Виктория Платова - Любовники в заснеженном саду
— Я? — Никита даже растерялся от такого по-детски простого объяснения, снимающего с Джанго все обязательства. — В общем… Да… разбираюсь…
— Значит, разбираешься… Хорошо… Классический джаз горяч, мейнстрим — теплый… А то, что иногда случается с джазом сейчас… Наверное, прохладно… Cool. — Ее руки уже скользили по рубашке Никиты, осторожно расстегивали пуговицы. — Что ты выбираешь?
Ее руки и были прохладными, и Никита сказал, следуя ее рукам:
— Cool… Cool…
— Я так и знала… Я не могла ошибиться…
И она снова нашла губы Никиты, а потом… Потом торжественно-прохладно ввела войска и овладела крепостью его тела… Впервые за долгое время Никита позабыл обо всем: об Инге, о Корабельникоffе, о Мариночке и о своей жизни тоже. И о том, что эту жизнь медленно разрушало.
Он слишком давно не был с женщиной, слишком давно. И поэтому любовь его была осторожной, нежной, действительно прохладной.
Cool.
Зато страсти Джанго хватило бы на двоих, на десятерых. Он смяла Никиту, снесла, приковала к себе, чтобы никогда больше не выпустить на волю. Ему не вырваться, не вырваться, он влип, мертво влип в эту странную девушку, которую наверняка придется делить и с Даней, и с Даниным саксофоном, и с целым Big Band Jazz, и с бойцовыми псами, с чертом, с дьяволом… С ее тайнами, а тайны были, Никита ни секунды в этом не сомневался. Вот только хватит ли у него сил, хватит ли мужества узнать о них?..
Хорошо, что пол деревянный и теплый, а не каменный, не кафельный, не холодный. Хотя… Совершенно все равно, где любить ее: на простынях с розовыми лепестками, на заднем сиденье машины, в песке у кромки моря или здесь, на полу, на сваленных в кучу махровых халатах, один из которых уж точно принадлежит Дане…
Совершенно все равно, где любить… Только бы любить…
Джанго наконец оторвалась от него, опустошенного любовью до предела. И положила голову ему на грудь. И только сейчас он почувствовал странное покалывание кожи. В одной точке, как раз там, где расходились ребра. Неужели это сердце, упавшее в живот, так и не захотело подняться? Но покалывание было довольно ощутимым, и спустя секунду он понял, что это.
Кольцо.
Кольцо на цепочке, которую Джанго так и не сняла.
В голове Никиты еще плавал туман, но ему хватило сил подтянуть Джанго повыше, и, поцеловав ее во влажную от любви макушку, аккуратно вытащить кольцо. И самым непринужденным тоном спросить:
— Что это?
— Тебе мешает? — Джанго оперлась локтями на предплечье Никиты и заглянула ему в глаза.
— Нет… То есть — чуть-чуть. Кольнуло.
— Извини.
— Ничего… Странное кольцо…
— Ты думаешь?
А что тут было думать? Теперь Никита получил возможность рассмотреть его поближе и даже аккуратно взять в руку. Если у него еще и оставались сомнения, то теперь они исчезли: вытертое серебришко, камень, никакой ценности не представляющий, — это была вещь Мариночки. Только она могла носить такую откровенную туфту в комплекте с мужниной платиной. Да еще с таким непередаваемым изяществом. Она — да еще Джанго.
— А почему странное?
— Не знаю… Выглядит не очень…
Кольцо и вправду ютилось на затейливой витой цепочке с видом бедного родственника. Оно вступало в категорическое противоречие со свеженьким, холеным серебром. Так что вопрос Никиты был вполне уместным. Во всяком случае, легко объяснимым.
— Не очень, ты полагаешь? — Никакой обиды, никакой угрозы в ее словах не было, разве что губы стали чуть жестче, а скулы — чуть суше.
— А, в общем… Это, наверное, дорого как память… Я прав?
— Прав… Ты прав… Это кольцо из прошлого, — сказала она, хотя вопрос Никиты вовсе не требовал никакого ответа.
— Когда-нибудь ты мне расскажешь?
— Когда-нибудь? Когда-нибудь — расскажу. — Джанго улыбнулась такой недвусмысленной улыбкой, что Никита сразу же понял: не расскажет никогда.
— Мне бы хотелось знать о тебе все…
Почему бы и нет? Это вовсе не звучит фальшиво, учитывая, что тела их все еще распяты друг на друге, руки сплетены, а волосы спутаны.
— Все? Никто не может знать всего.
— Я хотел бы…
— Разве я давала повод?
Ну вот, кажется, начались игры в независимость. Хотя ничего другого от хозяйки бойцовых собак и канареечного рогатого любовника и ожидать не приходится. Милое сочетание канарейки и рогоносца, гибрид — будь здоров, стихоплет Филипп Танский был бы доволен.
— Мне бы хотелось знать о тебе все.
— А мне — наоборот… И знаешь, есть вещи, в которые лучше не заглядывать… — Она снова обезоруживающе улыбнулась. И снова глаза ее остались неподвижными. — Вот ты… ты часто заглядываешь в свое прошлое?
— Мне просто не дают о нем забыть. Вот и все…
— Она? — Проявив недюжинную проницательность, Джанго коснулась его обручального кольца.
— И она тоже. — Врать ему не хотелось. Он был слишком измотан любовью, чтобы врать.
— Бедняжка. — Джанго потрепала его по волосам и тихонько отвела от края пропасти, в которой, среди зарослей «Honeysuckle rose» и можжевельника, валялось ее прошлое.
— Да нет, все в порядке… Я не жалуюсь.
— Я понимаю…
— И давно у тебя это кольцо? — Никита все еще не мог успокоиться.
Чертово кольцо портило ему всю картину, всю отчетность, все сводки с любовного фронта. Если бы не оно, Никита пошел бы за Джанго куда угодно, он утонул бы в ней, но колечко держало его на плаву, как обглоданный спасательный круг из пенопласта.
— Это имеет какое-то значение?
— Я просто спросил.
— Давно. Очень давно. Я же говорю тебе — это кольцо из прошлой жизни. Не очень счастливой, но я об этом почти забыла.
— А зачем тогда носишь?
— Привычка. Люди приходят и уходят, а привычки остаются.
Она хотела добавить что-то еще, но этим грустным планам помешало тихонькое поскуливание мобильника. Звонили Джанго, Никитин сотовый остался в машине, и он по этому поводу нисколько не заморачивался.
Джанго нехотя отлепилась от Никиты, не глядя протянула руку к карманам джинсов. И также не глядя достала телефон.
— Да… Да, я знаю… Да… Рико… Почему переносится?… Черт… Ну, хорошо. Ладно… Чувствую, мне самой скоро придется этим заняться. Вплотную. Больше, чем в прошлый раз? Ставят уже сейчас? Хорошо. Поняла.
Отключившись, Джанго снова прижалась к Никите и принялась наматывать на палец кончики его волос.
— Что-то случилось? — забеспокоился Никита.
— Ничего, кроме того, что… А-а.. Ладно. Хочешь посмотреть собачьи бои?
— Собачьи бои? — Никита озадачился. — Собачьи бои… А разве это не запрещено?
— Ты мне нравишься, безумно. — Джанго потерлась носом о Никитины ключицы. — Ты абсолютно не мой человек, но нравишься мне безумно…
— Даже невзирая на то, что я — не твой человек…
— Всегда нужно ломать стереотипы… Так ты хочешь посмотреть собачьи бои?
Если бы Никитин язык шевельнулся и просипел «нет», Никита вырвал бы его без всякого сожаления — вместе с трахеей и пищеводом.
— Хочу…
— Вот и отлично.
— Так ты занимаешься собачьими боями? — Никита даже покраснел от такого тяжелого, пахнущего шерстью вида деятельности.
— Скажем, я в них участвую…
Понятно. Что-то такое он предполагал; уж слишком экзотичной была Джанго. И представить ее в роли секретарши в офисе или менеджера по продажам палочек для ушей было совсем невозможно.
— Я бы хотел посмотреть, — тихо сказал Никита, целуя девушку в висок.
— На бои можно подсесть, как на иглу. И на философию боев…
— Я бы хотел посмотреть…
— Конечно… — Она скользнула рукой по груди Никиты и осторожно начала спускаться к животу. Но добраться до главного, сокровенного так и не успела: снова запищал телефон. В этот раз беседа была короче и ограничилась несколькими репликами.
— Что? — спросила она у неведомого собеседника. — Что?!!
Этот звонок напугал Джанго, ничего не боящуюся Джанго. Джанго, которая легко укрощала собак. Но сейчас она не смогла укротить даже собственное лицо: оно побелело еще побольше, а вместе с ним побелели губы и крылья носа.
И даже в неподвижных, золотисто-карих глазах мелькнули хорошо скрываемая слабость и беспомощность. Ей так и не удалось взять себя в руки, но ее хватило на то, чтобы еще раз повторить кому-то абсолютно бессмысленный вопрос:
— Что?!
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДИНКА
Сентябрь 199.. года
"…Дом больше не кажется мне безопасным.
Ничего не изменилось, но дом больше не кажется мне безопасным. В нем нет места, где можно было бы укрыться от собственных мыслей и от шести строчек Ленчикова письма. Неполных шести строчек.
Все эти дни я раздумываю над ними и чем больше думаю, тем менее фантастическими они мне кажутся. Я еще не показывала перевод Динке, я еще не сказала ей ни слова о письме. Мой перевод не очень хорош и совсем не литературен, предлоги и склонения спотыкаются друг о друга, но смысл совершенно ясен, и…
