Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу
Выпив сразу полбутылки и почувствовав значительное облегчение, Тураев улёгся обратно на кровать, ругая себя за то, что не прихватил постельное бельё. Может, в сундучок и в шкафы заглянуть? Невероятно, чтобы во всей квартире не нашлось ничего пригодного! И кто бы сказал, сколько времени придётся здесь проторчать! Может, несколько часов, а, может, все три дня до следующей смены.
Всё зависит от того, как склеится у Рубановых. Глава семьи, крупный функционер в системе Метростроя, сразу же предложил Тураеву деньги за поиски украденных у его легковерной доченьки драгоценностей и мехов, но Артур предложил рассчитаться иначе.
Изучая трещинки на высоком лепном потолке, Артур расслабленно думал о том, что, по крайней мере, один из вопросов решён. Пришлось, конечно, после двенадцатичасовой вахты на заправке тащиться в табор. И не только выпивать с цыганами и кушать их стряпню, но ещё и посещать начальную школу для детишек, половина из которых уже состояла в браке, а друга была помолвлена.
Потом барон через окно своего краснокирпичного особняка показал Артуру толпу женщин в грязных куртках, свалявшихся пуховых платках, цветных юбках и разбитых сапогах. На руках и за спинами цыганок были дети помладше, а старшие толпились тут же. В основном это были девочки, наверное, отличницы из той самой школы, которые учились к матерей их хитроумному ремеслу.
— Вот им она и шубы, и «брюлики» отдала!
Барон, попыхивая трубкой с золотым чубуком, указывал на женщин через пуленепробиваемое стекло. На его толстом, заросшем чёрным волосом пальце сверкал огромный перстень — в тон мобильнику. Табор промышлял и наркотиками, поэтому барон оказался столь сговорчивым, и Артур понимал это.
— Сама же из дома вынесла! Ей у больницы предложили погадать. Она там уколы делала — лечилась от несчастной любви. По парню сохнет, жить без него не может, а он — ноль внимания! Девчонка — красавица, пятнадцать лет! Ой, мне бы такую жену!
Выпуклые чёрные глаза барона восторженно сверкали, как показалось Артуру, ярче бриллиантов.
— Раиса, вон она, впереди стоит, сказала, что сделает приворот на вещи. Нужно отдать их на время, а потом надеть, и парень будет её — навсегда! Только не дешёвые тряпки нужны для приворота, а дорогие, лучше всего меха и украшения. Но не деньги, нет, не деньги! Потом заплатишь, если захочешь. А нет — и не надо. Такой красавице не грех даром помочь, а то ведь зачахнешь ты, девка, до смерти!
— Не знающий жизни подросток может и поверить, — вполголоса заметил Тураев. — И что, она прямо так вынесла вещи? Без гипноза?
— Вот не знаю! — широко развёл руками барон. — Она уже и была как шальная. С шофёром приехала в больницу. Тот начал женщин моих отгонять, милицией грозился. А девушка шепнула, чтобы вечером пришли к ней домой. Она отдаст вещи для приворота и волосы, чтобы их обкурить. Могла бы потом и спрятаться. Тут уж никакой гипноз не поможет — есть время очнуться! — Вырвавшееся из-за туч солнце заблестело на золотых зубах барона. — Раиса сказала, что девчонка ждала их с узлом на улице. Родителей дома не было — уехали куда-то. У больницы вся такая хмурая была, заплаканная, а здесь расцвела, как роза! Только об одном просила: «Заколдуйте, а там хоть убейте! Пусть ненадолго, но я хочу быть с ним!» Раиса спросила, как зовут парня. Стефан, отвечает, Степан по-русски. А раз дают добро, так чего ж не взять? Не нашли бы они ничего, кабы не ты. Мы ведь друзья с тобой с тех пор, как ты фашистов, нелюдей разыскал, которые наших женщин с детишками битами забили!
Барон вспомнил кошмарное лето, когда слухами о расправах над цыганами полнилась вся Москва, и заскрипел зубами.
— Грудных не пожалели, звери! От новорождённого одни жилки остались! Бог дал нашим женщинам дар, чтобы на пропитание зарабатывали. А вот мужчины этого не имеют, у них другие дела. Последнее не берут никогда, одну купюру всегда оставляют. А за тряпки и колечки — кровь младенческая!.. Это правильно, да?! Только зря ты, Артур, грозился отца той девушки напустить на нас, если добром вернуть вещи откажемся. Не надо такого — мы же друзья! Ты ж не только убийц тех нашёл, но и через отчима похлопотал, чтобы нас не сгоняли отсюда. Видишь — школу построили! Дети наши грамотными будут! Они учителей на руках носят — так любят их… Я поклялся тогда, что не уйдём с того места, где кровь наших женщин и детей пролилась. Школу я тогда же пообещал построить — перед иконой! Ты мне помог, я — тебе. И ещё приезжай — обязательно поможем. Я не всё нашёл, три ожерелья пропали. Но уж тут и мне ничего не сделать…
— А ведь тогда-то ваши женщины ни у кого ничего не взяли, — вспомнил Артур, глядя на горланящих внизу цыган. — Просто милостыню просили. Вечером возвращались в табор, и на них напала толпа. Люди, которые электричку ждали, в ужасе разбежались и даже ничего не запомнили. Но по своим каналам мне удалось вычислить главаря. Он действительно «зазигованный» — отпетый нацист. Говорил, что мать его ограбили цыгане, — не подтвердилось. Ну, что, ваша светлость Макар Николаевич, мне ехать пора!
Артуру не терпелось вернуться в Москву с найденным добром Рубановых.
— Я сам им отнесу и всё объясню, но потом мне нужно к Трём вокзалам. Отвезешь?
— Да что там, конечно, отвезу! Куда скажешь — туда и поедешь! Не хочешь до завтра погостить? Попоём, попляшем — весело будет!
— Спасибо за приглашение, но времени совсем нет. Вот так! — Артур провёл ребром ладони по горлу. — Вещички уже в машине?
— Сейчас отнесут. — Макар вдруг схватил Тураева за плечо. — Брат мой! Благодетель! Не серчай, если что не так. Её родители ещё наживут. У них денег много, а дочка одна. А у нас смотри, сколько маленьких, и все есть просят. Ну, не повезло им так, как ей. Не на всех у Бога хватает милостей. Вот солнце всем одинаково светит. И ты для нас теперь, как солнце! Не брезгуешь, говоришь уважительно, будто с другом. Ну, прощай, Артур! Я тебя опять в гости жду…
Через час, отдав узел с добром остолбеневшим от счастья Рубановым, Артур отказался от щедрого вознаграждения. Свою просьбу он обещал передать через Дору Львовну Райникову, с которой глава семейства состоял в дальнем родстве. Он и надоумил Лёву пристроить пасынка в ту гимназию, где уже несколько лет училась его дочка Эмилия.
И не пришло тогда в голову солидному лысому господину в сияющем костюме от Армани и швейцарских «котлах», что случится с его любимицей. Серьёзная, замкнутая Эмилия, до этого не взглянувшая ни на одного мальчишку, по уши влюбилась в Стефана Силинга. И, поверив посулам цыганки, вынесла из дома громадный баул с вещами, да ещё остриглась почти наголо — волосы нужны были для колдовства. Мать Эмилии Роза пожаловалась, что дочка стала хуже учиться, забросила роликовые коньки и спортивные танцы, вступила в клуб самоубийц, а после угодила в нервную клинику…
Теперь нужно было только ждать, не поторапливая и не напоминая о себе. Ждать, занимаясь своими делами и твёрдо веря, что если не этим, то следующим вечером пожалуют гости. Их должно быть двое. За Эмилию Артур почти ручался. Странным образом цыганское враньё превратилось в правду, и девчонке действительно представился случай поближе познакомиться с объектом своей страсти, не теряя при этом достоинства.
Что касается Стефана, то он тоже вряд ли откажется помочь Артуру. Первая группа фактически уничтожена, но парня почему-то не тронули. Наверное, боятся — иностранец, малолетний, родные и близкие молчать не станут. Ему и карты в руки, как говорится. Насколько Артур просёк натуру Стефана, тот не отступит, раз взявшись за дело. Особенно теперь, когда нужно бросить вызов неведомой силе, искалечившей Любу и убившей Егора. Пусть потом Силинг хлопнет дверью и исчезнет в тумане, но пощекотать себе нервы не откажется ни за какие пряники. Остаётся только ждать, ждать и ждать…
Разумеется, Артур, оказавшись в этой квартире, тут же проверил ванную. Всё оказалось в порядке, и даже в шкафчике завалялся пакетик с морской солью. После полной смены на заправке и нескольких часов в таборе всё тело чесалось, глаза слипались, а голова тяжелела с каждой минутой. Соли оказалось недостаточно для полной ванны, и Артур добавил ещё кедрового масла.
Торопливо раздеваясь, он старался не уснуть, но в тёплой, остро пахнущей воде всё же задремал. Потом наскоро ополоснулся под душем, завернулся в полотенце, дорожным феном просушил волосы и вытащил из растрескавшегося шкафа просторную байковую пижаму.
Тураев смутно помнил, как натягивал куртку и брюки, как ловил на диване скользкие подушки, потому что сон одолевал его со страшной силой. Он лёг и сразу же вырубился, как под наркозом, и лишь потом вспомнил, что не спустил в ванне воду. Ладно, что свет погасил и запер входную дверь. Его одежда горкой лежала на крышке стиральной машины, а зимние сапоги, воняющие бензином, валялись посреди прихожей.
