Станислав Родионов - Кембрийская глина
Рябинин вошёл в комнату для следователей — большое помещение с полированными столами, ковром на полу, цветами по углам и двумя белыми телефонами. Здесь следователи выписывали требования на вызов заключённых, ждали, а главное, встречались друг с другом и обменивались новостями. Здесь слышались вздохи и носились слова об отсрочках, доказательствах, составах преступлений и статьях кодекса. Стой здесь магнитофон, он бы накрутил сотни метров плёнки интереснейших историй. Но сейчас — конец дня, никого не было.
Рябинин написал требование, отметил его у женщины-старшины и прошёл ещё два шлюза, где процедура с удостоверением и светящимися табло повторилась. В дежурной комнате он получил ключ и пошёл по длинному коридору, с обеих сторон которого темнели частые двери кабинетов-камер. Ему была нужна семнадцатая.
В камере он достал том дела, приготовил бланк протокола допроса и огляделся.
Комната метра два на три, стены в рост человека красиво забраны деревянными панелями, пол из цветных полихлорвиниловых плиток, лампа дневного света, посреди полированный стол и два стула. Обычная, даже современная служебная комната, если бы не высоко в стене, у самого потолка, маленькое прямоугольное окошко с толстыми стальными прутьями; если бы не каменный полусводчатый потолок, если бы не стулья, привинченные к полу намертво.
— Вам придётся подождать, — сказала разводящая. — Топтунов в бане.
На этот случай в портфеле у Рябинина всегда были журналы и газеты.
Через полчаса ввели сутулого пожилого мужчину. Он поздоровался и сел на свой привинченный стул боком к следователю да ещё отвернулся, оставив Рябинину для обозрения затылок. Мужчина не спросил, кто к нему пришёл, зачем.
— Чего же, Топтунов, не интересуетесь, кто я?
— Наверное, следователь, — вяло ответил он, мельком глянув на Рябинина. Его даже не интересовало, почему другой следователь.
— Моя фамилия Рябинин, буду дальше вести ваше дело.
— Ага, дальше, — согласился Топтунов, показывая опять затылок в мелких пересекающихся бороздках, будто его изъела моль. — А мне всё равно, кто его будет вести и куда, — добавил он стенке.
— Кто будет вести, может, и всё равно. А вот куда… — осторожно сказал Рябинин.
— Да всё вы ведёте в одну сторону.
Видимо, Юрков работал с ним без контакта. Рябинин так не умел, он всегда добивался, чтобы подследственный ему верил.
— Я буду вести в законную сторону, — заметил он.
От этой банальной фразы Топтунов даже не шелохнулся.
— У меня была ваша жена.
Топтунов сидел. Только чуть дёрнулось плечо, словно он согнал надоедливую муху.
— Передавала вам привет.
Топтунов никак не показал, что он слышит. Значит, это были ещё не те слова, которые всегда трудно отыскать, не зная человека. Рябинин-то надеялся, что упоминание о жене, о том, что она приходила, всколыхнёт подследственного.
— Ну что ж, — вздохнул следователь, — тогда расскажите, что вам известно о похищении пятидесяти тонн масла.
— Я их не похищал, — сразу отрезал Топтунов.
— А где же оно?
— Не знаю.
— Товарищ Топтунов, — мягко начал Рябинин, осторожно выбирая слова.
Подследственный вдруг резко обернулся и громко спросил:
— Чего-чего?
— Как чего? Я ещё не сказал, — удивился Рябинин.
— Нет, вы что-то сказали.
— «Товарищ Топтунов» сказал.
Кладовщик отвернулся к стенке и начал подёргивать плечами, теперь двумя, словно он сидя танцевал цыганочку. Его затылок и уши малиново налились кровью. Рябинин понял, что тот хохочет.
— Почему вы смеётесь?
— Какой же я «товарищ»? — спросил Топтунов, поворачиваясь.
И тут Рябинин увидел лицо Топтунова: крупное, вытянутое, с большими неяркими глазами и двумя глубокими, как овраги, морщинами-бороздами у рта.
— Лучше бы вы не говорили этого слова, — сказал Топтунов.
Рябинин сорвал с носа очки и стал их тщательно протирать, хотя они были родниково прозрачны, — он испугался, что Топтунов сейчас заплачет. Без очков, при своих минус восемь он уже ничего не видел, а иногда так хочется чего-нибудь не видеть. Смехом, от которого тряслись плечи и малиновел затылок, Топтунов давил предательские для мужчины слёзы. Рябинин никак не ожидал, что словом «товарищ» он сломит то, что безуспешно пытался сломить другими, как ему казалось, более сильными словами.
— Я всю жизнь прожил с этим словом, — сдавленно сказал кладовщик. — Вы правда хотите разобраться?
— Это моя обязанность, — удивился Рябинин.
— Что ж, у следователя Юркова нет такой обязанности?
— Юрков опытный следователь, — осторожно заметил Рябинин.
— Да уж видать, что опытный… Безвинного человека без опыта не посадишь.
Морщинки-борозды у рта стали мельче. Он смотрел на следователя, теперь это можно было назвать взглядом.
— Но ведь масла-то нет, — сказал Рябинин.
— Сынок! — Топтунов рванулся к следователю так, что тот заметно вскинул голову. От этого неожиданного рывка, от этого слова «сынок», от его лица с бороздками, быть может, вспаханными уже в тюрьме, у Рябинина защемило сердце, и он понял, что будет верить кладовщику, уже начинает верить ему. — Сынок! Нету у меня никаких фактов… А масла не брал ни килограмма! Ты глянь на мою жизнь изнутри. Ведь воровал бы — деньги водились бы. Пятьдесят тонн, даже по дешёвке, по полтиннику пустить — и то хапнешь двадцать пять тысяч. А у меня жизнь скромная. Юрков был на моей квартире. Да не в этом соль! Прожил человек полёта лет честно, а потом вдруг — вор. Разве так бывает?
— Случается, — заметил Рябинин.
— Нет, не может так, сынок, случаться. Вор-то постепенно происходит, только ловят его не сразу.
— Где же тогда масло?
— Вот тут моя слабинка. Не знаю, хоть убей. Сколько сижу, всё думаю. Ворошу свои мысли, как семечки в мешке. А ничего понять не могу.
— Может, недополучали от поставщика? — предположил Рябинин.
— Сам получал. Это невозможно, сразу бы спохватился.
— А шофёры-экспедиторы не могли заливать больше?
— Ни в коем случае! Опять-таки сам смотрел.
Рябинин вспомнил, как на одной нефтебазе директор ругал кладовщика за недостачу бензина. Кладовщик оправдывался просто: мол, шофёры потихоньку заливают больше положенного. Это было вполне возможно при громадной очереди бензовозов и неразберихе.
Топтунов на шофёров не сослался.
— Может, инвентаризационная комиссия ошиблась? — спросил Рябинин.
— При мне делали контрольные отвесы.
— Ну, тогда остаются работники базы, — сказал Рябинин, вглядываясь в подследственного. — Например, рабочие?
— Они на моих глазах. Никак не могли.
— Механик?
— Да он и масла не видит. Честный мужик, работник.
— Александр Семёнович, — назвал его по имени Рябинин и весело предположил: — Остаётся один человек — Кривощапов.
Топтунов смотрел на следователя вопросительно — шутит ли?
— Николай Сидорович-то? — даже переспросил Топтунов. — Да он же… Он человек культурный, непьющий. Чего ему воровать, когда сам за базу отвечает?
— Не ответил же, — усмехнулся Рябинин. — Скажите, а он масло без вас отпускал?
— Отпускал, но не столь часто. А что? — Было видно, что Топтунов уже догадался — что. Он смотрел на следователя, будто тот ему сообщил потрясающую новость. И всё-таки сказал: — Я из наших никого не подозреваю.
— Да, — вздохнул Рябинин. — Это вы оставляете мне.
Спрашивая Топтунова, он не только узнавал мнение подследственного. Он проверял его. Будь тот другим человеком, изворачивался бы, оговаривал бы работников, строил бы многочисленные версии — лишь бы переложить вину на других. Топтунов ни о ком слова плохого не сказал.
Рябинин проверял — это после того-то, как поверил ему безоглядно. Сколько в нас сидит людей, кто знает? В Рябинине сцепилось их трое, как углы в треугольнике. Первый человек жил больше интуицией, сердцем и опытом, поэтому мог ошибаться. Он-то и поверил Топтунову сразу. Второй человек жил логикой, доказательствами, статьями. Он тоже старался верить кладовщику, коли не было улик. Третий, сидящий в Рябинине, был из дьявольского племени, ни во что не верящий и сомневающийся во всём. Да, этот третий не верил и двум первым: мало ли случалось обвиняемых-артистов, которые в первый год следственной работы доводили его до сантиментов. Но этот третий люто ненавидел первого, может быть, за то, что сам чаще ошибался.
— А в машине Кривощапова ездили?
— Зачем? — удивился Топтунов. — Я на трамвайчике.
Рябинин решил кончить допрос.
— Постараюсь разобраться, Александр Семёнович, — сказал он. — Постараюсь сделать всё, что смогу.
— Если… старуха придёт… скажите, жив-здоров. Мол, надеется…
* * *
Рябинин нажал кнопку, вызывая охрану. Он решил завтра же назначить на базе повторную инвентаризацию. А вдруг эти пятьдесят тонн окажутся в излишках?
