Сергей Донской - Наркомент
– Удивительно, – пробормотал я, гоняя по тарелке последний ломтик картошки, который упорно не желал нанизываться на вилку. – Она как будто почувствовала, что Паши больше нет. Не захотела оставаться одна.
– Ты еще песню про лебединую верность спой, – посоветовала Верка, залихватски дымя сигаретой, которую придерживала двумя пальчиками, но не выпускала из язвительно искривленных губ. – Батя мой как нажрется, так сразу и горланит: ты па-ра-са-ти ми-аня люби-ы-о-мая-аа! – Заметив настороженно высунувшуюся из-за угла официантку, Верка понизила голос: – Только менту твоему поганому до лебедя, как свинье – до луны. Если с птицей его сравнивать, то только с совой пучеглазой.
– Хм! – Я одобрил сравнение, поскольку Паша Воропайло при жизни мне и самому напоминал филина.
Но Светка… Светка… Ее последний взгляд запал мне в душу и теперь терзал ее.
Внимательно посмотрев на меня, Верка сказала:
– Прежде чем горевать и убиваться по этой… своей бывшей жене, подумай, прислала бы она тебе хоть одну паршивую передачку в тюрягу, хоть один завалящий венок на могилу? А? То-то!
– Откуда ты знаешь? – угрюмо спросил я.
– Я ведь тоже женщина. – Прозрачные Веркины глаза, окрашенные в неопределенный цвет воды, слегка замутились, когда она сделала это признание.
– Спасибо за информацию. – Я усмехнулся. – Выходит, и ты сможешь точно так же?
– Ты имеешь в виду ее прыжок? Нет. Я бы лучше кого-нибудь другого вниз столкнула.
– Я имею в виду передачи и венки, – напомнил я сухо. Почему-то мне нужно было обязательно получить ответ на свой вопрос.
– Могу ли я предать? Сколько угодно. Кого угодно. Только… только не близкого человека.
– Это называется верностью?
– Это называется женской верностью, – подчеркнула Верка с пьяной значительностью. – Другой, между прочим, в природе вообще не существует.
– И у тебя он есть – любимый человек, которого ты никогда не предашь? – осторожно спросил я, с повышенным вниманием разглядывая картофельный ломтик, который все-таки уступил настойчивым домогательствам моей вилки.
– Ой, только не надо про любовь! – покривилась Верка то ли от изрядного глотка вина, то ли от того, что затасканное слово давно навязло у нее на зубах. – Терпеть не могу эти сентиментальные рассусоливания. Я – вот она, рядом с тобой, хотя понятия не имею, что будет дальше. И до этого была рядом, когда мы еще не знали, что доживем до посиделок в кабаке. Так? Вот и не приставай со своими дурацкими вопросами.
Честное слово, эта тирада тронула меня в тысячу раз больше, чем все признания в любви, которые когда-либо встречались мне в кино и книжках. А Верка, опустошив еще один бокал и вооружившись очередной сигаретой, невесело призналась:
– Хотела бы я тебе как-то помочь с жильем, но в голову ничего путного не лезет. Родители? Они нас обоих с дерьмом съедят. Подруги? Языки у них чересчур длинные, заложат.
– Послушай, – воскликнул я, неизбежно совершив мысленное возвращение в больницу. – А почему ты затеяла эту возню с героином? Добавила бы Паше еще пару раз по башке своим «перфектом», и дело с концом.
– О чем мечтал, то и получил, – коротко констатировала Верка. – И давай закроем эту тему. Пора решать, куда двигаться дальше.
– А я уже, кажется, решил. – Мне не пришлось слишком долго гадать, потому что вариантов у меня было раз, два и обчелся. Как у автомобиля без тормозов – ни свернуть, ни вовремя остановиться.
– Поделись, – предложила Верка, подпирая заинтересованную мордашку ладонью.
– Временно остановимся у моей бывшей учительницы, – заговорил я. – Думаю, она мне не откажет. Там нас никто не догадается искать. Затем я должен забрать свою дочь у Пашиных родителей, пока ее не определили в какой-нибудь сиротский приют.
– А дальше?
– Когда вернутся мои собственные предки, Светуля останется у них.
– Безупречный план! – Веркина оценка была насквозь пропитана сарказмом. – Главное, долгосрочный, что ценно.
– У тебя есть другой?
– Будет!
– И чего же ты хочешь сейчас?
– Больше всего на свете?
– Больше всего на свете.
– Тебя! – коротко сказала она.
3
Тамара Осиповна, моя бывшая классная руководительница, с которой столкнула меня судьба несколько дней назад, обнаружилась рядом со своим домом, у входа в универсам, осажденный парой десятков лоточников разного пошиба. Кто специализировался на сигаретах, кто – на кофейно-чайной продукции, кто кулечками грошовыми торговал, а кто канцелярскими принадлежностями. Тамара Осиповна в силу своей интеллигентности остановила выбор на прессе, наверняка с болью вспоминая те славные денечки разгула демократии, когда вся выписываемая ею периодика не вмещалась в почтовые ящики.
Изданий не стало меньше, но они поражали удручающим однообразием тем и обложек: почти обязательная полуголая девица, а рядом аршинные буквы: «БАБ любит баб»; «У расПУТИНА с ЭТИМ все в порядке»; «Стоять! Виагра грядет!»; «Целых три судебных исполнителя не смогли удовлетворить Татьяну Дьяченко». В скором будущем, подумал я, пробежавшись взглядом по таким заголовкам, надобность в пространных репортажах вообще отпадет. Картинка и короткая надпись. Комикс. Все равно толку от сопроводительной трескотни никакого.
– Бодров? – Тамара Осиповна подняла на меня глаза.
– Он самый, – подтвердил я, насторожившись на всякий случай. Это состояние успело стать для меня привычным.
– Зачем ты здесь? Тебя разыскивает милиция, я сама по телевизору видела.
Присмотревшись к старой учительнице, я без труда определил, что ее подавленное состояние вызвано вовсе не беспокойством за плохое поведение своего бывшего воспитанника, вернее, не только этим. Она говорила со мной, а сама прислушивалась к себе, к какой-то своей затаенной боли.
– Недоразумение, – уклончиво ответил я. – Возможно, поиски уже и прекратились. – Чтобы сменить тему разговора, я наугад взял из стопки детективную книженцию и зачитал ее название, словно Тамара Осиповна не могла сделать это без посторонней помощи: – «За тридцать сребреников». Про Иуду, что ли?
– А про кого сегодня писать, как не про иуд всяких? – Она брезгливо пожала плечами. – Как-никак, герои нашего времени.
– У вас что-то случилось?
– Это тебя девочка глазастая дожидается? – спросила Тамара Осиповна, пропустив мой вопрос мимо ушей.
Оглянувшись на спутницу, я признался:
– Да. Ее зовут Вера. Нам некуда идти.
– Она мне жеребенка напоминает, – слабо улыбнулась учительница. – Ножки длинные, тоненькие, так и кажется, что вот-вот подогнутся. Сейчас трудно выстоять, Бодров.
– У вас неприятности? – повторил я вопрос.
– Что ж, можете пожить у меня, – вздохнула Тамара Осиповна и занялась бесцельным перекладыванием своих газет и журналов. Она опять не ответила на мой вопрос.
– Давайте поступим так, – решительно заявил я. – Ваш товар, – моя рука небрежно прошлась над пестрым печатным ассортиментом, – я покупаю оптом. Потом вы приглашаете нас в гости, и мы рассказываем вам, почему вынуждены искать приют. Если после этого у вас не будет возражений, мы останемся. Но сначала я хотел бы узнать…
Тамара Осиповна слабо отмахнулась:
– Оставь свои купеческие замашки, Бодров. Они тебе совершенно не идут. Я свой кусок хлеба предпочитаю зарабатывать, а не клянчить, ясно? – Ее глаза сверкнули и тут же затянулись прежней ледяной коркой. – Что касается приглашения в гости, то милости прошу. Только не раньше восемнадцати ноль-ноль и не позже десяти минут седьмого.
– Почему так строго? – озадаченно улыбнулся я. – Просто какой-то дипломатический этикет получается.
Тамара Осиповна тоже улыбнулась – печально:
– Соседи перевели меня на осадное положение. Соорудили перегородку между нашими квартирами, установили дверь бронированную, как в банковском хранилище каком-то. Все, естественно, за свой счет. А посему ключами меня снабдить отказываются. Говорят, я их утеряю или ворам квартирным продам. Так что утром меня выпускают скрепя сердце, а вечером запускают обратно. Опоздания не допускаются. Эту ночь, например, я провела на лестничной площадке. В приживалку превратилась на старости лет. Полное одиночество, Бодров, оно делает нас еще более зависимыми, чем любая семья. Ты это обязательно запомни.
– Почему именно я, Тамара Осиповна?
– Потому что ты тоже одинокий. И никакие длинноногие девочки тебя от этого не спасут.
– Посмотрим! – Верка со своей непринужденной манерой повсюду развешивать уши была тут как тут: руки в карманах холодно блестящей куртки, голова запрокинута, подбородок вздернут.
– Добрый день, Вера, – сказала учительница. – Меня зовут Тамара Осиповна. Ты на меня не обижайся, я человек пожилой, могу позволить себе говорить, что думаю. Счастливое свойство либо очень молодых, либо старых. – В окончании педагогической сентенции слово «очень» было пропущено, словно таким образом Тамара Осиповна надеялась отсрочить неизбежное.
