Патрик Калхэйн - Черные шляпы
Сидя на потрепанном деревянном стуле для посетителей, напротив Йеля, раскачивавшегося в своем вращающемся кресле позади стола, Эл заговорил сам:
— Но Кудрявый и все остальные были в Манхэттене, следили за этим кабаком. Могли ли это сделать Холидэй и два его старых Диких Билла?
Йель отмахнулся.
— Единственный Дикий Билл, которого я здесь чую, это Ловетт! Его и Деревянную Ногу, подловивших наших парней-простачков в Манхэттене, притащивших их за задницы сюда и убивших их, просто и хладнокровно убивших их! Эти ирландцы просто животные… Тебе повезло, что тебя с ними не было!
Кудрявый и Лысый были помощниками Эла в деле в «Скальде», так что он понял, куда клонит шеф.
— Итак, Фрэнки, какой наш следующий ход?
— С ирландцами? Об этом позабочусь я. А твой следующий ход — принять приглашение на игру в карты у Холидэя.
Эл вздрогнул.
— Какого черта, босс, это розыгрыш, что ли?
— Никаких розыгрышей, — ответил Йель, покачав головой. — Что бы ты сказал на то, если я сообщу тебе, что сегодня мне позвонил… Арнольд Ротштайн собственной персоной.
Эл резко выпрямился.
— Иисусе. И с каких это пор у нас дела с этим финансовым королем Манхэттена?
— Возможно, с нынешних, если нам повезет. Если мы хотим застолбить участок на Манхэттене, нам надо вести себя так, чтобы не огорчать его. Он считает себя этаким… этаким миротворцем или чем-то в этом роде. Ротштайн ведет дела с Холидэем, и если мы хотим хоть когда-то вести дела с Ротштайном, он подразумевает, что некоторые прошлые дела должны остаться в прошлом.
— Легко ему так говорить, мать его, — пробурчал Эл, потрогав шрамы, багровеющие на левой щеке.
— Слушай, Ротштайн — ростовщик, черт, но ростовщик, который может закруглить того, кто пойдет не в ту сторону. Это неожиданная прелюдия, особенно со стороны такого парня, и если учесть, в каком супе из дерьма мы плаваем здесь и сейчас, я не собираюсь игнорировать такие предложения. Капишь?
— Капишь, — нерешительно повторил Капоне.
Йель выставил вперед ладонь.
— Согласно посланию от Холидэя, ты приглашен на приватную игру в его клуб, вечером в воскресенье.
— Игру? Какую, к чертям, игру?
— Покер. Мы же говорили о том, что Эрп открыл там комнату для игры, не так ли? Маленькую комнату на первом этаже.
На прошлой неделе Йель рассказывал Капоне про покер у Эрпа, в качестве подготовительной стадии для полномасштабного казино.
— Ага, точно, босс. Как я понимаю, Ротштайн хочет, чтобы мы собрались там, словно куча радостных устриц в банке. Но зачем им там я? Почему не вы?
Йель пожал плечами.
— Пригласили нас обоих, но я отказался, сославшись на кризис в делах. Но принял приглашение для тебя, поскольку ты здесь главный после меня.
Эл улыбнулся, слегка уязвленный, но улыбнулся.
— Мне действительно приятно это слышать, босс. Чертовски приятно.
Он подвинулся на край деревянного стула.
— Это что-то вроде… Вы называете это… переговорами? Ротштайн в качестве посредника между двумя недружественными группами?
— Нет. Возможно, до этого дойдет позднее. Это исключительно официальный прием. Игра с высокими ставками, как сказал Ротштайн.
— Да уж, ставки высоки, типа, мне получить пулю в затылок.
Йель проигнорировал последнюю фразу.
— Можешь взять черный «Кадиллак». Прикуп — штука баксов. Вот.
Он достал из-под бухгалтерского журнала конверт и передал его Элу.
Тот взял конверт, откинул большим пальцем клапан и пересчитал деньги. Три штуки, сотенными.
Йель улыбнулся, хотя в его нынешнем настроении для этого требовалось определенное усилие.
— Выиграешь, проиграешь, все твое, мальчик.
— О, спасибо, босс. Может, я смогу провести эту ночь с пользой.
Йель поерзал в кресле.
— И Ротштайн сказал… как там он это сформулировал? Это «жест» со стороны Холидэя. Дружественный жест. В общем, они хотят удостовериться в том, что ты уже не горишь желанием прикончить эту костлявую задницу.
— Ну, я все также горю этим самым желанием.
— Черт подери, Эл, сделай так, чтобы они подумали, что ты не хочешь!
Эл вздохнул, откинувшись на спинку стула.
— Кто со мной?
— Никого. Ни телохранителей, ни поддержки. Хозяева диктуют правила. Даже Ротштайн будет один.
Эл снова сдвинулся на край стула.
— Босс, вы же не думаете, что я отправлюсь без пушки!
— Насчет железа ничего не говорилось. Они просто хотят, чтобы вокруг не стояла толпа горилл и чтобы какое-нибудь мизерное недоразумение не переросло в стрельбу. А ты можешь отправиться загруженным, только не переусердствуй.
Как выяснилось, оружие было первым предметом обсуждения. Когда Эл поднялся по ступенькам и вошел в главный вход особняка, его встретил Бэт Мастерсон. Даже не поздоровавшись, он принялся его обыскивать, позволив себе такую вольность, как самому залезть в правый боковой карман пиджака Эла и вытащить оттуда револьвер тридцать восьмого калибра. Он быстро отдал его Техасской Гуинан, которая играла роль дежурной официантки.
Эл перехватил запястье Мастерсона, хотя его оружие уже было в руках у девушки-блондинки, кричаще одетой, словно на карнавальном шествии, в красное с блестками платье с большим вырезом.
— Нет, — сказал Эл.
Улыбка Мастерсона выглядела настоящей, но его светло-голубые глаза смотрели ледяным взглядом.
— Извини, Эл, как в Додж-сити или Тумстоуне. Проверка в дверях на стрелялки.
— У меня с собой только одна, — сказал Эл, отпуская запястье Мастерсона и выставляя руку ладонью вперед. — И я хочу получить ее обратно. Сейчас.
— Если ты не желаешь играть по правилам, установленным в этом доме, — начал Мастерсон, и его улыбка стала такой же ледяной, как взгляд, — то мы попросим тебя уйти.
— Тогда мне придется уйти. Я не собираюсь играть в Даниила в вашем чертовом львином логове.
— Воля твоя.
Эл наклонился к нему, оказавшись чуть ли не нос к носу.
— Послушай, отец, если бы ты пришел в мой дом один, а я там был бы со своими ребятами, ты бы вошел внутрь без своей пушки?
Мастерсон вздохнул, секунду подумал и выдохнул:
— Нет. Я не стал бы… Текс! Верни ему его штуковину… Входи, милости просим.
Сделав жест в духе «проходите», Мастерсон пошел сквозь открытые двойные двери.
Техасская Гуинан отдала Элу револьвер тридцать восьмого калибра, взамен которого он вручил ей свою черную «борсалино», а затем отщелкнул барабан револьвера и крутанул его. Все патроны были на месте.
— Спасибо, милая, — сказал ей Эл, и она улыбнулась в ответ, обнажив все зубы и захлопав глазами. Платье прикрывало едва половину ее груди, отнюдь не худшей груди, особенно для женщины под сорок. — Я слышал, у тебя здесь действительно хорошее шоу.
— Ты можешь как-нибудь посмотреть на одно из моих шоу, солнышко, — ответила она.
Она мило взяла его под руку и проводила, благо в небольшую комнату в фасадной части здания с затянутым зеленым фетром столом для покера идти было недалеко. Все кресла, кроме одного, повернутого спинкой к незажженному камину, над которым висела картина с пейзажем Дикого Запада, уже были заняты. Когда он вошел, никто не встал, но все кивнули и поздоровались.
Сидевший напротив пустующего стула Джонни Холидэй обернулся к Элу.
— Рад, что ты решил прийти. Добро пожаловать.
Задрав голову, он повернулся в кресле и протянул Элу руку для пожатия. Эл пожал ему руку.
— Я не буду держать обид, — сказал Эл, одарив хозяина дома широкой дружелюбной улыбкой.
В мыслях же Эл видел, как режет бритвой эту худую смазливую рожу с голубыми глазами, видел струи крови и лоскуты кожи. Вместо этого он обошел стол и уселся на оставленное ему место.
Он знал всех сидящих за столом игроков, кроме одного худощавого человека с усталым лицом цвета топленого масла, сидевшего по соседству слева. Он представился Элу, назвавшись Мизнером. На нем был смокинг, который делал его слегка похожим на старшего метрдотеля.
Слева, чуть поодаль от Капоне, сидел Эрп в черном костюме сотрудника похоронного бюро и галстуке-ленте. Белизна седых волос и усов, обрамлявших узкое морщинистое лицо, резко контрастировала с темной одеждой. Для такого старого козла Эрп выглядел очень властно и внушительно.
Следом за Эрпом сидел этот павлин, спортивный журналист Дэймон Раньон, в зеленом костюме и галстуке более темного зеленого цвета, заколотом булавкой с изумрудом. Рубашка и подтяжки были более светлых зеленых тонов. Может, этот чудак считает, что зеленый цвет привлекает деньги. Невыразительное лицо, украшенное очками в проволочной оправе. Сигарета, едва не выпадающая из тонких губ, пепельница поблизости, в которой уже лежат два окурка. Этот эксцентрик познакомился с Капоне на боксерском бое в Гардене, с тех пор они беседовали едва пару раз, хотя, по правде сказать, Раньон всегда вел себя так, что говорил только его собеседник.
