Александр Чернобровкин - Время - ноль
Мать и отчим недолго смотрели телевизор. Только пробежала по экрану в конце программы «Время» сводка погоды, как оба поникли головами. Мать иногда вскидывалась, жалобно моргала, глядя на расплывчатое изображение, и снова медленно клонила седую голову. Отчим, сложив руки на коленях, гудел носом громче телегероев.
– Мам, ложились бы спать – что вы мучаетесь?
– Нет, я смотрю, – подняв голову, возразила она, а через несколько минут толкнула мужа: – Пойдем, отец, спать. Все равно ерунду показывают.
Отчим кивнул, будто разделял ее мнение о телепередаче, тяжело поднялся.
– Пойдем, не будем Сереже мешать.
Еще год назад прилавки универмага были завалены товарами. Пусть плохими, но их было много. Теперь нет никаких. Размели все: ждут повышения цен, разговоры о котором идут слишком долго, значит, повышать будут круто. Побродил немного под скучающими взглядами продавцов и решительно открыл дверь служебного входа.
– Вы куда? – попыталась остановить продавщица.
– Не твое дело.
Ответ девицу успокоил – попыталась остановить продавщица.
– Не твое дело.
Ответ девицу успокоил: хамит – значит, свой.
После возвращения из армии Сергей как ветеран и инвалид войны был прикреплен к универмагу. За год купил только кроссовки себе и кофточку сестре: то денег не хватало, то просто лень было сходить. Зато у директора хватало денег, забирал все, от чего отказывался Сергей, щедро расписываясь в карточке напротив чистых строк. Пусть лучше люди втридорога получат вещи, чем шишкарня городская растащит.
Директор полулежал в кресле за столом, разговаривал по телефону. Увидев посетителя, плавным жестом указал на кресло у стены. Слишком оно было удобное и не располагало к деловым разговорам, поэтому и поставили здесь, чтобы не мешали директору отдыхать на рабочем месте. Судя по уменьшительным суффиксам, разговаривал директор не с начальством. «Милочки», «лапоньки», «кисоньки» так и сыпались в телефонную трубку, обхваченную белой безволосой рукой с золотым перстнем на среднем пальце. Чем-то директор напоминал карикатурного дореволюционного барина, какими из изображают в современных журналах. На ум сразу приходило устаревшее слово – вальяжный.
«Кисонька» в последний раз была поцелована в «лобик, носик, губки и везде», и трубка аккуратно, как ребенок, уложена на аппарат.
– Ну, как живешь, кореш? – вместо приветствия поинтересовался директор. Он почему-то разговаривал с Сергеем с ноткой добродушной снисходительности и на приблатненном жаргоне. Наверное, считал, что на фене легче установить контакт с молодежью, или давал понять, что, как и любой работник советской торговли, имеет прямое отношение к криминальному миру.
– Лучше всех: никто не завидует! – В тон ему ответил Сергей.
– Это клево, когда никто не завидует. Эх, мне бы так устроиться! – Директор хихикнул и забарабанил пальцем по столу. – А то все, понимаешь... Ну, не будем жаловаться, не за тем пришли в мир, – закончил он деловым тоном. – Прибарахлиться надо?
– Да.
– Ты ведь у нас уже не числишься?
– Я заплачу. Сколько надо.
Достал пачку денег, загнул по-блатному угол, отпустил. Новенькие купюры зашелестели, вырываясь из-под пальца.
– Банк поставил? – сообщнически подмигнул директор.
– Кооперацией занялся.
– Да? И в какой ... сфере?
– В разных.
– Секрет фирмы? Понимаю! И одобряю: деньги не любят болтовни. – Он еще раз хихикнул. – Вам руководитель с опытом и... хорошими связями не нужен?
– Пока нет. – Сергей улыбнулся двусмысленности своего ответа. «Директорами со связями» они пока со связями не занимаются, но все может быть, а этот тысяч на пятьдесят потянет.
– Если понадобится, меня вспомни. В госторговле плохие времена начались, с горя и я займусь кооперацией. Как у вас говорят, помогу лохов причесывать.
– Вспомню, – чистосердечно пообещал Сергей.
– Ну, перейдем к делу. Что надо?
– Телевизор цветной и кое-что из шмоток: женские сапоги зимние, кофточку, платье – в общем, на пожилую женщину, чтоб одеть с ног до головы. И мужской костюм тройку, пятьдесят четвертый размер.
Директор постучал пальцем по животу. Перстень лежал как раз на пуговице и звук был такой, будто цокает копыто по булыжной мостовой.
– Шмотки сделаем, этого у нас пока хватает, а телевизор... – копыто цокнуло в последний раз, – ...так и быть, получишь и его. По старой памяти и, – директор подмигнул, – как будущий подельник.
Жаргон звучал в устах директора так же неестественно, как угрозы матом в устах пятилетнего ребенка. Неужели не понимает, насколько глупо выглядит? Толик Шиша и Игорь Дрон, имеющие полное право говорить на таком языке, и то употребляли его реже, приберегали на нужный случай, видеть, боялись стать похожими на таких вот.
– На, черкни пару раз, – директор вынул из стола чистую ветеранскую карточку на получение товара. – Оформи, будто ты опять за нами закреплен. Сам понимаешь – отчетность должна быть в порядке.
Сергей расписался раз пять.
– Грузи еще, не скромничай.
Нагрузил все строки.
Директор поморщил маленький носик, издал им звук, похожий на хрюканье, и спрятал карточку в стол.
– Пойдем на склад.
По пути туда он предупредил:
– Кладовщице четвертачок поднеси: не подмажешь – не поедешь.
Кладовщица – ядреная рыжеволосая баба с вздернутой к носу верхней губой, обнажающей зубы и десну, – рассыпалась перед директором мелким бесом. Она натягивала на верхние зубы жирно намазанную темно-фиолетовой помадой губу, но прикрыть их удавалось лишь наполовину, поэтому четыре передние напоминали придорожные столбики, только средняя полоса была не черная, а фиолетовая. Директор шепнул ей несколько слов на ухо.
– Сделаем, Павел Григорьевич, – пообещала она.
И сделала, благо выбор на складе был не в пример прилавкам магазина. Заплатил директору, не торгуясь, хотя переплачивал рублей семьсот. Тот небрежным жестом сгреб купюры в верхний ящик стола.
– Пересчитайте.
– Вор вору должен верить!
Значит, директор из особой категории воров, потому что внимательно следил, когда Сергей отсчитывал деньги.
Шестое марта выдалось теплым, солнечным – в такой день трудно усидеть дома. Когда-то, школьником, мог часами бродить по улицам. Обычно гулял с одноклассником и другом Денисом, обсуждали планы на будущее. Планы были грандиозные. Вспомнились они с горькой усмешкой: Денис сидел в тюрьме за то, что избил негра, который решил, что в Союзе можно вытворять безнаказанно что хочешь, а у Сергея есть шанс свидеться с другом раньше, чем того освободят.
– Привет, Серега! – крикнули с противоположной стороны улицы.
– Привет, – ответил он, не глянув туда. После Афгана кто только с ним ни здоровался, даже незнакомые.
– Серега, ты что – обурел, не узнаешь?! – Парень пошел через дорогу к нему.
Имени парня не помнил, только кличку – Бас, кажется, от фамилии Басков. Кучерявый здоровяк, кандидат в мастера спорта по классической борьбе, работал токарем на бывшем Сергеевом участке.
– Ну, зазнался, братуха!
– Задумался.
– Верю, верю, чего там. – Бас по-братски даванул рук бывшему мастеру. – На каникулы приехал?
– Бросил я институт, в кооперативе работаю.
– Вижу: одет знатно, не то, что мы – бедные пролетарии.
– Не тебе жаловаться! – возразил Сергей. Басков ходил в передовиках и за кандидатское звание получал доплату.
– Разве это деньги?! – Бас презрительно сплюнул. – На троих еле хватает... Да, ты же, наверное, не знаешь, у меня сын родился. Можешь поздравить!
– Поздравляю.
– Зойка девку хотела, а вышло по-моему...
– Так ты женился на ней?
– Ну! – Басков свысока глянул на бывшего мастера.
В ответ на такой взгляд оставалось лишь сдержать презрительную улыбку.
Зоя – хрупкая девушка с приоткрытым от удивления или испуга ротиком – пришла на завод в сентябре по распределению из техникума, который до армии закончил Сергей. Начальник цеха собрался и ее поставить мастером, но поговорив с Зоей минут пять, глухо зарычал и властно отчеканил:
– Оператором ЧПУ.
В дальнем углу цеха, отгороженном щитами, установили два станка с числовым программным управлением. Два наладчика из Донецка уже неделю бились над ним, никак не могли настроить. Станки усердно кромсали заготовки и механические руки в несколько приемов вынимали из патронов и клали на стол что-то непотребное. Наладчики обмеривали это что-то, обиженно плевали в деревянный ящик для стружки и следом швыряли брак. А Иногда станки часок-другой вели себя послушно. Наладчики радостно складывали схемы. Паковали в футляры приборы, похлопывали друг друга по плечу, а станки – по кожухам. На следующее утро схемы опять разворачивались, приборы распаковывались, и наладчики, вооружившись отвертками, ковырялись в серых уродах.
