Алексей Рыбин - Трофейщик
— А я ненавижу китайские компакт-диски.
— А я — плацкартные вагоны.
— Ага, еще когда в вагонах мужики и тетки переодеваются в старые тренировочные…
— Точно! А еще бардов ненавижу. Бардовщину бесполую, с тихой печалью…
— Тихой, светлой!
— …светлой печалью в глазах…
— А я балет ненавижу…
— А я — оперу…
— А я…
Они уже хохотали в голос. Гена забыл про боль в ногах и шел, смешно подпрыгивая при каждом новом — «ненавижу». Так они поравнялись с Гостиным двором.
— Смотри, Ленка, все еще стоят.
Возле входа в метро и дальше, к Думе, стояли разрозненные кучки людей в темной одежде, с бородами, в шляпах и кепках, с пачками газет и листовок в руках. Высокий крепкий старикан в одной из кучек, седой, с длинными буденновскими усами, держал в руках большое красное знамя на длинном древке. Лица у всех были суровые или просто серьезные, никто не шутил, не смеялся. Они занимались, видимо, делом чрезвычайной важности и ответственности, тут было не до шуток.
— Слушай, а чего они всегда такие смурные? — спросил Гена. — Ты не задумывалась?
— А чего тут думать — все понятно. Родину спасают.
— Да, я тоже так думаю. Спасают. От нас с тобой.
— Ну да, точно. Что меня больше всего раздражает, это их одежда. Смотри — толпа вокруг вся разноцветная, а они все в черном. Как один. Это у них что — траур по Советскому Союзу, что ли?
— Геночка, да у них и в Советском Союзе всегда такой же траур был. Закомплексованные они, зажатые. Боятся ярких красок.
— Да уж.
Лена была одета в те же кожаные шорты и широкую майку, на этот раз красную, которая еле-еле прикрывала ей грудь. Под злобными взглядами суровых газетчиков они пошли дальше в сторону Адмиралтейства.
— Как их твой наряд зацепил, — заметил Гена. — Коррида просто — на твою майку рогами своими так и поводят, глазами сверкают, зубами скрежещут…
— Ну, они ведь тоже люди, — усмехнулась Лена.
Когда они наконец дошли до дома, где жила Лена, оба уже чувствовали усталость от двенадцатичасовой прогулки. Войдя в квартиру, Лена стянула с себя майку, оставшись в одних шортах, сбросила кроссовки и повалилась на тахту.
— Пять минут отдыха. Ох, замучил ты меня, Гена, давно я столько не ходила.
— Я тоже. — Гена плюхнулся рядом с ней и положил руку на ее маленькую холодную грудь. — Класс! Отлично денек провели. Слушай, — он вскочил, — я есть хочу! Что там у тебя на кухне?
— О-о-ой, иди сам посмотри, я пошевелиться не могу.
Через десять минут Гена принес на подносе кофе и кучу бутербродов с сыром — больше ничего у Лены не оказалось. Они ужинали лежа, первые минуты молчали, набив рты и прихлебывая горячий кофе.
— Смешной парень этот ваш Леша, — сказала Лена, прожевав наконец бутерброд. — Спокойный вроде, а лихость в нем чувствуется внутренняя, удаль такая молодецкая.
— Чего это ты вспомнила?
— Да так. Мы-то с тобой — уставшие циники, в сущности. А он еще непуганый, молодой, красивый. Жалко, если-обломает его жизнь.
— Говорил я ему — оставался бы в Штатах, скажи, Ленка, правильно ведь?
— Да правильно, конечно. Загнется он здесь. Или в бизнес уйдет — станет скучным, женится, начнет дачи себе строить, с друзьями рассуждать, какой цемент крепче, какая краска лучше… Тоска.
— Слушай, Лен, а расскажи, как ты хиппи была. Я тебя не встречал тогда, а тусовался-то во всех местах.
— Не обращал внимания, наверное. А вообще, я больше по стране ездила, в городе долго не сидела. В Москве жила некоторое время, в Таллине, в Риге. Зимой в Азию моталась, где потеплее. А в ГБ меня начали таскать, когда дружок мой уехал. Кстати, тоже в Америку. Женился, фиктивно, конечно, и уехал. Повезло ему — тогда с этим сложно было, да ты и сам знаешь.
— Да уж помню, как же…
— Ну вот и начали — как да что… А потом, видимо, менты указание получили, на улице стали прихватывать без конца, знаешь, как в анекдоте — то сидишь не так, то свистишь не так… Ну, я и затаилась. А Коля мне до сих пор пластинки шлет…
— А родители у тебя, прости, живы?
— Да живы, конечно. Просто у нас квартира большая была, мы ее разменяли — вот комната мне выделена. Я же девушка взрослая. — Лена улыбнулась.
— А ты-то в Штаты не собираешься, к Коле своему?
— Как же, конечно, собираюсь. Но ты не бойся, Гена, я на месяцок съезжу да и вернусь. Так что не успеешь соскучиться.
— Ну, слава Богу. А я-то уж разволновался, разнервничался, распсиховался… — Лена не дала ему договорить, обняв и повалив на тахту.
IV
Алексей очнулся оттого, что почувствовал холод. Открыв глаза, он понял, что в лицо ему кто-то плеснул холодной водой. Прямо перед ним была стена, оклеенная зелеными выцветшими обоями. Алексей понял, что сидит на стуле, и попробовал встать, но оказалось, что ноги его привязаны к ножкам, а руки схвачены за спинкой стула. Голова сильно болела, особенно затылок, и было сложно повернуть ее и посмотреть, что же происходит за спиной, — там слышались шаги, возня, шорохи и чье-то дыхание, но те, кто был в комнате, молчали, только ходили, что-то переставляли с места на место, покашливали, сопели.
Он услышал звук открывающейся входной двери и наконец голоса.
— На месте? — спросил отчетливый, уверенный в себе интеллигентный баритон.
— Ждем тебя, Виталий, не дождемся. Пацан все никак не очухается. Петрович на кухне сидит, — ответил ему хриплый, простецкий, скомканный басок.
— Саша здесь?
— Тоже на кухне, чай пьет.
— Ну, пойдемте, посмотрим на нашего гостя.
В комнату вошли несколько человек.
— Поверните его. Что это вы с ним сделали?
— Подрался парень немного, пришлось успокоить, — пробасил знакомый уже голос.
Чьи-то мощные руки взялись за спинку стула и легко повернули его вместе с привязанным Алексеем на 180 градусов. Теперь он разглядел всех. Лысого Сашу Алексей узнал сразу, остальные были незнакомы — кроме великана, который стоял, опершись на косяк двери и скрестив руки на груди. Рядом находился средних лет Мужчина приличной наружности и хорошо одетый — костюм баксов четыреста стоит, машинально оценил Алексей. На подоконнике сидел молодой белокурый атлет, весь в коже с ног до головы. Что-то было в нем отталкивающее в его нарочитой, книжной красоте, во влажных глазах, которыми он, не отрываясь, смотрел на Алексея, в его глубоком, тяжелом дыхании.
— Петрович, заходи, — крикнул, повернув голову к двери, великан. Человек в дорогом костюме чуть посторонился и пропустил входившего на зов потасканного, морщинистого мужичка — пиджак висел на нем, как на вешалке, съезжая с узких плеч, брюки болтались на тощих ногах, на лбу выступили капельки пота.
— Ну, Миша, что ты можешь нам поведать о сем молодом человеке? — спросил главный. Алексей сразу понял, что этот, в костюме, здесь хозяин, остальные — шестерки, кроме, пожалуй, Саши, — это вообще темная лошадка.
— В первый раз его вижу, — пробурчал мужичонка, исподлобья разглядывая Алексея. — Делать мне, Виталий, что ли, больше нечего, как с молодняком возиться…
— Да, дел у тебя в последнее время действительно невпроворот было, — усмехнулся тот, кого называли Виталием, главный. — Сейчас-то хоть оправился немного после своих «дел»? Голова-то начала соображать? Понимаешь, насколько все серьезно?
— Эх, Виталий… — Мужичонка глубоко вздохнул. — Я же тебе говорил — я налево не работаю. Мы с тобой договорились, и я свое слово держу. А этого парня знать не знаю, ведать не ведаю.
— Да? Ну ладно, ступай, Миша, на кухню, попей еще чайку, а мы вот у него, — Виталий показал на привязанного к стулу Алексея, — порасспросим пока, что да как.
— Ну, что с тобой делать, гаденыш? — Тихим ровным голосом спросил лысый Саша, когда мужичонка скрылся за дверью. — Виталий, что делать с ним будем? Ты что? — лысый снова обратился к Алексею. — Что ты наделал, мальчик? Ты понимаешь? Какого человека ты укокошил? В Бога веришь?
Алексей молчал. Что ему сказать? Как отсюда выбраться? Он почти не слушал лысого, пытаясь проанализировать свое состояние. Удивляло то, что страха не было совершенно. Только боль в затылке и желание как-то выпутаться. Он словно не воспринимал все происходящее всерьез, скорее, как сон, когда знаешь, что в любую минуту можешь проснуться и обнаружить себя дома, в своей постели, потянуться, отбросить одеяло, сварить кофе, залезть под душ…
— Что задумался? — Лысый шагнул к нему. — Сейчас заговоришь, юноша…
— Стой, Саша. Нельзя его уродовать. Он еще кое-кому нужен. Так, милый друг. — Теперь говорил Виталий. — Сейчас ты нам расскажешь, как ты оказался в лесу, что ты там искал и почему ты искал именно в этих местах. Скажешь, откуда у тебя информация. Говори лучше сразу, потому что потом все равно расскажешь, но перед этим тебе будет очень больно. Очень.
