Мартина Коул - Малышка, пойдем со мной...
— Она тянется к Лорне из-за того, что чувствует твою нелюбовь.
— Да оставь ты ее, Джоани! Эта девчонка не стоит внимания!
— С Бетани случилось что-то серьезное, Моника. Пожалуй, я пойду к ней, хорошо?
— Поступай, как знаешь.
Моника была раздражена, так как ей хотелось побыть с Джоани наедине, но Бетани спутала все карты. Она взглянула на пустые бутылки и сказала, вздохнув:
— Спущусь в магазин, куплю еще вина.
Джоани прошла в спальню к Бетани. Девочка лежала на кровати, свернувшись калачиком. На ее грязноватых щеках остались следы слез. Ей нужно принять ванну и сменить одежду. Джоани, как всегда, испытывала желание привести Бетани в порядок — она часто делала это на протяжении последних лет.
Присев на край кровати, она нежно положила руку на плечо девочки.
Бетани избегала ее взгляда.
— Я не уйду, пока ты не расскажешь, что с тобой приключилось.
Бетани не ответила, однако спокойный голос Джоани вызвал очередной приступ плача.
Джоани — единственная, кто проявлял к ней доброту на протяжении всей жизни. Она всегда разрешала ей остаться с Кирой в канун Рождества и на следующее утро дарила подарок. Моника обычно приходила к обеду. От нее разило вином, но Бетани все равно была счастлива, потому что встречала праздник в атмосфере семьи. Джоани каждый раз дарила ей что-нибудь нужное — пижаму, тапочки и обязательно игрушки.
А она отплатила за ее доброту предательством.
— Прошу тебя, Бетани, расскажи, что с тобой происходит. Я помогу тебе, если это в моих силах.
Продолжая плакать, Бетани села на кровати. Обняв Джоани, она прошептала:
— Если я расскажу, ты обещаешь не винить меня? Обещаешь, Джоани?
Джоани легким движением откинула со лба мокрые волосы девочки.
— Сначала расскажи, дорогая. Я не могу ничего обещать. Я ведь не знаю, что с тобой произошло.
— А мы можем пойти к вам в дом?
Джоани кивнула.
— Только не впускайте мою маму, хорошо?
— Это касается Киры, да?
Бетани кивнула. Огромные темные глаза девочки были полны слез. Ей недавно исполнилось одиннадцать лет, но знала она гораздо больше, чем знают иные матери.
— Одевайся, Бетани. А с мамой я разберусь, хорошо?
Джоани повела Бетани к себе. У нее разболелась рука — так крепко держала ее девочка.
Она боялась услышать, что скажет подруга ее дочери, но понимала, что в этом ее спасение. Они шли молча, обе испытывая страх, но в то же время находя утешение в присутствии друг друга.
Глава двадцать третья
Моника вернулась домой. В пустой квартире она нашла записку от Джоани: «Прости, дорогая, ушла по делам, но скоро вернусь». Монике и в голову не пришло, что Бетани ушла вместе с ней, — она уже была слишком пьяна, чтобы здраво мыслить. Она даже не удосужилась проверить, в спальне ли ее дочь. Вместо этого она налила себе очередной стакан вина и включила телевизор.
Моника была счастлива. Она восстановила отношения с Джоани, и это главное. Хотя, если разобраться, Джоани многим обязана ей.
Взглянув на часы, она поняла, что должна уже быть на панели, однако в этот день работу, видимо, придется пропустить. Она слишком пьяна, и все закончится очередной разборкой с клиентом. Джоани теперь попытается вернуться в салон. А что? Пол уже точно не будет возражать. Если это действительно произойдет, жизнь Моники изменится в лучшую сторону.
Она будет сидеть и ждать возвращения Джоани, а затем обработает ее в этом плане.
Ведь как-никак она — ее подруга.
Коньяк успокоил Джесмонда. Он залпом осушил бокал, размышляя над тем, во что выльются его откровения. Все эти годы никто не знал о его левых доходах, однако теперь все может полететь к чертям. Нет, надо проявлять осторожность во что бы то ни стало. Даже под пыткой он не расскажет Джон-Джону всей правды.
После небольшой паузы он продолжил свои излияния:
— Потом я работал с чешками. Они едва вышли из детского возраста, но… несмотря на возраст, прошли огонь, воду и медные трубы. Фактически я их даже не использовал, а передавал дальше.
— Что ты имеешь в виду: передавал дальше?
Из приличия Джесмонд опустил глаза.
— Я… Продавал их.
Джон-Джон насторожился.
— Продавал? Кому?
Джесмонд покрутил в руках пустой бокал.
— Пиппи Лайту… Он был посредником. Насколько мне известно, девчонок снимали в порнофильмах, а некоторых переправляли в Амстердам. Я и не знаю, какова их судьба, спросите у Пиппи.
— Так сколько было лет детям? — спросил Бернард Ли.
По голосу было очевидно, что он потрясен услышанным, более того — готов дать выход рвущемуся наружу гневу. Джон-Джон никогда не видел его в таком состоянии.
Прежде чем ответить, Джесмонд помялся.
— Откуда мне знать. Я же не спрашивал у них свидетельства о рождении…
При этих словах Бернард Ли сильно ткнул его в бок.
— Так все-таки сколько? Пятнадцать? Десять? Ну, говори!
У Джесмонда от страха пересохло во рту. Он с трудом выговаривал слова:
— Я же сказал: разного возраста.
До Джон-Джона дошло, что там действительно были десятилетки.
— Какое же ты дерьмо, Джесмонд!
Джесмонд не осмеливался взглянуть на них.
— Ну, вам надо спрашивать не с меня. Дети — забота Пиппи. Я лично имею дело только с совершеннолетними.
Бернард Ли саркастически рассмеялся.
— С совершеннолетними? Уточни, пожалуйста, что это значит. Найдутся уроды, для которых совершеннолетние — это малютки, едва научившиеся ходить!
Джесмонд вскочил, собираясь удалиться.
— Сядь на место! — прикрикнул на него Джон-Джон. — И ты тоже успокойся, — обратился он к Бернарду.
— Да я его сейчас в порошок сотру!
— Перестань, Бернард! Он — твой, обещаю, но сначала я выясню все до конца, оʼкей?
Тяжело дыша, Бернард Ли сел.
— Извини, Джон-Джон, но это просто невероятно. — Он залпом осушил коньяк. — Уму непостижимо! Из всех, кого знал, я выбрал именно его… Я не только работал с ним, я считал, что мы дружили с давних пор… — Он налил себе еще. — Я просто не могу поверить в это. Когда я скажу своим людям, что они имели дело с педофилом, на меня будут смотреть как на идиота.
— Позволь мне тебя прервать, Бернард! Я должен договорить с ним, не возражаешь?
Джон-Джон повернулся к Джесмонду, который буквально съежился на глазах. От его обычного высокомерия ничего не осталось.
— Говори: что случилось с моей сестрой? Имеешь ли ты отношение к ее исчезновению? Приходили ли к тебе Малыш Томми и его отец?
— Спроси лучше у Пиппи Лайта, Джон-Джон. Повторяю еще раз: этой частью бизнеса занимался он. Я к этому никакого отношения не имел. Вернее, почти не имел.
— Но ведь ты брал деньги?
Джесмонд взглянул Бернарду Ли в глаза.
— Постарайся понять меня. В этом деле крутятся не просто деньги, а астрономические деньги. Таких не заработаешь ни на наркотиках, ни на чем-либо другом. Девочки всегда пользуются спросом. Если необходимо, их можно переправить в другое место.
Джесмонд потер рукой лицо. Он надеялся на снисхождение Бернарда. Он знал, что деньги были для него богом. Многие годы они действовали вместе, за исключением данного случая.
— Ну, Джесмонд, скажи правду хоть раз в жизни.
— Твоя сестра, Джон-Джон, нам не подошла бы. Мы не брали в оборот английских детей, только иностранных. К тому времени, когда они попадали к нам, за плечами у них было еще то прошлое.
Джон-Джон не верил своим ушам. Ему было неприятно слушать излияния Джесмонда. Он был уверен в том, что негр даже сейчас не раскаивался в содеянном.
— А если бы я был педофилом, что Пиппи предложил бы мне?
Джесмонд покачал головой.
— Не знаю. Говорю тебе: спроси у него. Он кого-то нанимает, чтобы помогали ему в работе, но я не знаю, кого именно. Для него западло посвящать меня в детали.
— Не делай вид, что тебе ничего не известно, негодяй!
Бернард Ли снова вскипел яростью. На этот раз Джон-Джон не стал его останавливать.
— Клянусь жизнью собственной дочери, я ничего не знаю о твоей сестре! — закричал Джесмонд.
Джон-Джон посмотрел ему в глаза и понял, что он не врет.
— Прошу тебя, Джесмонд, если ты хоть что-нибудь знаешь… что-нибудь…
— Я не знаю. А почему бы тебе не спросить у Пола Мартина?
Джон-Джон криво улыбнулся:
— Да Пол сотрет тебя в порошок, если услышит, что ты связываешь его имя с именем Пиппи Лайта.
В его голосе сквозило презрение, и это беспокоило Джесмонда больше всего.
Бернард Ли решил, что он слишком долго молчал.
— Я убью тебя, Джес. Я не шучу!
На мгновение Джесмонд закрыл глаза.
— Как все меняется… Еще утром мне бы и в голову не пришло, что Берни, мой старинный приятель, способен на такое…
Он уже покорился судьбе, даже Джон-Джон почувствовал это. Но его насторожили слова Джесмонда о Поле. При чем тут Пол? Он не способен на такое.
