Татьяна Светлова - Голая королева
Алекс спустился вниз, взял из машины покупки — в том, что она отказалась выходить, была своя положительная сторона: она не увидит его слишком дорогую машину. Такая квартира — и такая машина? Вот один из вопросов, который она могла бы задать! Но хорошо, что он об этом подумал, надо будет ему и машинами обменяться с Андрюшкой.
Он вернулся, развернул покупки, достал полотенца, посуду — все недорогое, но зато новое; кое-что для Лины из одежды. Он не смог избежать власти ее вкуса и привычек, и, против воли, ругая сам себя, купил то, что она любит: широкую длинную юбку, майки, свитера; и теперь боялся, что Лина снова скажет — откуда ты знаешь, что я именно такие вещи люблю?
Но она не сказала. Она его поблагодарила, вежливо перебрала и похвалила вещи, и снова растянулась на диване. Ее занимало другое:
— Почему ты для меня это делаешь? — спросила она.
Потому что я тебя люблю. Потому что мне без тебя было очень плохо.
Потому что я счастлив, что мы снова вместе.
Этого он не мог сказать. Он пожал плечами.
— Я точно не знаю… Мне это приятно делать, вот и все.
— Я тебе нравлюсь?
— Нравишься.
— Поэтому?
— Наверное.
— А у тебя жены нет?
Ну что ты будешь делать! Пришлось соврать:
— Нет.
— А у меня вот есть муж… — задумчиво проговорила она и замолкла.
Алекс подождал немного, не понимая, к чему это заявление, и осторожно спросил: «И что?»
— Ты знаешь, я не помню, какие у меня были отношения с мужем. А может, еще с кем-нибудь… Но у меня есть представление, как это вообще бывает.
Понимаешь?
— Не совсем.
— Ну вот отношения… Как любят или не любят, как смотрят, как говорят… Какой голос бывает, интонации, какие глаза. Выражения лица… Теперь понимаешь?
Лина лежала на спине, подложив руки под голову, и смотрела на него.
Как ему хотелось к ней сесть, ее обнять!.. Но, разумеется, он только кивнул в ответ.
— И я не знаю, каким образом, но я почему-то знаю, что ты не похож на других мужчин. На тех, кого я когда-то знала.
— Вот как? — он улыбнулся. — Это хорошо или плохо?
— Это хорошо, — серьезно ответила она. — Потому что мне не нравится то, что я знаю. То есть, правильнее сказать, «представляю», потому что знать-то я ничего толком не знаю… — поправилась она торопливо. — Ты мне больше нравишься, — закончила она.
— Послушай, Лина… Мне, конечно, приятно это слышать… Но ведь мы толком не знакомы! С чего ты взяла, что я лучше тех, кого ты не помнишь?
Алексу даже стало обидно за то, что он-Андрей лучше себя-Алекса.
Лина пожала плечами.
— Лучше. И все тут.
Впрочем, она права. Он нынешний действительно лучше того, кем он был еще два месяца назад. Он и сам себе больше нравится. Словно с него слетело что-то, какой-то каркас, вроде гипса, и он, наконец, почувствовал себя свободным. Или, лучше сказать — самим собой?
Лина приподнялась на диване. «Я есть хочу! А ты?»
Они снова готовили свой обед, как накануне, хлопоча и касаясь друг друга в тесноте кухонного закутка, и Алекс с трудом подавлял желание поймать ее и прижать к себе.
Глава 33
Алекс худо-бедно латал дыры в своей «легенде». Он обменялся машинами с Андрюшкой, он набрал сам себе заказов на иллюстрации — это позволяло ему хотя бы вечерами соответствовать образу художника-иллюстратора, который работает, в основном, дома. Правда, днем ему приходилось отсутствовать — под предлогом сдачи готовых работ и поиска новых заказов, Алекс летел в свой кабинет, где в ускоренном темпе вершил судьбы своего издательства, стараясь высвободиться поскорее, чтобы бежать домой, быть рядом с Линой и выполнить в срок свои же заказы.
Шел четвертый день их совместной жизни. За ужином они болтали о том, о сем; она его расспрашивала о работе книжного иллюстратора; он ей объяснял, показывая ей свои старые работы, которые он привез и незаметно подложил в Андрюшкины стопки.
Неожиданно, на какой-то его фразе, она замерла, положила вилку и нож, распрямилась и спросила странным голосом:
— В каком издательстве ты работаешь?
Ну конечно, она знала имя своего мужа и его должность! Это то немногое, что доктору удалось ей сообщить.
— Я не работаю в издательстве, я работаю на издательства, на разные.
На заказ.
— На какие? — требовательно спросила Лина.
Алекс назвал ей несколько, наобум, среди которых не было его издательства. Но Лину это не удовлетворило.
— А «Экслибрис» ты знаешь? Ты для него заказы делаешь?
— Нет, — вполне натурально удивился Алекс, — почему ты спрашиваешь?
— Почему ты не работаешь на «Экслибрис»?
— Ты смешная. Как будто это я решаю, на кого работать! Я делаю для тех, кто мне заказывает.
— А «Экслибрис» тебе не заказывает?
Какая удача, что у Андрея в мастерской нет уже изданных работ! — видимо, он хранит их дома, на виду для гостей, роскошные книги издательства «Экслибрис»…
— Да нет же! Это для меня слишком… высоко. Это элитарное издательство, меня туда… не приглашают… Почему ты спрашиваешь? Что, у тебя с этим издательством что-то связано?
— Нет-нет, — быстро ответила ему Лина. — Просто я почему-то вспомнила это название. Как-то так, в памяти всплыло…
Они слишком много не правды говорят друг другу, особенно он. Как дальше будет? Что дальше будет? Когда наступит тот момент, когда можно будет говорить правду, и наступит ли? Непросто все, ох как непросто…
Уже стемнело. Алекс разложил на чистом столе листы бумаги, перья, гуашь, фотографии и прочие необходимые предметы, пристроил сильную рабочую лампу Андрея над поверхностью стола, и ее мощный яркий круг словно пригасил остальной свет, объединив их с Линой на этом уютном пятачке.
Лина сидела рядом, любопытно следя за его работой. Сначала она задавала вопросы (а это что? а это зачем? а о чем книга?); потом умолкла, заворожено глядя, как белый лист начинал жить, обретать смысл и форму.
И снова Алекс сладостно мучился от ее близости; погруженный в работу, сосредоточенный, он все же чувствовал ее дыхание, ее тепло, ее присутствие. Иногда она заглядывала через его плечо, чтобы лучше видеть, и тогда ее легкие волосы, сияющие на свету лампы, щекотали его щеку…
Она коснулась вдруг его плеча, осторожно и легко.
— Андрей…
— Да?
— А я тебе… не мешаю? Если я у тебя буду жить?
— Конечно, нет. Я ведь сам тебя попросил, чтобы ты осталась!
— Потому что я тебе нравлюсь?
— Потому что ты мне нравишься.
Она замолкла, глядя, как он обмакивает кисточку в гуашь.
— Я люблю запах краски… А подружка у тебя есть?
— Нет. Нет у меня никакой подружки. Ни жены, ни подружки.
— Почему?
— Так получилось. А что, ты хотела бы, чтобы у меня была подружка?
— Нет. Не хотела бы. Я бы тогда ревновала!
Ревновала? За Линой никогда такого не водилось. Когда бы Алекс ни пришел, куда бы он не отлучился, никогда и тени подозрения или ревности не мелькало в ее лице. Это что-то новое, ревность.
— Андрей!
— А?
— А ты ревнивый?
— Я? Даже не знаю…
Тоже интересно. Он, со своей стороны, никогда ее не ревновал.
Правда, она никогда не давала повода для ревности (впрочем, разве ревности нужен повод?); но однажды Алекс приметил, что Георгий заинтересован его женой не на шутку. Это только позабавило Алекса, не более. Наверное, он и в самом деле не ревнивый?
— А вот если бы ты любил кого-нибудь, — допытывалась Лина, — например, если бы ты меня любил, — ты бы меня ревновал к моему мужу? У меня ведь муж есть, ты знаешь.
Ну знаете ли, к самому себе ревновать — это чересчур. Но как это объяснишь Лине?
— Наверное, — сказал Алекс, чтобы что-то ответить.
— А почему ты ничего не спрашиваешь о моем муже? Может, потому что ты ревнуешь? Он, например, тоже в издательстве…
Алекс перебил ее, желая избежать опасного поворота:
— Ты, помнится, ничего не пожелала узнать ни о своем прошлом, ни о своем муже! Так что же мне у тебя спрашивать?
— Тоже верно, — согласилась Лина.
— Андрей? — снова заговорила она после некоторой паузы. — Ты смотрел «Титаник»?
— Частично. А ты?
— Я в больнице видела… Это как — «частично»?
— Сбежал с середины, — пробормотал Алекс, занятый работой.
— Почему?
— Я не очень люблю голливудские поделки.
— «Голливуд» — это киностудия, да? — уточнила Лина.
— Ну да. Денег много, вкуса мало…
— Значит, тебе не понравился фильм?
— Не люблю сахар в сахарном сиропе. И коммерческую слезодавильню — тоже не люблю. И уж вовсе терпеть не могу, когда меня программируют на эмоции, нужные расчетливым авторам — я не желаю встраиваться во всенародные и всемирные отряды плакальщиков. Я вообще не понимаю, как можно идти смотреть фильм, когда заранее знаешь, что два часа подряд на твоих глазах будут гибнуть люди, а ты будешь утирать сопли, — право, патология какая-то! Ты, возможно, не помнишь, был такой фильм, «Гусарская баллада», премилая старая комедия, и в ней была фраза: «Вы плакать любите?» Так вот, у меня такое ощущение, что у нас все поголовно обожают плакать! Я люблю совершенно другое кино — в котором есть воздух, неоднозначность, смысловой простор, в котором у тебя не вымогают те или иные эмоции и мысли, а предоставляют тебе свободу чувствовать и думать…
