Владимир Колычев - Дважды коронован
– Слышь, мужик, ты куртку не продашь? Все равно ведь отберут, а мне осенью освобождаться.
– Скока?
– Ну, две пачки дегтя...
Он вынул из кармана ватника две пачки стремного грузинского чая.
– Да мне и одной хватит.
– На, держи! – Одну пачку мужик протянул Гене, а другую вернул в карман.
– Да нет, это ты держи!
Он ударил его без замаха, даже корпусом не повел. Но «козел» слетел с копыт и затылком стукнулся о трубу, что, выползая из земли, втягивалась в стену бани. Труба была обмотана теплоизолятом, и это значительно смягчило удар.
– Эй, ты чего? – потирая отбитый подбородок, спросил мужик.
– Ты же сам в пачку хотел... Вали отсюда, козлина позорная!
Увы, но эта выходка не осталась безнаказанной. Откуда-то вдруг появился офицер с повязкой дежурного и с ним два сержанта в камуфляже.
– Что за шум? И драка есть, да? – выразительно посмотрел на «козла» офицер.
– Да вот, ни за что ни про что... Земляков искал, а он по морде!
– Гроб себе заказывай, гнида! – пригрозил ему Гена.
И тем самым подписал себе приговор. На десять суток ареста. Но прежде чем препроводить в штрафной изолятор, ему позволили помыться, переодеться в лагерную робу. Вещи свои, сумку он сам сдал на склад, все как положено, по описи.
Его закрыли в четырехместной камере, где помимо него уже чалились два зэка – один рослый, с большой головой и удлиненным, как у лошади, лицом, второй низкорослый, худощавый, но более живой.
– А чего не здороваешься? – задиристо спросил мелкий.
– А кто его знает, кто вы такие? – скривился Гена.
«Может, вы петухи!» – читалось в его взгляде. Вслух он это сказать не решился – все-таки строгий режим, и за слова здесь спрашивают строго.
– Да мы-то правильные люди. А вот кто ты такой?
– И я правильный. – Витязь назвался, сказал, в какой зоне первый срок мотал, за какие грехи на вторую ходку загремел, за что сюда закрыли.
– Ну тогда присаживайся, если правильный. – Кивком головы мелкий показал на свободное место.
Нары здесь подняты, откроют их только на ночь. Но какие-никакие условия все-таки имеются.
– У нас в зоне кондей без дубка был, – хлопнув ладонью по железной столешнице, сказал он.
– И что, стоять приходилось? – густым голосом спросил рослый.
– Гонишь? Тут хоть стой, хоть лежи, а все равно сидишь, – хмыкнул Гена. – Теория относительности, блин...
– Какая теория? – не понял парень.
– Относительности. Это когда голову в загрузочную относят.
– Зачем?
– А чтобы мозгами загрузили.
– А зачем?
– Проехали... Я вот что хотел спросить, – обращаясь к мелкому, начал Гена. – Что за зона тут у вас? Я так что-то не очень понял. Красноповязочники беспределят, а мусора такие вежливые, аж тошнит. Козлиная зона, да?
– Красная. Была красной. Тебя вот за козла закрыли и пальцем не тронули. А раньше бы урыли... – с видом большого знатока объяснил мелкий. – Потому что порядки козлиные были.
– А сейчас?
– Сейчас... Тебя заяву заставляли подписать?
– Какую заяву?
– Ну, что на путь исправления встал. Было такое?
– Нет.
– А раньше было... Все подписывали. А Никон не подписал. Его здесь, в кондее, гноили. Почки на фарш отбили. А он все равно ничего не подписал. И барак на бунт поднял, а потом и зону «разморозил», когда новый начальник пришел. Тот права начал качать, Никона в кондей закрыл, а зона поднялась. Спецназ тут был, все дела. Прессануть нас хотели, а тут комиссия из Москвы, пресса... Короче, новый хозяин в крайняке остался, прижух конкретно. Сейчас тише воды ходит, взглянуть на зэка боится... Ну, в смысле, по закону все. И живем нормально, и на промке план человеческий, и пайка... А бузы нет, потому что Никон за этим всем смотрит. Если что не так, он чисто с хозяином вопрос решает и все выпрямляет, если не ровно...
– Кто такой Никон? В законе?
– Ну, да. Он вообще-то, «апельсин». В смысле, его на воле короновали. За деньги там или еще за что. А он тюрьму, говорят, под себя взял и здесь круто себя поставил. Братва за ним реально идет. Конкретно уважает. И если ты, например, назовешь его «апельсином», он тебе слова не скажет. А пацаны подойдут... Ну, я не знаю, что может быть. Может, ливер помнут, а может, и на пику. За Никона тут реально каждый подпишется.
– Но ты же назвал его «апельсином», – нахмурился Гена. Он уже понял, что мелкий ничего собой не представляет, серая масть, одним словом.
– Не, я так, для сведения.
– Да это неважно. Ты назвал «апельсином» реального уважаемого вора.
– Эй, ты чего? – всполошился мелкий, осознав, что напоролся на серьезный косяк.
– Да ничего. Я тебе сейчас башку откручу, чтобы за базаром следил...
Плевать Гена хотел на какого-то там Никона. Но если тот в законе, если первый в зоне человек, нужно к нему примазаться, чтобы в теме быть. Присмотреться, принюхаться, единомышленниками обрасти, на самый верх выбиться. А там, глядишь, Никон откинется, и Гена сможет занять его место. На корону он не претендует, но зону хотел бы под себя взять. И опыт у него есть, и желание.
Он не стал сильно бить мелкого – нос ему сломал да челюсть вывихнул. Но этого вполне хватило, чтобы Никон узнал об этом событии...
* * *Абакум хмурил взгляд, сжимал зубы, но это не та мина, которая вызревает при хорошей игре. Вроде бы он вызвал Спартака к себе на разговор, но при этом сам чувствовал себя гостем.
– Общак должен быть один, – с внутренним натиском, но все-таки не очень уверенно проговорил он. – Зона одна, и общак должен быть один.
Спартак усмехнулся. Он и с Аржановым вопрос решил, и нового начальника зоны приструнил; «козлов» на место поставил, порядки воровские установил, за порядком смотрит, проблемы решает. Абакум же как бы в стороне. Числится со своими корешами в котельной, хотя реально ничем не занимается, только помещение занимает – типа, кабинет у него свой, там он и чифирь гоняет, и ночует. Петушков молоденьких к нему туда время от времени водят. Не жизнь у него, а малина. И все это потому, что Спартак не хочет обострять с ним отношения. Он сделал так, чтобы Абакума с его жуликами оставили в покое.
– Тогда и вор должен быть один, – пронзительно посмотрел на него Спартак. – Или ты скажешь, что я не в законе?
Абакум промолчал. Тогда Спартак надавил взглядом на Аркана, который до сих пор находился перед ним в долгу. Он хорошо помнил, как Аркан встрял в его разговор с Абакумом, как накосячил. Такое не прощается, но из уважения к Абакуму Спартак не стал спрашивать с него. Если же он сейчас вякнет...
Но Аркан, поджав губы, отвел взгляд в сторону. После того как Спартак «разморозил» и поставил под себя зону, глупо было идти против него. И против истины.
– Людей слушать надо, – сказал Скорняк. – Люди правду говорят. Вчера кто-то «апельсином» тебя назвал, так с него за это жестоко спросили. Не был бы ты в законе, не спросили бы. А спросили, потому что реально тебя уважают...
Спартак удовлетворенно кивнул. Слышал он эту историю. И хорошо, что Скорняк вставил ее в разговор, давая понять, что готов признать законного вора с погонялом Никон. Тем более что сам Абакум так его назвал, после того как Спартак поставил в стойло всех «козлов». Вроде бы и признал его, перекрестил, но до сих пор воротит от Спартака нос. Может, завидует, а может, через свои принципы переступить не может. Или на его деньги нос точит. Лагерный общак за ним, но насытить его у Абакума не выходит. Потому и злится. Потому и позвал, переступив через себя.
– В зоне могут быть и два вора, и три, – продолжал Скорняк. – Только кто-то главный, а кто-то в стороне...
– И кто у нас в стороне? – усмехнулся Спартак.
Он и зону под себя переделал, и в больничке ремонт организовал, и с провизией вопрос решил, чтобы заключенных нормально кормили. Даже на одежду денег дал, чтобы по весне заключенные в новые робы оделись, чтобы не называли их ветошью, как это у них водится. Валенки, сапоги, матрасы, белье – и эту статью расходов он потянул... Все на нем держится, какие могут быть после этого предъявы?
Впрочем, Абакум не предъявляет, просто хочет его деньгами распоряжаться.
– Не буду я в стороне, и не надейся, – пристально глядя на старого вора, покачал головой Спартак. – Если общак один должен быть, тогда давай сходняк проведем. По всем правилам. А не так, что ты меня к себе вызвал. Эй, этого приведите... Я тебе не «этот», Абакум. Я могу принять твои правила, но только мы с тобой на равных будем.
Он не стал дожидаться, что скажет ему Абакум. И так почти на просительный тон перешел, а выслушать ответ – уже слишком. Поэтому он поднялся и, ни с кем не прощаясь, вышел из помещения. Он все сказал, а свой ответ Абакум пусть шлет по почте, и желательно в уважительном виде. Если нет, Спартак сам отвернется от него. Со всем отсюда вытекающим...
* * *Слышал Спартак про Гену Витязя, но видеть как-то не приходилось. А сегодня встретился с ним. Он сам напросился на встречу – дескать, на воле часто пересекались, все такое. К тому же, как оказалось, это он избил мужика, который назвал его «апельсином».
