Анатолий Афанасьев - Против всех
— Правильно мыслишь, молодец. Жестокий век, беспредел. Только гарантий, какие ты просишь, у меня нету. Кроме честного слова бизнесмена. Это весомо, Егор. Объясняю популярно. Кидают обычно друг дружку те, что плавают в рублевой зоне, что не скакнули на международные линии. Эти — да, мелочь голопузая, отца с матерью продадут за лишний лимон. Но кто перешел в высшую лигу, а я в ней уже года три, тот играет честно. Догадываешься почему?
— Догадываюсь.
— Ну-ка, ну-ка? Сверкани умишком.
— В высшей лиге репутация дороже прибыли.
— Именно так, дорогой! Давай-ка чокнемся. Утешил. Не весь еще молодняк мозги пропил и прокурил. Именно, репутация дороже прибыли. Точнее, она и есть та самая прибыль, выраженная в условных единицах. В высшей коммерческой лиге народу негусто, все друг про друга наслышаны, количество нулей там не имеет особого значения. Пробиться туда трудно, зато выйти оттуда вообще нельзя. Все эти крупные банкротства, которые сейчас на слуху, — это все липа, туфта. Перекачка денег из одного кармана в другой. Сказка для бедных. Кидать друг дружку там не кидают. Исключено. Это подобно самоубийству.
— Я понял. — Егорка уважительно пригубил рюмку. — Все толстосумы повязаны общей золотой цепью, но я-то вам не ровня. Я-то как раз голытьба. Со мной чего цацкаться? Придавил, как клопа, и концы в воду. Нет человечка, нет проблемы. Хорошо бы, Иван Иванович, получить гарантию в виде реального факта.
— Чего? — Спиркин надулся, как жук. Это понятно. Так красиво все объяснил молодому юноше, и опять возражение. Похоже на наглость.
— Я к тому, Иван Иванович, что хотелось бы получить письменное заключение.
— Какое заключение?
— Допустим, напишите, что некто Егор Жемчужников по вашему поручению отправился туда-то и туда-то, чтобы принести то-то и то-то. За это гарантирую ему полную неприкосновенность и свое покровительство, а также некую сумму вознаграждения. Это по вашему усмотрению, Иван Иванович. Можно без вознаграждения. Лишь бы не били.
— Зачем тебе такая бумажка?
— Бумага за вашей подписью, да еще с печатью фирмы, имеет юридический смысл. Хоть какая-то зацепка.
Спиркин разнервничался, залпом опрокинул рюмку.
— Ты сам-то понимаешь, какой бред несешь? Или издеваешься надо мной?
Егорка смутился.
— Может, мне действительно вчера мозги отшибли. Но поймите меня, Иван Иванович. Утопающий за соломинку хватается, так и я. Хочется ведь, правда, еще пожить чуток.
Спиркин не спускал с него горящего близким гневом, затуманенного взгляда.
— Парень ты мудреный, вижу. Поднатаскал тебя Питон на свою голову. Ничего, мне такие нравятся… Значит, так. Покажешь, где дед казну прячет?
— Покажу.
— Слова бизнесмена тебе достаточно?
— Ну, если ничего другого нету…
— Все, пшел вон. Выспись как следует. Врача попозже пришлю. Спозаранку — в путь.
Глава 5
На третьи сутки добрались до Святых пещер, вышли к каменистой площадке на уступе — прошлогодней стоянке. Чудно, грустно склонились над обрывом две могучие сосны, неизвестно как уцепившиеся за склон. Казалось, упадут под ударами ветра и утянут за собой всю гору. Но шли годы, десятилетия, и ничего подобного не происходило. Жизнь деревьев иногда еще загадочнее, чем жизнь человека.
Две ночевки в палатках, одна под дождем, тяжелее всех дались Спиркину. Избалованный довольством и негой последних лет, он, видно, не подрассчитал своих сил и к третьему дню сник, почернел лицом, и его постоянно знобило. После второй ночевки еле выполз к костру, сидел смурной, нахохленный, с презрительно оттопыренной губой. С каким-то детским удивлением обозревал каменистый ландшафт. Егорка осмелился спросить:
— Может, вернемся, Иван Иванович? Вроде вы немного приболели.
— Эх, малыш, — со странной улыбкой ответил Спиркин. — Такие, как я, на попятную не ходят. Запомни хорошенько, чтобы не попасть впросак.
Неожиданная немочь его злила, он шпынял попутчиков, как свору недоумков, за любую оплошность, чаще мнимую, грозя оторвать башку, а тех, что неудачно подворачивались под руку, иногда доставал неуклюжим пинком. Больше всех почему-то доставалось Ирине. Ей он грозил такими карами, из которых самой гуманной было обещание испечь ее заживо на углях. На первом привале, когда подала ему, не предупредив, чересчур горячую кружку с чаем, плеснул ей кипятком в лицо, но женщина ловко увернулась. Лишь несколько капель задели щеку.
С собой Спиркин взял пятерых боевиков, среди них были и монгол, водивший Егорку в туалет, и двое мужиков, которых он запомнил по побоям в подсобке, и, конечно, неугомонный Микрон, не выпускающий из руки пушку, снятую с предохранителя. Еще в поселке матерый бандюга сообщил Егорке, что живым из путешествия тот не вернется, пусть зря не надеется. На робкий вопрос: «Чем я вас так обидел, Микрон Микронович?» — бешено рявкнул: «Ты, падаль, мне колено прострелил, видишь, хромаю. Ничего, недолго тебе куковать».
— Это же не я, — напомнил Егорка. — Это Жакин.
— Он тоже никуда не денется, — с ужасающей уверенностью ответил Микрон. — Его очередь вторая. Я вас, падлов, научу родину любить.
С каждым часом пути его ненависть к Егорке все крепла и наконец достигла фантастического уровня. Он не спал по ночам, сидел на корточках напротив Егорки, поигрывая пушкой, наводя дуло то в живот, то в лоб, иногда щелкал вхолостую — и дико гоготал. Глаза его светились невыносимым голодным блеском.
Егорка пожаловался Спиркину:
— Вот вы, Иван Иванович, обещали сохранить мне жизнь, а как же Микрон? Он непременно меня укокошит. Видите, какой у него большой заряженный пистолет?
Спиркин цинично усмехнулся:
— Уж это, голубчик, твои личные проблемы. Или тебе нянька нужна?
— Он же совсем как будто невменяемый.
— Да, Микрон — человек непростой, обид не прощает. Так у него судьба сложилась. Никто его в жизни не жалел, он и одичал… Но ты неглупый парень, найди с ним общий язык.
— Как?
— Подари чего-нибудь. Он подарки любит.
— А вы не замолвите словечко? Он же ваш подчиненный.
— Казну отдашь, разберемся.
За Егоркой приглядывал не только Микрон, но и все остальные. Наверное, каждый получил особый приказ не спускать с него глаз, и, хотя он шел расконвоированный, без пут, но, куда бы ни оглянулся, отовсюду встречал зловещий прищур: чего, мол, чего?! В рыло хошь?
Егорка ни к кому не набивался в собеседники, разве что с монголом, которого звали Михря, завязалось у него мимолетное приятельство. Как-то тот, судя по неловкости — истый горожанин, оступился на скользкой тропе и чуть не ухнул в канаву, полную гнилой воды. Егорка успел ухватить его за руку, выдернул наверх, как репку из грядки. Михря, оглянувшись на братков, тихо сказал: спасибо!
С тех пор протянулась меж ними ниточка взаимопонимания, хотя ни о чем серьезном не говорили. Однако в его повадке не было той ледяной, свирепой настороженности, как у остальных. Михря среди всех братков выделялся богатырской статью, оттого, наверное, и тащил на себе поклажи столько, сколько все другие, вместе взятые. И ни разу не выказал неудовольствия, только улыбался всю дорогу рассеянной амбальской улыбкой.
Ирина, одетая в яркую альпинистскую куртку поверх свитеров и в меховые штаны, держалась с Егоркой подчеркнуто предупредительно, как с давним знакомцем, но не больше того. Правда, на вторую ночь в палатке подкатилась под бочок, чтобы перекинуться тайным словцом. Вероятно, по распоряжению Спиркина, потому что иначе нельзя было сделать это незаметно.
— Егорушка, милый, ты как?! — завороженно прошептала в ухо.
— Да так как-то… Микрон донимает. Тычет пушкой в брюхо, неприятно же…
— Он бешеный, бешеный. — Ирина просунула руку ему под ватник. — Но ты не бойся, Спиркин его урезонит. Без его указки никто тебя не тронет.
— Хотелось бы верить… Иван Иваныч слово дал, как только казну найдем, тут же мне отпускной билет. Плюс — вознаграждение. Как думаешь, не обманет?
— Как можно, что ты! Спиркин человек солидный, авторитетный. В команду тебя хочет взять, сам мне говорил. Ты только не оплошай, Егорушка.
— В каком смысле?
— Не придумывай ничего. Делай, как он велит. От тебя наша судьба зависит.
— Твоя тоже?
— А как же? Коли ты какой-нибудь фортель выкинешь, моя бедная головушка первая с плеч слетит.
Ее рука уже бродила по его животу, от быстрой, умелой ласки ему стало тепло, как от грелки.
— Ирина, услышат!
— Да мы потихоньку, все же спят, — заворочалась, пристраиваясь половчее. — Ох соскучилась, Егорушка, ох соскучилась… Жду не дождусь, когда удерем на волю.
— Вместе удерем?
Лишь на мгновение отстранилась.
— О чем ты, родной? После тебя все одно ни с кем не могу. Веришь мне?
— Еще бы, — самодовольно сказал Егорка.
…В первый день, когда мотал дружину по песчаным карьерам, уже уверился, что Федор Игнатьевич жив-здоров, взял их под караул, повел. У них этот маневр на всякий случай был отработан с лета. Жакин много чего приготовил к приходу гостей, это лишь одна из его уловок. Его нельзя было застать врасплох, и, честно говоря, Егорка недоумевал, как умный и прожженный Спиркин на такое понадеялся. Может, слишком уверен в себе, а может, упустил из виду, что таежные тропы отличаются от городских перекрестков. Так или иначе Егорке понадобилось только пригнуть на ходу молодую березку, да еще, будто невзначай, спихнуть в овраг каменюку величиной с телячью голову. И через два часа на выходе из карьеров он увидел ответный знак — небрежную насечку на коре старого дуба. Как дружеское рукопожатие учителя.
