынувших в народ из хранилищ и типографии. Призыв к частному предпринимательству мигом оживил и сплотил криминал, тут же вышедший на свой рынок.
Пришла пора выбора: или плыть по течению, или распустить паруса под капризными ветрами перемен. Нисколько ими не вдохновленный, Кирьян отправился в Москву, где за изрядную мзду, отданную в Министерстве сельского хозяйства, выбил для совхоза валютную квоту на технику, тут же встретившись с представителем американской фирмы-продавца. Он понимал: предстояло срочно, как перед войной, устраивать запасы и заделы, завтра может грянуть голод и нищета. Завершив мороку в столице, срочно вернулся домой, где кипели дела и страсти. Пожарным порядком для совхоза выбивались пустующие бесхозные земли, шло строительство подсобных зданий, скупался металл, бетонные плиты, лес; в одном из ангаров налаживался завод по производству нелегальной водки, должный окупить множество последующих расходов; пустые, уже отживающие свое деньги трансформировались в материалы, стоящие на день сегодняшний грош, но завтра способные определяться ценой золота…
Острову, взлелеянному и ухоженному им, предстояла блокада, он чувствовал ее приближение кожей, а потому торопился с устройством всякого рода фондов.
Вокруг, как при начале эпидемии, он наблюдал массу угрожающих признаков. Авторитет власти разваливался на глазах, экономика погружалась в хаос. Наступление всеобщей разрухи накатывало неотвратимо. Большая битва за коммунизм была проиграна, бороться за прежние идеалы казалось бессмыслицей. Дни его прежней власти тоже были сочтены. Придать ей новое содержание могли лишь свежие идеи и хитроумные проекты. Как ни старался, он не мог обнаружить подступ к ним. Он внушал себе, что сумеет пережить все невзгоды, но и сомневался в этом. И разбирала его тоска и досада человека, построившего прекрасный дом, в который теперь прицельно летела всесокрушающая бомба. А что думали те, благополучие которых он созидал долгие годы?
