Алексей Ракитин - Бриллиантовый маятник
— Неизвестный — это, разумеется, Миронович? — уточнил Шумилов.
— Разумеется, — кивнул Карабчевский.
— Он, аки волк, за дверью кассы, ждёт, пока Сарра Беккер наговорится с Семёновой, потом бросается на девочку, мгновенно убивает её, так что Семёнова наже не успевает спуститься с лестницы. — Шумилов покачал головой, — Это даже не смешно, это откровенно глупо. Если бы так было на самом деле, в кассе поутру бы нашли два трупа — Сарры Беккер и самой Семёновой. Миронович не оставил бы в живых свидетеля.
— Безак, имея за плечами определённую полицейскую школу, просто — напросто выстроил схему — КАК МОГЛО БЫ БЫТЬ. Пусто она выглядит глупой, абсолютно нереальной, какая ему разница? Ему главное, чтобы с него самого было снято обвинение в недонесении. — подитожил Карабчевский, — Что же касается Семёновой, то… это неуравновешанная, экзальтированная особа, эмоционально от него зависимая. Безаку достаточно было только намекнуть, что после окончания следствия они опять будут вместе, и она, конечно же, выполила бы любое его желание. Так вот, Алексей Иванович, мы подошли к печальному для моего подзащитного финалу — Миронович опять сделался подозреваемым номер один.
Некоторое время собеседники молчали, Шумилов чувствовал, что адвокат хочет ещё что — то добавить.
— И вот ведь гнусность какая! — наконец, продолжил он, — В процессе следствий действий осенью прошлого года был установлен путь, который проделали по ростовщическим конторам те часики, что Семёнова похитила из кассы Мироновича. И доказано было, что именно она их закладывала. Что ж Вы думаете, наш многомудрый Сакс решил, что этот факт всего — навсего связывает Семенову с кассой, но отнюдь не может служить свидетельством её причастности к убийству. Тьфу!
— Что ж, Николай Платонович, у меня ведь для вас тоже есть новости — одна плохая, другая — хорошая. С какой начать? — хитро спросил Шумилов.
Адвокат шумно вздохнул:
— Я уже давно перестал бояться плохих новостей. Так что давайте с плохой.
— Новость следующая. Как Вы знаете анатомирование тела Сарры Беккер проводил доктор Горский вместе с тремя другими анатомами. Они составили и подписали заключение о смерти и о повреждениях на теле убитой.
— Разумеется, я его внимательнейшим образом изучил: «…смерть наступила в результате удушения» и «… исключается попытка к изнасилованию», — процитировал Карабчевский.
— Так вот, мне стало известно, что этот самый Горский(и я подозреваю, что не он один, а и его коллеги, подписавшие заключение) получил ни на что не похожую записку от помощника окружного прокурора, в которой доктору указывалось на то, что он при подготовке своего заключения, вероятно, пропустил частицу «не» перед словосочетанием «исключается попытка к изнасилованию».
— Что??? — Карабчевский оторопел от услышанного.
— Да — да, вот оно, скромное обаяние нашей прокуратуры. Далее в этом любопытном документе было написано, что при его — доктора Горского — вызове в суд в качестве эксперта, дающего пояснения по акту вскрытия, он может исправить неточность, чем окажет неоценимую помощь следствию.
— Другими словами, помощник прокурора Сакс просто предложил Горскому изменить свое мнение на прямо противоположное… — Карабчевский покачал головой, — Эт — то ни на что не похоже. Я не знаю каким словами характеризовать это… А откуда сия информация?
— Рассказываю все по порядку. У меня есть свой человек в медико — полицейском комитете, он занимается всякой бумажной работой, через него проходит служебная корреспонденция. — заметив заинтересованный взгляд адвоката, Шумилов объяснил подробнее, — Это сын моей домовладелицы, г — жи Раухвельд, Александр Эрастович. Это с его матушкой Вы пили чай, помните? Мы общаемся, обсуждаем новости, в частности дело Мироновича. И тут не далее как вчера он меня огорошил: не удивляйтесь, говорит, если эксперт по этому делу, доктор Горский на суде станет говорить совсем не то, что написал в заключении о смерти. Я заинтерсовался что да как, а он и рассказал, что ему попалась на глаза эта записка, ее Горский случайно оставил в своём журнале, а Александр прочитал, увидев, что это письмо без входящего нумера, то есть не прошедшее регистрацию.
— Так, так… А нельзя ли как — нибудь заполучить эту записку? Нам необходимо помешать прокуратуре манипулировать экспертами! Такая записка стала бы мощным козырем в моих руках, не находите? Предложите вашему приятелю денег. Сколько попросит, за ценой не стойте.
— А вот это и есть моя хорошая новость. Я уже её раздобыл, эту записку, и именно таким способом. — Шумилов достал из кармана сложенный втрое листок плотной бумаги. Адвокат углубился в чтение, потом сложил и убрал в свой карман.
— Вы просто фокусник, Алексей Иванович. — Карабчевский покачал головой, — И во что же она обойдется момему подзащитному?
Шумилов обратной стороной вилки вывел на крахмальной скатерти число с двумя нулями. Адвокат, внимательно наблюдавший, вздохнул облегченно:
— Ну — у, что ж, могло быть и больше. Вы молодец, Алексей Иванович, можно сказать — добрый гений моего клиента. Не мне вам объяснять, что будет, если прокуратуре удастся повесить на Мироновича попытку изнасилования. Его дело значительно осложнится. Значительно, если не сказать — необратимо. Его и так сегодня заключили под стражу — да, да! Если отпустили Семенову и Безака — то взяли его. Это закономерно — кто — то же должен сидеть! — с едким сарказмом заметил Карабчевский.
Лицо его покраснело — то ли от выпитого вина, то ли от возмущения.
— А записочку эту, — Карабчевский хитро сощурился, — мы на суде — то огласим — не все же прокуратуре втихаря пакости устраивать, пусть ответят! Сожру Сакса, ей — ей сожру… как полинезийский людоед.
Было что — то дерзко — мстительное в этих словах адвоката. Алексей Иванович вспомнил суд над Мариэттой Жюжеван и блестящий ход адвоката Хартулари, который предал гласности нечистоплотность обвинения и тем посадил «в лужу» почтенного и самодовольного помощника окружного прокурора. В действительности, заведомо ложное обвинение невиновного во имя неких ведомственных или политических резонов вовсе не было редким явлением во все времена. То, что при этом ломалась судьба человека, а зачастую и всей его семьи — кого это интересовало?
— И что же планируете делать теперь? — поинтересовался Шумилов.
— Вот что, Алексей Иванович, хочу попросить Вас перед судом повстречаться с назначенным экспертом из числа тех врачей, что делали вскрытие и довести до его сведения, что защита располагает документом, уличающим прокуратуру в давлении на экспертов. Во всяком случае я буду именно так трактовать этот документ. Я хочу, что назначенный обвинением эксперт ясно понимал: если он слишко далеко отступит от первоначальных выводов вскрытия, то это обойдется боком и прокуратуре и самому эксперту. Я не допущу, чтобы прокуратура повесила на Мироновича обвинение в попытке изнасиловании. Я бы и сам встретился с экспертом, но мне, как адвокату нельзя это делать по закону. Всё, что я могу: удостоверить компетенцию эксперта обвинения и предложить кандидатуру своего специалиста для альтернативного экспертного заключения. Вы же — человек нейтральный. А сейчас нашему Ивану Ивановичу придется посидеть в камере. Я чувствую, что пришло время выложить наш козырь…
— О каком козыре Вы говорите? — не понял Шумилов.
— Помните гостиницу " Александрия»? Мы точно знаем, что вечером 27 августа она закрылась позже, чем это утверждает обвинение. Но все равно у меня нет уверенности, что его отпустят до суда.
— Дело становится не просто сенсационным, а даже скандальным. — заметил Шумилов, — Представляю, что поднимется в прессе!
— В принципе, шум сейчас нам на руку. Пусть у обвинения немного поболит голова. Нельзя позволять прокуратуре подминать свидетелей и оказывать давление на экспертов, а то эта практика чёрт знает куда заведёт ревнителей государственных интересов.
Карабчевский, несколько возбуждённый разговором, постепенно успокоился. Беседа потекла в несколько ином русле — о достоинствах здешней кухни, о заезжей знаменитой оперной диве, о погоде и общих знакомых. Озабоченно — треовжное состояние постепенно оставило адвоката и под конец ужина он уже от души смеялся рассказанному Шумиловым анекдоту.
В первых числах февраля Алексей Иванович получил с мальчиком — посыльным необычную записку от Карабчевского. Необычным был ее взволнованный тон и почти умоляющая интонация: «По известному Вам делу возникли новые обстоятельства. Приезжайте срочно. И даже скорее!» Был уже вечер, за окном стояла стужа, мела метель, в Питере царила та мрачная пора, когда совершенно не хочется покидать уютное кресло у камина и мысль даже о малейшем усилии повергает в уныние. Однако Алексей Иванович накинул пальто и уже через полчаса был в конторе адвоката. В приемной толпились уходящие посетители, судя по массивным золотым цепям поперёк животов, купцы первой гильдии, не ниже. Николай Платонович стоял на пороге кабинета. Завидя Шумилова, он воскликнул с совсем несвойственным ему восторгом: «Ну, слава Богу, батенька, вот и Вы!» и увлек Шумилова за собой в кабинет.
