Андрей Молчанов - Форпост
На одной из стен дома висела в самодельной рамке выцветшая фотография какой-то провинциальной женщины, видимо, матери. У нее был тусклый и тяжелый взгляд, характерный для людей голодной военно-коммунистической эпохи, не ожидавших от жизни никакой пощады. Женщина куталась в дешевое пальто, хотя, судя по всему, стояло лето. Зрачки ее были черны и безжизненно выпуклы, а белки глаз словно подернуты поволокой – знаками, присущими образам людей, давно ушедших из бытия…
На следующий день, выйдя из дома к рукомойнику, прибитому к стволу засохшей сливы, Федор застал во дворе Корягу, приводившего в порядок сельскохозяйственный инвентарь.
После завтрака они, не сговариваясь, принялись за дело: распилили старые доски на дрова, наносили воды из колодца, а потом принялись за расчистку сорняка, обступившего дом. Работали горячо и самоотверженно, снося косами жесткую траву, пока не добрались до почвы, которую перекопали, вытащив из нее корни, сваленные в громадную кучу.
Пекло солнце, знойный ветер гулял по округе, с них потоками струился горячий пот. Вышедшая на крыльцо Вера лишь всплеснула руками:
– Вы ненормальные!
– Как и ты! – огрызнулся Коряга.
– Зачем вам все это?
– Наверное, мы будем здесь жить, – внезапно для себя сказал Федор.
Вера посмотрела на него внимательно и долго. Спросила:
– А ты хочешь?
– Наверное… – Федор задумался. В сознании его промелькнула какая-то лубочная фантазия: все они вместе, но только дом красив и ухожен, за ним – луг, где пасутся коровы и кони, а на лугу – куча ребятишек в пестрых платьицах и еще какие-то люди – близкие и доброжелательные…
И тут же, как ржавой косой, что находилась в его руках, полоснула по этой картине мысль о ее несбыточности и напрасности…
А после, словно подтверждая всю обреченность его мыслей, внезапно и стремительно потемнело небо, смерчики пыльных вихрей прошлись по двору, и на землю обрушился тяжелый обильный дождь. Федор стоял в сенях, мрачно глядя на стекающие с крыши струи воды, но тут небо вновь прояснилось, заголубело, засверкало отмыто и – диво дивное: перед ним, туманно дрожа, вдруг возникла радуга, чья изогнутая арка, уходящая ввысь, начиналась в двух шагах, прямо у крыльца.
Это был знак, отметавший все дурное, знак свыше, посланный именно ему, в чем он сразу и бесповоротно уверился.
Потом все трое они стояли восхищенно и потрясенно перед этой манящей радужной зыбью, погружая в нее руки и хохоча, как счастливые люди.
После пришел тихий и влажный вечер.
А на следующий день, предоставив разбираться с хозяйством Федору, Коряга подался в город. По всему было видно: он что-то задумал, и задумал крепко, однако на расспросы приятеля Федор, как всегда, не сподобился.
Вернулся Коряга к ночи, подвыпивший, с сумкой продуктов, а утром сообщил, что исчезает по делам на несколько дней, снова отправившись к дороге ловить попутную машину.
Для Федора же начались отрадные и бездумные дни. Он приводил в порядок участок, помогал Вере со стряпней, вечерами вел с ней долгие разговоры и, когда она, видимо, после своих разговоров с братом, попросила его прочитать ей Новый Завет, который тот знал наизусть, сердце Федора радостно екнуло: он так хотел этого!
Вера слушала его, не задавая ни единого вопроса, но молчание ее показалось Федору высшим откровением их неразрывного, как стягивающаяся рана, единения…
Спать они легли с рассветом, проснувшись едва ли не в полдень.
Днем, оторвавшись от починки двери, ведущей в дом, чьи петли еле держались в прогнившем брусе рамы, Федор пошел в дальний уголок двора, зная, что Вера работает там над картиной. Он уже видел, как она пишет их, поражаясь возникновению на холсте из бесформенных мазков краски чуда рождающегося в их сплочении иного маленького мира.
Он мало что понимал в живописи, но чутье вкуса и память об известных ему великих полотнах говорили, что из-под руки Веры рождается нечто, отмеченное даром, выданным ей свыше, и полотна ее, посвященные всецело природе, совершенны и изысканны, наполнены безукоризненным сюжетом, мыслью и тайным светом. И какими смехотворными выглядели по сравнению с ее пейзажами дешевые гобелены на стенах спальни с пышной нарочитостью безжизненных дубрав, угловатых оленей и плоско застывших в беге зайцев с тупыми усатыми мордами.
– И как это у тебя получается! – сказал он, подойдя к ней.
– Да ничего особенного… – ответила она, не отрываясь от холста. – Мне кажется, если тебя подучить, ты тоже так сможешь.
– Я?! – воскликнул Федор. – Да ты просто не знаешь себе цену. У тебя талант! – горячо продолжил он. – Уверен: большой талант! Продолжай, мне очень интересно смотреть, как ты работаешь.
Она молча наносила мазки еще несколько минут, потом обернулась к нему.
– Что вы собираетесь делать? Сюда заезжает милиция, и она наверняка заинтересуется вами. Это не лучшее место. Во всех смыслах…
– Я знаю, – откликнулся он. – Но мне не хочется уходить отсюда. Я здесь счастлив. Здесь то место, где я должен жить. Здесь нет ни уголовников, ни надзирателей. Порой мне кажется, что я пришел к себе домой.
– Я… тоже не хочу отпускать тебя, – сказала она, поднимаясь и подходя к нему вплотную. – Но такая история, что случилась с тобой и с моим братом, не имеет счастливого завершения.
– Мне кажется, это всего лишь начало очень долгой истории, – сказал он.
Она посмотрела на него и улыбнулась. Какие у нее красивые и ровные белые зубы!
И тут ее руки обвили его шею, и он почувствовал на своих губах жар и влагу ее губ…
– Не знаю, – прошептала она, вновь горячо и страстно целуя его. – Ничего не знаю, кроме того, что, как только ты вошел в дом, я поняла: ты – за мной…
Он словно очнулся в ее постели, дрожа в лихорадке любви и затопившего все его существо счастья. Она нежно и медленно водила ладонью по его спине. Тело ее было прохладным и гладким.
– Я хочу, чтобы теперь мы всегда были вместе, – сказала Вера глухо и ровно. – Я буду твоей верной женой. И знай еще, это правда: ты моя первая любовь.
Он посмотрел на ее груди, они были маленькими, но такими прекрасными, что он невольно погладил их, сходя с ума от совершенства их округлости и томности розовых сосков, слегка подрагивающих от его прикосновений.
Кто привел его к ней? Бог?
За полночь вернулся из неведомых скитаний Коряга. Войдя в комнату, где за столом пили чай Федор и Вера, замер, будто споткнулся, вгляделся изучающе в их лица, а после буркнул себе под нос недвусмысленно:
– Этого следовало ожидать…
После вывалил на стол продукты, откупорил бутылку вина, сказал с укоризной:
– Придется отметить помолвку…
Ответа на свою ремарку он не получил: и Федор, и Вера лишь отвели глаза в сторону.
– Ну, ладно, – разливая по стаканам вино, миролюбиво вздохнул Коряга. – Давайте за ваш и за наш союз, а вот за Советский – воздержимся… Не вписываемся мы в его благодать. Но как в нее постараться внедриться, сейчас изложу. Паспорта у нас есть, люди, что вклеют нужные карточки и подчистят даты и штампы, мною найдены. Но копейку за свое творчество они запросили немалую. Вопрос: где ее взять? – Он закурил, открыл форточку. Ночь за окном стрекотала цикадами, как сотнями невидимых электрических лобзиков. – Так вот, – продолжил Коряга задумчиво, – как бы меня ни ломало, но придется удариться в неприятный грех: взять «на ура» серьезное денежное заведение.
– Ты хочешь ограбить банк? – со смешком спросила его Вера.
– Банк, что ничуть не смешно, – ответил Коряга, – ограбили в городе вчера. Вот так совпало. А теперь – почему мне не до смеха: те урки этой выходкой здорово подставили нас: сейчас во всей округе только и ждут рецидива. Я заходил в две сберкассы, там просто воняло засадой. Кроме того, менты прочесывают округу и в любой момент способны явиться сюда. Поэтому придется запирать хату и сваливать подальше. Может, и к лучшему это… – Он обернулся к Вере. – Тебе здесь тоже не век куковать, хватит. Со своими способностями кусок хлеба с икрой везде себе нарисуешь… Ты же меня здесь ждала? Вот и дождалась… – Коряга помедлил. – Обоих дождалась! – Повел головой в сторону Федора, по посмотреть на него не удосужился – по всему, принципиально. При этом злой огонек ревности в его глазах зажегся и тут же погас.
– И… что же делать? – снова вступила Вера. Ни малейших сомнений в том, о чем говорил брат, она, чувствовалось, привычно и безоглядно не испытывала.
– Я не зря лазал по всем закоулкам и норам, – с обиженной ноткой произнес Коряга. – И уж с девушками точно не развлекался. И вот что придумал: в городе есть парк культуры с большим рестораном. В воскресенье будет праздник, народ туда хлынет потоками. Я видел: повара готовятся к большой обжираловке. Таким образом, часам к четырем в сейфе накопится серьезная сумма. И вряд ли торгаши сподобятся за нее постоять. Таков мой план.
Убрав со стола посуду и спрятав свои вещи и одежду Федора на чердаке, Коряга приказал лезть туда и товарищу, объяснив такие действия возможным появлением в доме милицейских ищеек. Тон его при этом отдавал толикой явной мстительности.
