Пропавшая сестра - Марр Эль

Успокойся. Compter jusqu’a dix. Надо начать сначала.

— Анжела, прости меня… за все. За маму и папу. За то, через что тебе пришлось пройти здесь, но нам сейчас нужно сосредоточиться. Куда ты пошла, когда сбежала?

— Домой. Открыла дверь запасным ключом, который прятала в вестибюле, захватила немного наличных, которые хранила на всякий случай, написала тебе сообщение на доске, сделала закладку к своему сообщению в блоге, чтобы ты могла ее найти, и засунула под шкаф чеки. Я знала, что ты будешь искать везде и что Себ свяжется с тобой, чтобы заманить сюда. Он сказал мне, что украл тело из больничного морга и сбросил его в реку, чтобы все думали, что это я.

Я с содроганием вспоминаю запах гниющей, пропитанной водой плоти. Однако, взглянув на ноги Анжелы, я замечаю, что на ее лодыжке действительно присутствует символ Близнецов.

— Потом, — продолжает она, — я пряталась в катакомбах, надеясь, что он не станет искать меня здесь. Я думала о том, что бы ты сделала в моей ситуации, Шей. Ты всегда была такой рациональной. Но даже ты не смогла бы найти выхода из сложившейся ситуации.

— Это точно. Но зачем ты написала, что тебя преследовал Жан-Люк? Я была уверена, что это он похитил тебя.

— Возможно, этот вопрос лучше задать мне. — В дверном проеме появляется Себ. Он бросает на землю большую холщовую сумку, набитую какими-то тяжелыми предметами. — Ведь это я написал.

Мы смотрим на него: два одинаковых застывших лица. Сквозняк проникает в длинные рукава моей рубашки, и по коже бегут мурашки. Как долго он там стоял? Пытаюсь поймать взгляд Анжелы, но она упорно смотрит в потолок. Себ входит в комнату.

— Вчера вечером вечеринка была hyper chouette! Звучит знакомо?

Самодовольная ухмылка кривит его рот.

Пытаюсь вспомнить письмо дословно, и в памяти всплывает фраза, которая меня тогда покоробила. О том, что у французов нет глазков в дверях. Я тогда подумала, почему Анжела написала «глазков в дверях», а не «дверных глазков», и решила, что после трех лет, проведенных во Франции, она стала подзабывать родной язык.

Себ подходит к стоящему в углу генератору и включает его. Металлическая коробка с утробным рычанием оживает.

— Мой визит в больницу был успешным, так что можно перейти к следующему этапу.

Прежде чем я успеваю опомниться, он подходит ко мне, выхватывает шприц и задирает мой рукав. Потом наклоняется ниже и говорит почти дружелюбно:

— Шейна, пора сделать анализ крови.

Глава 32

На экране ноутбука — узкий коридор, ведущий в подземную лабораторию Себа; в нижнем правом углу видна ближайшая к лаборатории развилка. Войти или выйти незамеченным не удастся. Еще одна камера висит у меня над головой.

Себ раскладывает инструменты на полках стального шкафа, разговаривая с нами через плечо.

— Ну вот, теперь все готово. Анестезия, антибактериальные салфетки, антисептик.

— Пожалуйста, не делай этого. Ты ведь можешь отпустить нас.

Он молча возится с пластиковыми бутылками. Потом говорит едва слышно:

— Нет. Не могу, Шейна.

— Конечно можешь! — продолжаю я бодро, расслышав неуверенность в его голосе. — Отпусти нас — и обещаю, что мы не пойдем в полицию до тех пор, пока ты не скроешься.

Он запрокидывает голову, будто изучая потолок. Затем подходит к Анжеле, хватает ее за запястья и тащит к соседней стене. Подняв с земли цепь, он перекидывает ее через связанные руки Анжелы и пристегивает металлическим замком к крюку, торчащему из стены. Положив ключ в карман, он поворачивается в мою сторону.

— Пожалуйста, Себ. Ты… ты ведь хороший человек. Ты не должен этого делать! — кричу я, пока он неторопливо подходит ко мне.

Он резко останавливается передо мной, как в тот день, когда он застал меня на Елисейских Полях за покупкой широкополой шляпы.

— Взгляни на эту сцену, Шейна. Разве ты могла себе представить такое, только прилетев в Париж?

Он заливается громким неестественным смехом, который вдруг резко обрывается. Я вспоминаю угрюмое выражение лица Себа во время нашей встречи и его покрасневшие глаза. Тогда я думала, что он плакал из-за Анжелы.

— Конечно нет! Я думала, что ты мой друг, Себ. Думала, что ты позаботишься обо мне.

Он сдвигает брови, и какая-то тень того, первого дня вдруг пробегает по его лицу.

— Единственная моя забота — это найти лекарство.

— От рака?

— Да уж, от рака… От химического оружия, — шепчет Анжела, поджав под себя ноги и прижавшись к стене.

Себ смотрит куда-то поверх моей головы.

— Совершенно верно. Мой брат погиб от него. Я смотрел, как он умирает, и был не в силах ничем помочь. Оставалось только смотреть.

Валентин говорил, что Батист Брони погиб от отравления горчичным газом. Делаю медленные вдохи и выдохи, считая секунды и не желая мешать воспоминаниям Себа.

— После смерти Батиста я потерял покой.

— Что ты имеешь в виду?

— Я повсюду видел его в Париже. В толпе, в магазине, в парке, в этих катакомбах. Он встречался мне везде. Я боялся, что схожу с ума. Стал ненавидеть людей. Почему они все продолжают жить, когда Батист умер?! Это несправедливо. Почему они живы, а моего брата нет?! Это неправильно.

Его руки сжимаются в кулаки, и я борюсь с желанием отодвинуться от него подальше.

— И что ты сделал?

— Я обратился к тому, что знаю лучше всего. К науке и поиску лекарства. Сначала изучил все существующие теории борьбы с последствиями применения разных видов химического оружия. Потом я понял, что наука в этом вопросе зашла в тупик и уже давно не предлагала ничего нового, и решил начать свои исследования. И тут наткнулся на любопытный факт. Реакции однояйцевых близнецов — людей и подопытных животных — на различные химические вещества были похожи. Но как найти ресурсы для продолжения этих исследований?

Мы с Анжелой переглядываемся, но не решаемся прервать его монолог.

— Однажды здесь, в туннелях, я встретил бездомного. Мы разговорились, и он упомянул, что у него есть брат-близнец. И тут я понял, что это мой шанс. Я завел его подальше в глубь лабиринта и провел на нем свои первые опыты, прекрасно понимая, что искать его никто не будет. Взял у него образцы крови, мышечной и костной тканей и отнес их в лабораторию. Но там проводить исследования было не очень удобно, поэтому я постепенно переправил все необходимое оборудование сюда.

Холодный страх пауком проползает по моей коже, когда я представляю, что нас ждет. Облизываю губы и пытаюсь осмотреть комнату в поисках какого-нибудь оружия. Ведь я еще не закована в цепи, в отличие от Анжелы.

— Сначала у меня ничего не получалось, — продолжает Себ, — Но потом я понял, что давал подопытным слишком много анестезии во время процедур, чтобы они не кричали и не мешали мне работать. Тогда я пожертвовал милосердием и отказался от анестезии.

Он сжимает губы, словно желая показать свою твердость.

— И сколько у тебя было таких… подопытных?

Шкаф с инструментами, которые можно было бы использовать в качестве оружия, стоит слишком далеко от меня. Не достать.

— Много. Есть теория, что один из близнецов всегда чувствует, если другому плохо. Я решился ее проверить. Сначала я сосредоточился на обыкновенных, разнояйцевых близнецах, но вскоре понял, что… — он смотрит мне прямо в глаза. — Что мне нужны одинаковые особи, такие как вы. Более качественные, однояйцевые.

Все эти люди. Четыре трупа до моего приезда и три после.

— Значит, ты и есть тот серийный убийца, которого разыскивает полиция, — выдыхаю я.

Себ выпрямляется во весь рост.

— Прошу любить и жаловать. Все они — два бродяги, плотник, женщина, которую я нашел через больничную картотеку, и эта цыганка, — все они славно послужили делу науки. Я почти нашел лекарство.

— А зачем ты убил Леруа? Ведь у него не было брата-близнеца.

Вспоминаю, как Валентин прятал в карман ножницы и как я заподозрила его в убийстве Леруа. Теперь-то ясно, что он этими ножницами разрезал путы на трупе.