Александра Маринина - За всё надо платить
— Но если он к тому моменту не получил информацию, то почему думал, что ты сидела на работе? С чего он это взял? — резонно возразил Гордеев. — Если бы он совсем ничего не знал, то и не говорил бы ничего.
— Тоже верно, — согласилась Настя. — Потому я и говорю, что они какие-то странные. Скорее всего у них, как и в любой организации, есть случайные люди, дураки, халтурщики, лентяи. Они меня проспали, когда я выходила с работы, а потом просто наврали своему хозяину, вот и все.
— Похоже, — кивнул Виктор Алексеевич. — Значит, снимки делали не они. Тогда кто же? Федералы?
— Вполне возможно, если они со своей стороны разрабатывают Денисова и ходят за ним по пятам.
— И среди них попалась какая-то гадина, которая выяснила, с кем Денисов ходил в ресторан, и не удержалась от удовольствия сделать тебе пакость. У тебя там что, враги завелись?
— Не знаю. — Она недоуменно покачала головой. — Вроде я ни с кем ничего не делила. Я вообще с ними мало общалась.
— Ну, мало — не мало, а результат налицо, — вздохнул Гордеев. — Ладно, рассказывай, что полезного узнала у своего Денисова.
Она подробно пересказала начальнику свой разговор с Эдуардом Петровичем.
— Получается, что у Шоринова есть группа специалистов, которые пытаются воссоздать изобретение профессора Лебедева, но без его архива у них ничего не получалось. Они нашли вдову Лебедева и хотели купить у нее архив за миллион долларов, но в последний момент передумали и решили ее убить, чтобы не платить денег. Почему-то женщина приехала на встречу не одна, с ней в машине находилась бывшая любовница Денисова с маленьким ребенком. Убили всех троих. И если Тарадин не ошибся, то убийцы — Николай Саприн и Тамара Коченова. Так что тут мне все понятно и уже не интересно.
— Хорошенькое дело, — хмыкнул Гордеев. — Убийцы на свободе гуляют, а ей не интересно.
— Ну, Виктор Алексеевич, не придирайтесь. Вы же понимаете, мне ловить не интересно, мне интересно вычислять: КТО? А когда понятно, кто и почему, дальше уже дело техники. Это не мое.
— А что в данном случае твое?
— Мое — контора. Этот глупый эпизод с людьми, которые меня упустили, навел меня на мысль о том, что контора не так уж неуязвима, как я привыкла думать, У нее есть слабые места, нажав на которые, ее можно развалить. Вот это — мое. И еще одно… Только вы не ругайтесь, ладно?
— Да куда уж дальше ругаться, хуже, чем сейчас, все равно не будет. Выкладывай.
— Ольга Решина. Она, с одной стороны, знакома с Тамарой Коченовой, замешанной в убийстве вдовы Лебедева. С другой стороны, она связана с Шориновым, который финансирует работу над препаратом. И она — врач, кандидат медицинских наук.
— Ты думаешь, она входит в эту таинственную группу специалистов?
— Ну… А вдруг? У меня есть кое-какие идеи.
— Ох, Настасья! — вздохнул Виктор Алексеевич. — Тебя, видно, не переделать. Только не забывай, что ты от работы отстранена. Оружие сдай. И будь осторожна, я тебя прошу.
— Я постараюсь, — очень серьезно ответила Настя.
* * *Она разложила на столе фотографии, сделанные неизвестным доброжелателем, и стала внимательно их изучать. Интерьер ресторана она помнила плохо, потому что так нервничала из-за разговора с Денисовым, что по сторонам не оглядывалась. А вот улицу перед рестораном представляла себе довольно хорошо. Где-то там, на этой улице, стоял человек и снимал их, когда они спускались по ступенькам с высокого крыльца.
Одна из фотографий привлекла ее внимание какой-то неправильной формой кадра. Вглядевшись, она сообразила, что объектив захватил не только ее с Денисовым, но и закругленный край рамы бокового автомобильного стекла. Значит, снимали из машины.
Настя схватила телефон и набрала внутренний номер Гордеева.
— Виктор Алексеевич, можно мне отлучиться на полчасика?
— Да хоть вообще уходи, — проворчал полковник. — Ты же отстранена от работы.
— Ах да, я и забыла.
Ей стало обидно, и обида вдруг показалась ей такой нестерпимо острой, что даже слезы выступили на глазах. Но Настя быстро опомнилась и взяла себя в руки. Ну, отстранили. С кем не бывает! Она была уверена, что все обойдется, потому что не чувствовала за собой никакой вины и не хотела верить в то, что ее вот так запросто несправедливо уволят. Не может этого быть.
Она вышла на улицу и зашагала в сторону Садового кольца. До ресторана — минут пятнадцать, и она с удовольствием подумала о том, что прогуляться по солнечной погоде не только приятно, но и полезно. Дойдя до ресторана, она вытащила из кармана сделанную из машины фотографию и стала прикидывать, где должен был находиться снимающий, чтобы поймать тот ракурс, который получился. Ей пришлось перейти на противоположную сторону, и она с удивлением обнаружила, что стоит буквально в двух метрах от автобусной остановки. Ничего себе! Как же здесь могла стоять машина? Ведь правилами дорожного движения запрещено парковать автомобили так близко от остановки. А водитель должен был стоять здесь достаточно долго…
Настя подняла голову и внимательно изучила номера маршрутов, которые здесь останавливались. Один из номеров был обозначен красным цветом, это был очень короткий маршрут, по которому автобусы ходили только с 18 до 23.30, чтобы разгрузить пассажиропоток между Театральной площадью и метро «Новослободская». По ходу маршрута находились Большой и Малый театры, кинотеатр «Россия», где ныне располагались ресторан и дискобар, Театр оперетты, МХАТ, музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, а неподалеку от конечной остановки — Театр Советской Армии (теперь, правда, он назывался как-то по-другому), поэтому те, кто этим маршрутом пользовался, называли его просто «театральным». И Настя подумала, что это именно то, что ей нужно.
Поскольку день начался с неприятностей, то глупо было бы надеяться, что ей повезет с первой попытки. На «театральном» маршруте работали четыре автобуса, больше и не было нужно, поскольку дорога от Театральной площади до станции «Новослободская» занимала не более двадцати минут, а иногда и намного меньше. Водители должны были подойти к пяти часам, и Настя терпеливо ждала, устроившись в комнатушке диспетчера.
Трое из четырех водителей были из Тернополя, приехали в Москву на заработки. Жили они, по-видимому, где-то в одном месте, потому что в парк явились одновременно, что-то оживленно обсуждая на ходу.
— Був, був такий, — закивал самый старший из них, толстый добродушный украинец. — Помнишь, Петро? Я тоби ще казав, який дурный водила, стоить поперек ходу.
— А не помните, какая была машина? — с надеждой спросила Настя, глядя по очереди то на толстяка, то на молодого парня, которого толстяк называл Петром.
— Та вроде синяя, а може, черная, — развел руками толстяк. — Темнело вже. Но «москвич», оце точно.
— Вы, девушка, лучше у дяди Кости спросите, — сказал Петро, у которого оказалась неожиданно чистая русская речь. — Он у нас мужик принципиальный, нарушениям спуску не дает. Если он этот «москвич» видел, то наверняка номер запомнил, чтобы потом в ГАИ жалобу накатать.
Радость Настина оказалась преждевременной, потому что выяснилось, что дядя Костя, четвертый водитель с «театрального» маршрута, со вчерашнего дня лежит с тяжелым бронхитом. Она взяла его адрес и поехала на другой конец Москвы, в Бирюлево.
Жил дядя Костя в плохоньком панельном доме с окнами на железную дорогу, по которой то и дело грохотали проходящие поезда. Дверь ей открыла симпатичная девчушка лет восьми с короткой стрижкой и озорными глазами. Впрочем, факт открытия двери можно было считать чисто условным, так как на дверь была наброшена цепочка, которую девочка не сняла.
— Вам кого? — звонко спросила она.
— Константин Федорович дома?
— Он болеет, — с вызовом сообщила девочка, но пройти не предложила. — А вы кто?
— А я — Настя. Константин Федорович — твой дедушка?
— Вы что! — с презрением фыркнула маленькая хозяйка. — Он мой папа.
— Так ты, может быть, спросишь у папы, можно ли мне войти?
— А зачем?
— Мне нужно с ним поговорить.
— А о чем?
Настя начала терять терпение.
— Скажи, пожалуйста, а мама дома? — спросила она.
— А зачем вам мама? — последовал вопрос, которого вполне можно было ожидать.
— Попрошу у нее разрешения войти, если ты не пускаешь меня в дом.
Из глубины квартиры послышался хриплый простуженный голос:
— Машенька! Кто пришел?
— Тетя Настя! — оглушительно звонко откликнулась девочка.
— Константин Федорович, я к вам, — тут же встряла Настя, поняв, что пора брать инициативу в свои руки, иначе препирательства с осторожной Машенькой могут слишком затянуться.
Через минуту она уже была в квартире, сидела на кухне вместе с больным дядей Костей, а в чашке перед ней дымился крепкий ароматный чай. Константин Федорович оказался щуплым невысоким мужичком с обширной плешью и угрюмым лицом. Настя, ориентируясь на «дядю Костю», как его назвал молодой водитель, думала, что это связано с большой разницей в возрасте. Но теперь, глядя на его лицо, понимала, что в слово «дядя» вкладывалось чуть насмешливое уважение к человеку, который во всем стремится к порядку, не терпит нарушений и чувствует себя всегда правым. Такие люди, она знала, бывают невероятно занудливыми и дотошными, но в то же время порядочными и очень добрыми.
