Роберт Крейс - Правило двух минут
Холмен ругал себя за то, что не принес вазу. По такой жаре, да еще без воды, цветы завянут к концу дня.
Еще больше он разозлился, подумав, что всегда был из тех людей, которые вечно все портят.
Он присел на корточки и прижал ладонь к могильной плите. Горячий металл обжигал руку, но Холмен прижимал ее все сильнее. Пусть горит.
— Прости, — шепнул он.
— Холмен?
Холмен обернулся через плечо и заметил идущую к нему Поллард. Он встал.
— Вы думали, я пошел грабить банк?
Поллард остановилась рядом с ним и посмотрела на могилу.
— Мать Ричарда?
— Да. Донна. Я женился бы на этой девушке, но вы сами все понимаете.
Холмен почувствовал, как по щеке у него скатилась слезинка. Поллард подняла глаза и внимательно посмотрела на него.
— С вами все в порядке?
— Нет, не все.
Холмен прочитал надпись на плите. Донна Баник. А должна была быть Донна Холмен.
— Она гордилась им. Я тоже, хотя теперь я думаю, что у парня не было шансов, во всяком случае, не с таким отцом.
— Макс, не надо.
Поллард коснулась его руки, но Холмен едва ощутил это — жест был легким, как ветерок от проехавшей мимо машины. Он взглянул на Поллард. Он знал, что она образованная и умная женщина.
— Когда я сидел в тюрьме, то старался поверить в Бога. Это одна из двенадцати ступеней, ну, вы знаете. Вы должны препоручить себя высшей силе. Говорят, высшая сила — это не обязательно Бог, но кого они пытаются обмануть? Тогда мне действительно хотелось почувствовать себя в руках Провидения — узреть небеса, ангелов, Бога на престоле.
Холмен пожал плечами, затем снова посмотрел на табличку с именем. Донна Баник. Он задумался, стала ли бы она возражать, если бы он заменил ее. Он мог подкопить денег и заказать новое надгробие. Донна Холмен. Потом он вдруг почувствовал, как на глаза навернулись слезы при мысли, что она, наверное, устыдилась бы его фамилии.
Холмен вытер слезы.
— Я получил письмо… Донна написала мне, когда Ричи закончил полицейскую академию. Она гордилась тем, что он не похож на меня, что он полицейский. Вы, наверное, думаете, что это жестокость с ее стороны — нет, напротив. Я был благодарен ей. Донна в одиночку вырастила нашего мальчика. От меня они помощи не получали. Я оставил их ни с чем. А теперь я надеюсь, что нет никакого Царствия Небесного. Не хочу, чтобы она оттуда видела все это. Не хочу, чтобы она узнала, как закончил ее сын.
Холмену стало стыдно, что он говорит такое. Поллард застыла как статуя. Губы сжались в тонкую линию, лицо помрачнело. Холмен посмотрел на нее и увидел, как из-под темных очков по щекам стекают слезы.
Холмен растерялся, и его тело сотрясли рыдания. Он старался побороть их, но в горле стоял комок, слезы катились градом, и его захлестнуло осознание того, сколько боли он причинил близким людям.
Он почувствовал прикосновение Поллард. Она бормотала что-то, но он не разбирал слов. Она крепко прижалась к нему, и он обнял ее, не переставая рыдать. Он не мог точно сказать, как долго он плакал. Через некоторое время Холмен успокоился, но по-прежнему продолжал обнимать Поллард. Так они и стояли, прижавшись друг к другу. Затем до Холмена дошло, что происходит. Он отшатнулся.
— Простите.
Поллард не выпускала его руки, но молчала. Холмену хотелось, чтобы она хоть что-то сказала, но она отвернулась, чтобы вытереть слезы.
Холмен откашлялся. Ему по-прежнему нужно было поговорить с Донной, и он не хотел, чтобы Поллард слышала это.
— Послушайте, я хочу немного побыть один. Все будет в порядке.
— Конечно. Я понимаю.
— Почему бы не устроить сегодня выходной?
— Нет-нет. Я хочу просмотреть отчеты. Управлюсь сама. Вы не возражаете?
— Конечно нет.
Поллард снова коснулась его руки, и он потянулся, чтобы дотронуться до нее, но она отвернулась. Холмен смотрел, как она идет к машине под невыносимо палящим солнцем, садится в нее и уезжает. Затем он перевел взгляд на могильную плиту.
Глаза Холмена снова наполнились слезами, и он был рад, что Поллард ушла. Он присел на корточки и поправил цветы. Они уже начали вянуть.
— В чем бы он ни провинился, он был нашим ребенком. Я сделаю то, что должен.
Холмен улыбнулся, зная, что эти слова не понравились бы ей, но он уже примирился со своей судьбой. Дурная кровь — что тут поделаешь.
«Сынок пошел в отца».
Холмен услышал, как сзади хлопнула дверца машины, и обернулся. Солнце светило ему в глаза. К нему направлялись двое мужчин.
— Макс Холмен.
Еще двое шли с той стороны, где проходили похороны, и один из них был ярко-рыжим.
40
Вукович и Фуэнтес шли с одной стороны, еще двое — с другой. Холмен не успел бы сесть в машину. Подходя, они рассыпались, словно ждали, что Холмен бросится бежать. Однако он стоял неподвижно, сердце тяжело билось в груди. На пустынном кладбище он был как муха на обеденной тарелке — не спрятаться.
— Спокойно, приятель, — сказал Вукович.
Холмен направился к воротам. Фуэнтес и тот, другой, что шел сзади, пропустили его.
— Не дури, — предупредил Вукович.
Холмен побежал мелкими шажками, и все четверо внезапно ринулись за ним.
— На помощь! Помогите! — закричал Холмен, обращаясь к присутствовавшим на похоронах.
Холмен свернул к машине, хотя понимал, что не успеет добежать до нее, как бы он ни старался.
— Сюда! На помощь!
Стоявшие под тентом люди услышали его как раз в тот момент, когда на него накинулись двое офицеров. Холмен подставил плечо, и тот, что был пониже, тяжело врезался в него, после чего Холмен развернулся и бросился к автомобилю.
— Хватайте его! — рявкнул Вукович.
— Помогите! Сюда, сюда!
Кто-то с силой ударил его сзади, но Холмен устоял на ногах и обернулся в тот момент, когда Фуэнтес напал на него сбоку.
Вукович без остановки кричал: «Ловите его, черт возьми!»
Началась рукопашная, и стало трудно что-либо разобрать. Холмен резко развернулся и ударил Фуэнтеса в ухо, затем кто-то сделал ему подсечку, и он упал. Еще кто-то уперся коленями ему в спину и скрутил руки.
— Помогите! Помогите!
— Заткнись, паскуда. Думаешь, эти люди тебе помогут?
— Свидетели! Они все видели, сволочи!
— Утихомирься, Холмен. Ты сгущаешь краски.
Холмен не прекращал сопротивляться, пока не почувствовал, как в запястья впивается пластиковая лента. Вукович приподнял Холмена за волосы и повернул его голову так, чтобы они могли видеть друг друга.
— Расслабься. Ничего страшного с тобой не случится.
— Что вы делаете?
— Проводим твое задержание. Расслабься.
— Черт возьми, я ни в чем не виноват!
— Ты у нас как заноза в заднице, Холмен. Мы старались уладить все по-хорошему, но разве такие, как ты, понимают намеки? Ты у нас как заноза в заднице.
Когда его подняли на ноги, Холмен увидел, что все пришедшие на похороны теперь смотрят на него. Двое копов на мотоциклах, сопровождавшие катафалк, направлялись в сторону потасовки, но Фуэнтес уже спешил им навстречу.
— Они свидетели, черт возьми, — сказал Холмен. — Они это запомнят.
— Они запомнят, что на их глазах арестовали какую-то паскуду. Кончай истерику.
— Куда вы меня поведете?
— Туда.
— За что?
— Да расслабься, приятель. Тебе будет хорошо.
Холмену не понравилось, как Вукович произнес последнюю фразу. Она прозвучала слишком похоже на напутствие перед смертью.
Его прислонили лицом к машине и стали обшаривать карманы. Отобрали бумажник, ключи и сотовый, затем проверили лодыжки, живот и мошонку. Подошел Фуэнтес, а двое копов вернулись к похоронной процессии. Холмен искоса следил за ними, как за спасателями, которых относит течением.
— Ладно, грузи его, — разрешил Вукович.
— А как же моя машина? — спросил Холмен.
— Будет тебе машина. А пока покатаешься на лимузине.
— Люди знают, черт возьми. Люди знают, что я делаю.
— Нет, Холмен, никто ничего не знает. А теперь заткнись.
Фуэнтес уехал на «хайлендере» Холмена, а двое незнакомых парней запихнули его на заднее сиденье своей машины. Мужчина покрупнее устроился рядом с Холменом, а его напарник сел за руль. Как только двери захлопнулись, машина тронулась с места.
Холмен понимал, что его собираются убить. Копы не разговаривали между собой и не глядели на него, поэтому Холмен заставил себя напряженно думать. Они ехали в типичной для детективов машине, «краун-виктории». Как во всех полицейских автомобилях, задние двери и окна запирались снаружи. Холмен не сумел бы выбраться, даже если бы освободил руки. Ему придется ждать, пока его выведут из машины, но тогда может оказаться слишком поздно. Он проверил запястья. Пластиковая лента не поддавалась и не скользила. Он еще в тюрьме слышал, что эти новые наручники прочнее стали, но сам Холмен впервые столкнулся с ними. Он предположил, что они могут плавиться.
