Андрей Воронин - Таможня дает добро
Он подошел к «Ниве» и тут же увидел, что два ее колеса спущены, а правый борт изрешечен картечью.
«Да, провел он меня с фонарем. И я, как идиот, попался, хоть и знаю эту уловку, сам пару раз ею пользовался.»
Зато «УАЗик» оказался абсолютно цел, ни одна картечина его не достала. И хоть оставалось не очень много времени для того, чтобы успеть к Двине, Дорогин отбросил сзади машины тент и рванул крышку одного из ящиков. Свинцовая пломба вместе с разорванной тонкой проволочкой улетела к стене. В ящике, завернутые в бумагу, лежали какие‑то цилиндрики. Дорогин сорвал бумажную упаковку с одного из них.
Серый металл. По весу сразу стало понятно, что это не сталь, тяжелее. Но что? Платина? Нет, платина была бы мягкой, а этот стержень легко царапал даже ствол пистолета, найденного Дорогиным на полу.
«Черт его знает что такое», — пожал плечами Сергей.
Бросил стержень в ящик, захлопнул крышку. В машине он открыл ящичек, там оказались две пачки патронов для пистолета и запасная обойма, снаряженная до отказа.
«Как на войну собрался! Но теперь‑то тебе, подонок, пистолет не понадобится, зато он понадобится мне», — Дорогин сунул пистолет за пояс и запустил двигатель.
Фары вспороли темноту, и военный «УАЗ», ревя мотором, вырвался на улицу. У распахнутых ворот военной части Дорогин остановился и вытащил карту из планшета, лежавшего на переднем сиденье. Дорога, ведущая к Двине, была перечеркнута карандашным крестиком на самом берегу большой реки. Возле обозначенной паромной переправы, как знал Сергей, уже не действующей, стоял еще один жирный крест.
— Ты сам указал мне дорогу, — усмехнулся Муму, перебрасывая планшет и карту на заднее сиденье.
От ворот дороги расходились в двух направлениях, но выбрать нужную не составляло труда. Совсем недавно по ней проехала машина с таможенниками, и трава, смоченная ночной росой, еще не успела засеребриться.
Дорогин бросил взгляд на стрелку спидометра, вспомнил расстояние по карте и прикинул в уме: получалось, он должен успеть к двум часам. Главное, не вызвать подозрения у таможенников, застать их врасплох, пока они еще не успеют сообразить, что произошла подмена и что за рулем машины сидит не их хозяин Саванюк, а смертельный враг.
В бункере догорали, дымились обломки табуретов, стола. Саванюк сидел на полу в небольшом тамбуре между двумя металлическими дверями и задыхался. Воздуха здесь было немного, всего лишь несколько кубометров. С трудом вспоминались события последних минут, то, как чудом ему удалось уцелеть.
Едва он увидел яркую вспышку в металлической печке, как тут же сообразил, что произошло. Сработал инстинкт. Саванюк даже не успел подумать,а уже прыгнул в переход, ведущий к ангару, и закрыл за собой металлическую дверь. Он лишь успел опустить засов, как с той стороны раздался сильный хлопок бензинового взрыва.
Металлическая дверь теперь дышала жаром, пот катился по лбу бывшего полковника.
Наконец Саванюк понял, что еще немного — и он задохнется в маленьком тамбуре. Он отбросил засов и толкнул дверь. Тут же рванул на себе ворот рубахи, потому что и за дверью дышать было нечем. Почти весь кислород выгорел, и относительно свежий воздух, ворвавшийся в бункер из тамбура, заставил на мгновение вспыхнуть обуглившиеся доски стола. Это было ужасное ощущение — вдыхать и чувствовать, что умираешь от удушья.
Уже на коленях Саванюк подполз к амбразуре, слабеющими пальцами сумел‑таки повернуть рычаг подъема железной заслонки и почти тут же потерял сознание…
Он не знал, сколько времени прошло с того момента, как он упал на пол. Тонкая полоска лунного света проникала в бункер сквозь открытую амбразуру, оттуда же на лицо Саванкжу лился спасительно чистый воздух. Он приподнялся на колени, припал лицом к проему. Щель была узкой —такой, что в нее с трудом можно было просунуть руку. Лицо горело, в пересохшем горле, казалось, пересыпался и не прилипал к гортани песок.
Саванюк с трудом дышал, язык одеревенел.
«Воды! Воды!» — подумал он и обернулся.
Воды в бункере не было, ведро, в котором всегда плескалась вода, почерневшее, покоилось возле стены. Повсюду гарь, сажа, клочья пепла от сгоревших газет летали в воздухе.
— Воды! — прохрипел Саванюк и на коленях пополз к ведру.Оно было еще горячим, дышали жаром и стены. Пот катился по лбу, насквозь промокшая майка прилипла к волосатой спине.
— Воды… — бывшему полковнику казалось, если он сейчас не выпьет хотя бы глоток, хотя бы не промочит горло, то умрет на месте.
Он подбежал к амбразуре и увидел в неверном лунном свете поблескивание капель росы на траве. Совсем близко! Микроскопические капельки казались мелкими бриллиантами, рассыпанными среди высокой травы. Обдирая в кровь руку, он просунул ее сквозь узкую щель амбразуры. Как ни тянулся Саванюк, его пальцы так и не достигли травы, до которой оставалась самая малость; рука ловила лишь прохладный ночной воздух, напоенный неуловимой, ускользающей влагой.
— Воды… — он прикоснулся ладонью к шершавому бетону, холодному и чуть влажному, а затем принялся лизать ладонь, соленую от пота.
Взгляд его остановился на чудом уцелевшем горлышке расплавленной пластиковой бутылки из‑под минеральной воды.
«Мне казалось, спасся, — подумал Саванюк, — но я сдохну здесь без питья, без еды.»
Он увидел в узкой прорези серебристое русло речушки, которая, словно издеваясь над ним, перекатывалась на камнях, изменчиво сверкая. И полковник Саванюк, до боли прижав лицо к шероховатому бетону, завыл так, как воет на луну зимней ночью голодный волк. Он знал, в военном городке могут неделями не появляться люди, а выбраться отсюда невозможно.
«Ничего, таможенники подождут, подождут, да забеспокоятся, что я не приехал. Вернутся сюда и выпустят.»
И тут Саванюк испугался так, что даже перестал лизать вспотевшую ладонь.
«Он хотел убить меня потому, что погиб Гриша Скляров. Значит, он хочет убить таможенников. И если это ему удастся, никто не выпустит меня отсюда!»
Сердце забилось предательски неровно, готовое вот–вот остановиться от страха.
«Я сдохну, как бездомная собака, от жажды, от голода!»
Глядя на речку, на сочную траву, Саванюк готов был молить Бога о пощаде, готов был покаяться во всех смертных грехах, совершенных в жизни, если, конечно, смог бы их все припомнить. Но он не знал ни одной молитвы.
— Это конец, — пробормотал он, вслушиваясь в спокойные звуки природы, ни один из которых не сулил ему освобождения.
Старший сержант Овсейчик резко нажал на тормоза. Михальчук, не успев упереться в панель, чуть не выбил головой стекло. Раймонд очнулся от дремоты и схватился за автомат.
— Что это было?
Овсейчик выключил двигатель и распахнул дверцу, чтобы лучше слышать то, что творится за лесом.
— Ты чего, придурок? Я головой чуть стекло не высадил! — Михальчук зло смотрел на напарника и тер ушибленный лоб.
— Вроде бы взрыв какой‑то, да и огонь блеснул, — он кивнул головой на зеркальце заднего вида.
— Показалось, — Михальчук вышел из машины
и попытался рассмотреть, что же делается за лесом. Но деревья были довольно густые, машина уже съехала с пригорка, и ничего необычного он не увидел, лишь, возможно, на востоке, там, где располагался военный городок, небо было чуть светлее.
— Точно, тебе показалось.
Овсейчик еще сомневался, он и сам не знал, пригрезилась ли ему вспышка, уведенная в зеркальце заднего вида, или же была она на самом деле. Да и странный звук вполне мог иметь другое объяснение. Так иногда бывает, когда тихий звук, услышанный вблизи, кажется мощным раскатом далекого грома.
— Молния, наверное, — пробормотал Раймонд.
— Откуда взялась молния? Небо‑то без туч, и луна выглянула.
— Лучше бы ее не было. Но такое случается, на небе туч нет, а за горизонтом они собрались.
Овсейчику, ясное дело, не хотелось возвращаться. Попробуй потом объясни Саванюку, какого черта поехали назад? Скажет, испугались. Нет, уж лучше действовать так, как договаривались.
«В конце концов, в тот момент, когда что‑то блеснуло, я мог и не смотреть в зеркальце. Не видели мы сомнительного сполоха, да и все.»
— Поехали, нечего зря время терять.
И «УАЗик» вновь покатил по лесной дороге.Когда по спидометру, если верить карте, до Двины оставалось около километра, Дорогин сбавил скорость. Так, как он, водить машину мало кто умел, тем более не умел этого делать Саванюк.
Подъехать же к реке следовало словно хозяину, спокойно, уверенно, не спеша. Муму погасил фары, дорогу и так было видно в слабом лунном свете. Уже начинал клубиться ночной туман, то и дело рядом с дорогой возникала речушка.
Пистолет Дорогин положил на сиденье, прижал его ногой: тот мог потребоваться в любую секунду.
«Нет, я не ошибся, — сказал себе Дорогин, — это они убили Склярова. Убийства случаются разные, иногда люди, но не Бог могут простить этот смертный грех, предоставив человеку наедине разбираться с собственной совестью. Но передо мной не тот случай. Они могли воевать с самим Скляровым, но не с его семьей. Даже у бандитов, живущих по понятиям, не принято впутывать в разборки жен, детей, матерей. Они нарушили все мыслимые и немыслимые, человеческие и Божьи законы. Что ж, один из них уже поплатился за это, теперь поплатятся и другие», — вновь лицо Дорогин сделалось каменным, словно было изваяно из мрамора.
