Татьяна Степанова - Улыбка химеры
— Боже, — прошептала она, — это же... он. Как же так? Снова? Никита, как же так? Почему?
— Потому что концы обрезали. Вот так, одним махом. Все, — Колосов показал пальцами «ножницы». — Как это и бывает в классических разборках.
— В каких разборках? Но почему именно он? Легионер?
Никита понял — до него только сейчас дошло: она так ошеломлена потому, что еще ничего не знает. Ничего из того, что занимало их с Обуховым все эти сутки. Не знает и того, что они опоздали со всеми своими выводами, догадками, засадами и задержаниями. Их опередили, смертью Легионера-Дьякова, смертью «крота» разом обрубив в этом деле все концы. Обрубили мастерски, как это и бывает в больших разборках больших людей, где никто не жалеет и не считает чужой крови, где все жертвы — проходящие пешки: и «человек туалета» Сан Саныч Тетерин, и заезжий карточный шулер Таураге, и юная блондинка с берегов Балтики, сочиняющая стихи, и даже прежнее грозное оружие — «крот»...
Да, Глеб Китаев, собравшись с мыслями, вспомнил и продиктовал им с Обуховым адрес квартиры, снимаемой Дьяковым-Легионером и Филиппом Салютовым. Колосов помнил этот адрес наизусть: улица Пятницкая, дом 37, квартира 8. И они с опергруппой сразу же ринулись туда по горячему следу. Другая группа тем временем выехала в бар на улицу Суворова. А еще две держали под наблюдением квартиру Басманюк в Крылатском и дом Салютова в Ильинском, на случай если Филипп со своим приятелем объявятся там. Засады стояли всю ночь. И везде, по всем адресам было глухо, как в танке.
Квартиру на Пятницкой проверили по домоуправлению. Это был блочный девятиэтажный шестиподъездный дом, весьма нелепо смотревшийся на фоне окружавших его особняков и доходных домов купеческой старой Москвы. Квартира восемь располагалась на втором этаже во втором подъезде, и в ней не было ни души. На звонки никто не отвечал. В домоуправлении ничего о сдаче квартиры внаем сказать не могли. По документам там проживала пенсионерка Годовская, ветеран войны. Домоуправ вспомнил: у нее дети в Америке, вроде бы старушка на Новый год собиралась за океан, навестить их. Может, и уехала, а квартиру, может, и правда сдала на несколько месяцев. Нет, нет, никаких молодых людей по указанным приметам вроде никто в доме не видел.
Засада из дома на Пятницкой была снята только в пятом часу утра, когда из дежурной части главка пришло сообщение о найденном на двенадцатом километре Рублевско-Успенского шоссе свежем трупе с явными признаками «разборочной расправы»: руки связаны и налицо два пулевых ранения в грудь и контрольное — в левый висок. Уже тогда они с Обуховым почувствовали, что дело неладно. А когда почти сразу пришли результаты дактилоскопии трупа и стало ясно, что убитый — Николай Дьяков-Легионер, они окончательно поняли, что их опередили.
Это было классическим концом классической разборки, как сказал Обухов: «крот» был ликвидирован, концы обрезаны. И кто же мог за всем этим стоять, как не...
Колосов смотрел на Катю: господи, ну, что она там лепечет? Какие-то факты, какая-то семья, какая-то Марина Салютова... Какая теперь может быть семья? Неужели не ясно, что дело казино рухнуло? Закончилось. И закончилось не ими. А тем, кто даже из тюрьмы способен нанести такой вот сокрушительный, ошеломляющий удар...
— Дай мне протокол осмотра места, — услышал он настойчивый Катин голос. — Я хочу сама посмотреть. Что-нибудь вы там нашли, ну?
— Гильзы, — ответил он и отметил, что Катя сразу же умолкла — поняла наконец, — две стреляные гильзы от «Макарова». На этот раз те, кто прикончил «крота», а судя по следам на снегу, их там было двое, даже не позаботились, чтобы найти их и забрать. Для них и для Миловадзе это уже не важно.
Катя вернула фотоснимки. В это время в дверь кабинета заглянул оперативник с какими-то бумагами.
— Никита Михалыч, посмотри, факс только что пришел из прокуратуры, — сказал он. — Копия вчерашнего допроса Миловадзе.
Пока Никита читал копию протокола, Катя медлила в дверях — ну? А может быть... А вдруг?
— Он все полностью отрицает, — Никита оторвался от бумаги. — Все. Внаглую. На все вопросы о Салютове, о казино, об убийствах отвечает «нет». А Дьякова-Легионера и того, что он с ним сидел три года в одной колонии, даже «вспомнить» не может. «Кто такой?» — интересуется у следователя. Конечно... на таких наших нынешних доказательствах против него он вполне может разыгрывать из себя святую невинность.
Катя открыла дверь: нет, чудес не бывает. Этот Миловадзе-Хванчкара, которого она никогда в глаза не видела и, слава богу, никогда не увидит, наверное, очень хитер. Хитер, жесток и умен. Гораздо умнее их и потому...
Значит, это все-таки разборка. А ей на какой-то миг показалось... Нет, нет, ей просто показалось. Она вспомнила, с какой неохотой в тот самый первый раз слушала Никиту. Ей так претило слово «разборка». Все это происходило так далеко от нее — на Луне. Да, видно, сердце не обманешь. И Кравченко тоже оказался прав, когда отговаривал ее.
Она шла по коридору розыска. А в голове вертелось: значит, это все-таки разборка, и все концы уже обрезаны, и «крот», почему-то оказавшийся Легионером (почему? как они это-то узнали?), мертв... И чудес на свете не бывает, потому что...
— Пропустите меня! Да пропустите же... Мне срочно нужно с кем-то поговорить — со следователем, с начальником вашим. Да какой еще, к черту, пропуск, какой паспорт... У меня нет паспорта, я его забыл... Да пропустите же меня!
Кто-то скандалил на проходной розыска. Возможно, жалобщик-сутяга. Его не пускали в управление без документов. А он словно не понимал увещеваний постового, не понимал очевидного, что пропуска заказываются вот тут рядом за углом, в бюро пропусков, при предъявлении паспорта.
Катя, проходя мимо, машинально заглянула на проходную. Кто там так кричит? Он пьян, что ли? Или не в себе? Что ему нужно? Заглянула и остановилась, увидев рядом с постовым... Филиппа Салютова. Он что-то горячо, почти истерически доказывал невозмутимому молоденькому сержанту — своему ровеснику. Катя сразу узнала Салютова-младшего. Он по-прежнему был в своем пальто, правда, теперь эта некогда дорогая и стильная вещь была испачкана и измята, словно старое одеяло.
Глава 33
ДОНОС
Катя замерла в нерешительности: как поступить? Подойти к ним? А вдруг Филипп ее узнает? Но и уйти к себе, оставив его здесь, в проходной розыска, тоже невозможно. Что ему нужно здесь? Что с ним? Знает ли он о смерти своего приятели или еще нет?
— Почему не пропускаете? — спросила она сержанта, подходя к КПП. — Гражданин, вы к кому? По повестке?
Филипп Салютов оглянулся и... Через мгновение Катя вздохнула с облегчением: он ее не узнал. Конечно же, нет! Там, в баре на улице Суворова, не хватало света, да и все его внимание тогда поглощал разговор с Эгле...
Однако спустя еще секунду она почувствовала и нечто другое — сильное беспокойство, дискомфорт.
Их взгляды с Салютовым-младшим снова встретились, и ей показалось: ее подхватывает какая-то волна — мутная, мощная, стремительная. Подхватывает, тащит, несет за собой. И такое впечатление рождал этот вот юнец. Его взгляд напомнил Кате взгляд наркомана, лишенного дозы, — все то же истерическое лихорадочное исступление. Последняя грань ломки.
— Сержант, пожалуйста, пропустите его, — поспешно сказала Катя дежурному. — Вот, по моему удостоверению. Я сама потом выпишу ему пропуск. Или Колосов закажет через бюро пропусков.
Однако на упоминание фамилии начальника отдела убийств Салютов-младший никак не отреагировал. Казалось, он вообще не воспринял Катиных слов. Его пришлось тронуть его за рукав пальто. Шерстяной ворс на ощупь оказался насквозь промокшим. Да и все пальто выглядело так, словно его вываляли в снегу, — полы обвисли, нескольких пуговиц спереди не хватало.
— Вы к кому? — повторила Катя. — По какому вопросу?
— Мне срочно надо сделать заявление. — Филипп недоверчиво оглядывался, словно сам с собой решал, что же ему здесь, в этих стенах, делать дальше, куда обращаться. — Я хочу сообщить... я хочу дать показания.
— Ну, раз так, пройдемте. — Катя повела его на первый этаж в розыск по узкому коридору, куда выходили двери всех кабинетов, где возле пульта дежурного красовался стенд спортивных достижений команды УУР и висела вечная Доска почета с фотографиями оперативников в парадной форме. Но ничего этого Филипп словно и не заметил. Катя открыла дверь колосовского кабинета, откуда вышла пять минут назад, и пропустила Филиппа вперед.
А дальше была краткая немая сцена. И ее словами не опишешь. Катя по-хозяйски придвинула Салютову-младшему стул (Колосов в эти мгновения просто разглядывал его, как статую в музее). Потом она сняла со шкафа пишущую машинку, вечно пылившуюся без дела, потому что Никита печатал с грехом пополам и всегда спихивал эту процедуру на подчиненных.
Катя водрузила машинку на стол, взяла чистый бланк протокола допроса и приготовилась печатать. Тем самым давая понять им обоим, что она никуда не уйдет и что роль «секретаря» на этом допросе принадлежит ей безраздельно.
