Евгений Сухов - Воровская правда
Беспалый не лукавил, когда обещал Ореху помочь подняться, — уже через год начальник колонии сумел раскидать всех авторитетов по другим зонам, а те немногие, что оставались у него на зоне, вдруг единодушно поддержали кандидатуру Ореха, когда речь зашла о новом смотрящем. На сходе вспоминались его прежние заслуги — говорили, что Орех прошел малолетку, где пользовался уважением; за плечами у него было три ходки, а общий тюремный стаж приближался к десяти годам. Больше других поддерживал его Рябина — он без конца говорил о том, что просидел с ним всю малолетку; вспоминал случаи, когда Орех показывал себя настоящим пацаном, и до хрипоты готов был доказывать, что более правильного и чистого по жизни вора, чем Мишка Орехов, отыскать будет трудно.
На том и порешили: Ореха выбрали смотрящим зоны — и это была прямехонькая дорога в положенцы, а возможно, даже в законные.
Постепенно отношения Ореха с Беспалым переросли в дружеские. Орех объяснял свое поведение тем, что он радеет за блатных, потому-то, мол, и вынужден общаться с кумом. И, действительно, кое-каких поблажек ему удавалось добиться для своей зоны. Орех даже захаживал к хозяину на квартиру, где они, удалившись от посторонних глаз, попивали за разговорами холодное пиво.
Орех придерживался традиций правильных воров и, пробыв год-полтора на воле, возвращался опять в колонию. Он старался быть толковым смотрящим и, пользуясь негласным покровительством Беспалого, налаживал каналы на волю, по которым в зону должен был поступать грев. В лагерях, где он чалился, всегда создавался крепкий общак, а зона считалась правильной. В среде зэков он получил репутацию справедливого смотрящего, который может не только поддержать братву, но и распутать самый сложный клубок противоречий. Орех никогда ни на кого не повышал голос и был неким гарантом мира и покоя в зоне. Однако он умел так насесть на мужичков, что те из кожи вон лезли, чтобы выдать повышенную норму. Орех поддерживал отрицал, его стараниями в ШИЗО шел дополнительный грев, и никто даже не мог предположить, что каждый воровской сход, куда он являлся, был засвечен и через несколько дней содержание разговоров блатных ложилось на стол Александру Беспалому.
Орех рос, и его авторитет в среде положенцев и законных все более укреплялся. Когда же он сумел организовать общак в четырех зонах Магаданской области, считавшихся «красными», то быстро отыскались законные, которые согласились дать ему рекомендацию на коронование. Никто даже не смел подумать, что выбор нового законного — это тонко спланированная акция ФСБ.
Орех не боялся проверок — единственный человек, знавший всю его подноготную, был Александр Беспалый.
Тюрьму и лагерь Орех давно не воспринимал как наказание. Неволя для него была частью тех обязанностей, которые он взвалил на себя, надев корону законного. Да и пребывание в колонии для него давно стало образом жизни. Он с улыбкой смотрел на первоходчиков, для кого зона была неким воплощением страшных сказок о преисподней. Кому, как не ему, вору в законе, было доподлинно известно, что в местах заключения жизнь не только не теряет смысла, а может быть, наоборот, приобретает доподлинные оттенки и остроту, о чем захарчеванный фраер может только смутно догадываться. Сам он практически не испытывал никаких ограничений в свободе, а по его желанию и за веселый хруст новеньких купюр в зону даже приводили баб.
Ореху нравилось его нынешнее положение, он тащился от него, как подросток от первой выкуренной папиросы. А если добавить к этому, что он был «слугой двух господ» — воровского закона и уголовного кодекса, то это делало его пребывание в колонии еще более пикантным, от чего сладко кружилась его голова. Ему нравилось ходить по краю пропасти — нечто подобное ощущает канатоходец, скользя над бездной с шестом в руках. Оступился — и ты уже не жилец! Зато какое блаженство испытываешь потом, когда опасная бездна остается позади и ты твердо ступаешь по крепкой земле, которая не прогибается под тяжестью тела.
И все-таки Орех больше ощущал себя вором. Совсем не потому, что значительную часть жизни провел за колючей проволокой, слушая тявканье сторожевых псов. Он знал людей, отсидевших и пятьдесят лет, но они не приблизились к блатным даже на шаг. Просто он с малолетства впитал в себя философию воров. Эта тонкая наука некоторым людям дается от природы. Это как абсолютный слух, который или есть, или нет. Так и у воров. Способными могут быть десятки и даже сотни, но роль первой скрипки в воровском оркестре всегда исполняет один — тот, на кого пало «божественное провидение».
Именно таким избранным ощущал себя Орех.
Он считал себя отменным смотрящим: за время его правления в зоне редко случались стычки между заключенными. Он наводил надежные каналы на волю, по которым бесперебойно поступал грев. По его указанию за колючку с воли переправлялась даже водка и дурь. Он находил общий язык с Беспалым и даже ухитрился добиться того, чтобы в пайку добавляли куски мяса.
Среди блатных Орех числился в правильных ворах, и многие знали, что он во благо воровскому закону частенько поступался собственными интересами. Но вместе с тем у Ореха не было сомнений, что если бы однажды воры узнали, что в отчетах начальника колонии он числится как агент по кличке Горбатый, то его немедленно нанизали бы на перо.
В этот раз Орех сел по решению сходняка: законники поставили перед ним задачу — превратить сучью зону Беспалого в воровскую. Он едва ли не расхохотался на сходе, подумав, с каким лицом будет рассказывать об этом своему давнему приятелю. Улыбку, промелькнувшую на его лице, люди восприняли за готовность подчиниться решению схода. Попав в очередной раз в Печорскую колонию, Орех тотчас поведал о своем задании Беспалому. Барин сначала неопределенно хмыкнул, а потом, подумав, сказал:
— Ну а вот этому не бывать. Впрочем, я не исключаю, что могут найтись такие дурни, которые захотят однажды ночью перерезать весь актив, а самого меня положить под штабеля дров.
— Надеюсь, этого не случится, пока я здесь смотрящий.
— Очень надеюсь, — кивнул Александр Беспалый.
Времена менялись, и теперь блатные не были столь строги к своим смотрящим. Ни у кого не вызывало удивления, что начальник колонии за руку здоровается с вором в законе и оказывает ему уважение, приглашая в свой кабинет. Частенько начальник колонии обращался к смотрящему за помощью, чтобы тот помог навести на зоне порядок. А если вор в законе заходил в кабинет кума или барина, то это не считалось чем-то необыкновенным: он мог заявиться и для того, чтобы попытаться облегчить участь кого-то из осужденных, да и потом, спрашивать с вора в законе мог только сход.
* * *В этот раз Беспалый, против своего обыкновения, отправил за Орехом дежурного офицера. Так он поступал только в исключительных случаях, и Михаил по рангу посыльного сразу понял, что разговор будет серьезным.
Старший лейтенант Кузькин был молод до неприличия. Только в прошлом году ему понадобилась бритва, а щеки его полыхали спелым красным наливом и напоминали зрелое яблоко. На службу в колонию он попал сразу после окончания института физкультуры, он больше был готов к тому, чтобы поднимать тяжести, чем заниматься воспитательной работой среди осужденных. Еще совсем недавно он видел себя победителем на международных турнирах и не представлял жизни без сборов и ежедневных тренировок. Но на последнем курсе института он завел амур с дочкой главного тренера сборной Москвы и на родительской даче сумел избавить ее от девичьей чести. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Кузькина изгнали из сборной и в качестве наказания отправили служить в одну из отдаленных колоний. Но даже здесь он не терял формы и постоянно изматывал себя штангой, будто готовился штурмовать олимпийские вершины. По колонии он ходил не спеша, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Зэки в его присутствии передвигались бочком, опасаясь, что тяжелоатлет случайно заденет их литым плечом. Сам Кузькин не мог дождаться окончания службы и принародно объявил, что в последний день непременно расстреляет свою фуражку из табельного оружия.
Заключенные относились к нему настороженно: у каждого на памяти был недавний случай, когда он сумел усмирить толпу разодравшихся зэков. Кузькин, подобно тарану, ворвался в самую гущу дерущихся и несколькими взмахами кулаков раздробил с пяток челюстей.
Орех жил в дальнем углу барака, в маленькой уютной комнатенке, которую он любовно называл каптеркой. Его биндюга имела даже отдельный вход, а стерильную чистоту в ней поддерживали парочка шнырей, да еще захаживал смазливый педераст Антон, которого все без исключения называли Аннушкой. Он был толстым до безобразия, с гладкой бабьей кожей. Ни для кого не было секретом, что смотрящему он был вроде жены, за что дополнительно получал кое-что из жратвы.
