Дик Фрэнсис - Напролом
В конце Джо оставил лицо Джорджа Таркера на столько времени, сколько я его снимал, а потом снова зазвучал мой голос, на этот раз на фоне работающего печатного станка, сообщивший, что героем следующего интервью будет сын лорда Вонли, владельца газет «Ежедневный» и «Воскресный глашатай».
Далее следовало все интервью с Хью, заканчивавшееся его отчаянной мольбой вернуться домой. После этого на экране появилось улыбающееся и благородное лицо Мейнарда из усеченной версии интервью, которая вышла в передаче «Секреты бизнеса». Звукоряд был стерт, так что лицо Мейнарда смотрело на нас в полной тишине. Вслед за этим экран секунд на десять сделался совершенно черным, а потом снова полетел снег и послышался треск.
Несмотря на то, что три из основных фрагментов снимал я сам, общее впечатление было потрясающее. Все вместе было мощным ударом по мозгам, беспощадным приговором человеческой подлости. Шеф сказал:
— О господи!
Даниэль высморкалась.
— Если вас это интересует, фильм идет час тринадцать минут, — сообщил мне Джо.
— Я просто не знаю, как вас благодарить!
— Надеюсь, этот ублюдок сгорит со стыда, — сказал Джо.
Утром я отправился к Уайкему — он жил к югу от Лондона — и с пользой провел два часа на Холмах, уча новичков брать препятствия и освежая память прочих. Тому коню, что упал в Аскоте, ввели наркотик, чтобы помочь ему снова обрести уверенность в себе, и обсудили лошадей, которые должны были участвовать в скачках на этой неделе.
— Спасибо, что приехал, — сказал Уайкем на прощание. — Очень любезно с твоей стороны.
— Всегда рад.
— Ну до свидания. Пол… То есть Кит.
— До свидания, Уайкем, — сказал я.
Я вернулся в Лондон, принял душ, переоделся в серый костюм с белой рубашкой и скромным галстуком, чтобы предстать перед спонсорами в цивильном виде.
Одну из шести кассет с копией фильма об Аллардеке я положил в большой конверт и заклеил его, вторую сунул в большой внутренний карман своего голубого анорака. Прочие четыре отнес вниз и положил в камеру хранения. Взял с собой конверт и анорак и на такси поехал к дому Эрика Олдержона на Слоун-сквер.
Попросил таксиста подождать и позвонил в дверь дома. Дома, разумеется, никого не оказалось. Я написал на конверте: «Мистер Олдержон, пожалуйста, передайте это вашему „значительному лицу“, за его красивые глаза. С уважением, Кит Филдинг». И сунул конверт в почтовый ящик.
— Ну вот, — сказал я таксисту. — А теперь — на Керзон-стрит, в ресторан «Гинеи».
В «Гинеях» я уже несколько раз бывал. Этот ресторан состоял из множества залов разного размера, предназначенных для частных торжеств и званых обедов, вроде тех, на какой пригласили меня на этот раз. Обстановка в ресторане была отмечена сдержанной пышностью: темно-зеленые обои, позолоченные херувимчики, официанты в перчатках. Каждый раз, как я бывал в этом ресторане, там подавали бараньи тефтели.
Я оставил свой анорак внизу, в гардеробе, сунул номерок в карман, поднялся по широкой лестнице на второй этаж, повернул направо по коридору, в конце которого был Зал Тысячи, где проходил ленч.
Спонсоры бурно приветствовали меня и сунули мне в руку бокал с шампанским.
Принцесса была уже здесь. На ней был кремовый шелковый костюм, золотые серьги с цитринами, черные волосы зачесаны в высокую прическу. Она улыбалась.
— Я так рада, что вы приехали! — сказала она, пожимая мне руку.
— Не мог же я пропустить такой случай.
— Как там мои лошади? Как Ледник? Как бедная Аллегени? Да, вы знаете, лорд Вонли тоже здесь.
— В самом деле?
Я огляделся. В зале было человек тридцать. Я думал, что будет меньше.
Леди Вонли, бывшая на противоположном конце зала, увидела меня и помахала мне рукой.
— «Глашатай» решил объединиться со спонсорами Ледника, — пояснила принцесса. — Так что народу в два раза больше.
Присутствующие внезапно оживились и потянулись к двери. Ко мне подошел лорд Вонли. Принцесса обернулась в мою сторону.
— Кит, вы идете?
— Минутку, — сказал лорд Вонли. — Мне нужно задать ему один вопрос.
Принцесса улыбнулась, кивнула и вышла. Лорд Вонли вежливо выставил всех, кто был в зале, и, когда комната опустела, закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
— Я как раз хотел встретиться с вами, — сказал я ему, но он, казалось, не слышал. Он смотрел на вторую дверь, сбоку. Дверь отворилась, и вошли двое. Нестор Полгейт. И Джей Эрскин.
У Полгейта вид был удовлетворенный, Джей Эрскин самодовольно ухмылялся.
Глава 19
— Чистая работа, — сказал Полгейт лорду Вонли.
— Сработало, — ответил тот, кивая своей крупной головой. Он по-прежнему стоял, загородив собой дверь. Эрскин точно так же прислонился к другой двери, скрестив руки на груди.
Вдоль зеленых стен были расставлены столы и стулья. На столах — белые скатерти, вазы с орешками и пепельницы, полные окурков. И повсюду — бокалы для шампанского, некоторые еще недопитые. Я подумал, что сейчас должны прийти официанты, чтобы убрать со столов.
— Нам никто не помешает, — сказал Полгейт лорду Вонли. — На обеих дверях висят таблички «Не входить!», и Марио говорит, что на ближайший час комната в нашем распоряжении.
— Нет, ленч начнется раньше, — сказал лорд Вонли. — Фильм идет не больше получаса.
— Он на ленч не пойдет, — сказал Полгейт, имея в виду меня.
— Н-ну да, конечно… Но мне там быть надо.
«Сперва поймайте… — ошеломленно подумал я. — Вот и поймали… Им на это понадобилось пять дней… и принцесса.»
— Ты нам все отдашь, — сказал Полгейт, обращаясь напрямую ко мне. — «Жучок» и вещи моих репортеров. И покончим на этом.
В этом человеке была такая мощь, что даже эти простые слова звучали как угроза. Он не сказал, что будет, если я не соглашусь. Он явно на это не рассчитывал — само собой разумелось, что я подчинюсь и вопрос обсуждению не подлежал.
Он подошел к Джею Эрскину, достал из кармана плоскую коробочку и занял пост Джея у двери.
Ухмылка Джея превратилась в откровенно торжествующую улыбку. Мне ужасно не нравился Джей Эрскин: его холодные глаза, его вислые усики; его хамский стиль и его грубость и наглость; но больше всего мне не нравилось то, что сулила эта его улыбка.
Полгейт открыл коробочку и протянул ее Джею Эрскину. Эрскин достал из нее нечто, похожее на пульт дистанционного управления от телевизора. И направился с этой штукой ко мне. Он приближался спокойно и уверенно, хотя после того, как я швырнул его тогда, в редакции, можно было бы ожидать, что он будет более осторожен. Подойдя вплотную, он приложил эту штуку, похожую на пульт дистанционного управления, к моей груди под рубашкой.
Я ощутил нечто вроде толчка. Дальше я ничего не помню. Очнулся я, лежа на полу, совершенно ошеломленный, не соображающий, где я и что со мной.
Джей Эрскин и лорд Вонли наклонились, взяли меня под мышки, подняли и усадили в кресло.
У кресла были подлокотники, и я судорожно в них вцепился. Голова у меня кружилась, и я никак не мог понять, почему.
Эрскин поганенько ухмыльнулся и снова приложил черную штуку к моей груди.
На этот раз я ощутил не только толчок, но и жгучую боль. Все это произошло слишком быстро, я еще не успел перевести дыхание с того раза.
Если бы они меня не держали, я бы вскочил с кресла. Мысли мгновенно смешались. Мышцы перестали повиноваться. Я забыл, кто я и где я — мне было не до того. Время шло, но я его не замечал. Прошло, наверно, минут пять.
Наконец туман у меня в голове рассеялся достаточно, чтобы я мог осознать, что сижу в кресле, а вокруг меня стоят Нестор Полгейт, лорд Вонли и Джей Эрскин.
— Ну вот, — сказал Полгейт. — Вы меня слышите?
Помолчав, я ответил:
— Да.
И не узнают своего голоса — это было какое-то хриплое карканье.
— Вы отдадите нам «жучок», — сказал Полгейт. — И прочие вещи.
«Какой-то электрический прибор, — вяло думают я. — Эти толчки — это удары током. Все равно как взяться за холодную металлическую дверную ручку после того, как походишь по нейлоновому паласу, только во много раз сильнее…»
— Вы поняли? — спросил Полгейт.
Я не ответил. Я понял, но еще не решил, отдам я ему вещи репортеров или нет.
— Где они? — спросил Полгейт.
«А ну его к черту!» — подумал я.
— Где они?
Молчание.
На этот раз я даже не успел заметить, как Эрскин протянул ко мне руку.
Я только почувствовал ожог и очутился в космосе. Несколько тысячелетий я витал в пространстве в некоем полусне. Сознание отключилось. Я был покорным и расслабленным. Я продолжал видеть своих мучителей где-то в отдалении, но не знал, что это за люди. Я вообще ничего не знал. Я просто существовал, вялый и бесформенный.
Сейчас они могли бы сделать со мной все, что угодно, унести меня куда угодно — я был не в силах сопротивляться.
