Татьяна Светлова - Голая королева
— Да, насколько мне известно.
Холодно произнесла, неприязненно. Что же это она своего мужа так не любит, жена моя?
— Надо понимать, что мужа своего вы не помните?
— Нет… — неуверенно ответила Алина, вспомнив, как Муж подходил к ней во дворе больницы.
Откуда неуверенность? Что бы она могла означать? Она ведь меня не помнит, это очевидно! Или это так выдает себя желание со мной — с мужем, то есть — не встречаться?
— Ну и как, он вам понравился теперь?
— Кто?
— Ваш муж.
Снова страх, аж глаза распахнулись. Что ж такое, откуда?
— Почему вы меня так спрашиваете… Так странно, будто вы знаете, что я … Что вы обо мне знаете!?
Лина вскочила с кресла и смотрела на него в упор. Алекс опешил.
— Что с вами? Чего вы испугались? Я не хотел вас так волновать… Вы не совсем здоровы еще, может быть?
— Здорова! Совсем здорова! Что вы обо мне знаете, откуда?
— Бог мой, ничего! Я ни-че-го о вас не знаю! Я просто задал вопрос, потому что, по логике, муж должен был вас навещать в больнице! Это же нормально, когда муж навещает свою жену в больнице, нет? И мне стало интересно, как вы к нему отнеслись после потери памяти… Вот и все. Вы чего-то боитесь?
Вам неприятно о вашем муже говорить? Ну не будем, только успокойтесь! Все, я больше ни слова не скажу. Сядьте, пожалуйста, я ваш портрет не закончил.
Лина села.
— А дети? Дети у вас есть?
— Нет… К счастью.
— Почему — к счастью?
— Потому что я бы их тоже забыла. И это было бы ужасно.
— Действительно, — согласился Алекс.
Лицо ее было задумчиво и грустно.
— Вам трудно себе представить, — начала она через некоторое время, — как это странно, когда у вас амнезия… Вам о себе ничего не известно. Вам никто не известен. У вас нет прошлого и мир для вас нов, словно вы только родились… Но вокруг вас существуют какие-то люди, которые знают вас! Знают о вас то, чего вы сами не знаете о себе… Будто Голый Король, есть такая сказка, мне мама в детстве читала. Он думал, что он одет, а он был на самом деле голый.
И все это видели. Вот и я, как Голый Король… Вернее, «голая королева». И все меня насквозь видят… А я — ни о чем не догадываюсь. Понимаете?
Алекс кивнул, не отрывая глаз от листа.
— Поэтому мне иногда кажется, что вы меня знаете. А я вас — нет. И во всем этом есть какая-то зловещая таинственность, потому что вы не признаетесь, что вы меня знаете…
— Я вас не знаю.
— Я понимаю. Это я просто вам объясняю…
— Но почему бы вам не встретиться с этими людьми, не поговорить, не познакомиться заново, не узнать о себе все, чтобы перестать, наконец, гадать и бояться своего прошлого?
— Вот опять! — нервно передернулась Лина. — Опять вы говорите со мной так, будто обо мне все знаете!
— И что, например? — спокойно сказал Алекс.
— Что я отказалась встречаться!
— Но ведь, Лина, вы только что сами сказали, что о себе ничего не знаете и не знаете людей, которые вас знают. Не так ли? Следовательно, вы с ними не встречались.
— Правда… Действительно. Как глупо.
— Я только понял, что вы их не знаете, этих людей, но теперь вы мне сами сказали — прошу заметить, сами! — что вы отказались встречаться. Так что не удивляйтесь, откуда я это знаю, ладно?
— Ладно, — улыбнулась Лина.
— Я хочу вас спросить: почему вы отказались встречаться? С кем, собственно? С вашим мужем, да? С друзьями?
— Со всеми…
— И почему, могу я спросить? — Рисование очень выручало Алекса, позволяя ему избегать взгляда Лины, лишь изредка с легкой улыбкой встречаясь с ней глазами.
— Я сама точно не знаю… Можно я портрет посмотрю?
— Еще через пять минут… Так все-таки?
— А вы почему меня расспрашиваете?
— Из любопытства. Не каждый день в жизни случаются такие встречи…
С девушками, которые сбегают из больницы, к тому же обращаются к вам за помощью… — Алекс переводил глаза с портрета на лицо Лины. — Потом заявляют, что ничего не помнят… Это необычно, согласитесь.
— Я сама плохо понимаю… Мне почему-то кажется, что я еще не готова узнать правду о себе. Что эта правда должна быть какой-то… нехорошей, ужасной даже… Мне просто страшно узнать свое прошлое.
— Вам сколько лет? Лет двадцать?
— Двадцать пять… Двадцать шесть скоро.
— И откуда у вас такие мысли? Что в вашей жизни — короткой жизни — могло быть страшного?
— Черный ящик.
— В смысле?
— Когда я думаю о прошлом, мне видится черный ящик. Страшный, черный, тяжелый, а в нем — духи. Злые духи.
— Вы, должно быть, фильмов ужасов насмотрелись. Только и всего.
Признайтесь, в больнице время у телевизора проводили?
— Вы не понимаете! Смотрите: я вот нахожу себя вполне милой и приятной, я сама себе нравлюсь…
— Мне тоже.
Лина улыбнулась.
— … И вроде бы я хороший человек. А вдруг в прошлом я была какой-нибудь преступницей? Я не хочу об этом знать!
— Откуда же у вас такие мысли? Идите сюда, портрет почти готов.
Лина приблизилась и заглянула. Ох, какая она красивая! Красивей даже, чем в жизни.
— Посмотрите на себя! Разве вы похожи на преступницу? Скорее на ангела… Немножко потрепанного, правда.
Он ей улыбнулся и взял ее за руку.
— Из вас при всем вашем желании преступница не получится.
Лина, не вынимая своей руки, смотрела на него внимательно и серьезно.
— Вы знаете, какое у вас есть преимущество в моих глазах? — спросила она после некоторой паузы.
— Нет. Я даже не предполагал, что у меня оно может быть, хоть какое-нибудь!
— Вы обо мне ничего не знаете. Вот какое!
— Понятно. — Алекс усмехнулся. — А вы знаете, в чем ваше преимущество?
— Нет.
— В том, что вы обо мне тоже ничего не знаете!
Они засмеялись.
Алекс отпустил ее руку.
Глава 32
Время близилось к полуночи, пора было устраиваться на ночлег.
Алекс достал из пакета купленный для Лины халат, который она тут же примерила поверх джинсов, перед мутноватым старым зеркалом во весь рост.
Заверив Алекса, то есть Андрея, что халат очень красивый, Лина ушла в ванную.
Алекс постелил простыни на диване и разложил кресло для себя. Закончив, он сел на диван и задумался.
Им предстояло провести ночь в одной комнате… и это будет трудно, быть так близко от нее и быть не с ней…
Ничего. Он будет слушать ее дыхание, он будет грезить о других, будущих ночах.
Лина вышла из ванной, кутаясь в халат. Она остановилась у зеркала и стала расчесывать мокрые волосы, глядя сосредоточенно на свое отражение. Алекс замер. Так она делала всегда: смотрела на себя в зеркало, словно видела там не себя, а подругу, с которой обменивалась взглядами и мнениями. Ему тоже было видно ее отражение, и это отражение улыбалось, не глядя на него. Самой себе?
Она знала, что он смотрит в зеркало на нее, знала. И улыбалась.
Ему?
Алекс напрягся, застыл. Было что-то в ее улыбке… Что-то понимающее? Предложение? Готовность? Он не сумел бы определить словами, что именно, но ему это «что-то» не нравилось. Странно. Почему? Должен был бы радоваться… Да, как Алекс — да. А как Андрей — нет. Как Андрей он был с ней знаком от силы один день, и была какая-то искусственность, что ли, в этой улыбке, какая-то фальшь…
Лина перевела глаза в зеркале на него. Она смотрела теперь прямо ему в глаза. «Я знаю, чего ты ждешь» — говорила ее улыбка.
Но это не так, ты ошибаешься, Лина, я ничего не жду!
Халат начал сползать с ее плеч.
Не делай этого, Лина, не надо!
Халат полз. Выступили лопатки, распахнулась грудь.
«Разве не это теперь в программе, разве не за этим ты меня привез к себе?» — спрашивали ее глаза, в которых мелькнула растерянность, тогда как губы ее по-прежнему были растянуты в улыбке.
Он вспомнил. Так было, так уже было в их первую ночь! Точно так…
Он предложил ей остаться ночевать; ей было постелено в комнате для гостей.
Алекс еще не знал, как он поведет себя, и что произойдет — или не произойдет — этой ночью, и она сама — сама! — вот также глядя на себя в зеркало, с вопрошающей улыбкой скинула пеньюар с плеч. Он тогда не понял значение этой улыбки, он тогда не сумел прочитать тот смысл, который открылся ему сейчас:
Лина приносила добровольную дань, полагая, что она ею обложена! Приносила торопливо, чтобы поскорее положить конец мучительной неловкости, которую она испытывала… И холодная серебряная грань зеркала была ей необходима как защитный фильтр, через который она надеялась не пропустить излучение своей растерянности и неадекватности.
Тогда, в первую их ночь, Алекс тоже искусственно и бодро улыбался, Алекс тоже начал раздеваться, Алекс принял ее дань, потому что он тоже понимал, что по программе должно теперь произойти именно это.
Но Боже мой, по какой программе? Кто ее составил? Чьи чужие представления и логики вмешались в их личный, интимный ход отношений и навязали свою волю, свою программу? Откуда это пришло? Из фильмов? Из расхожих мнений и банальных историй?
