Наталья Александрова - Сестра моя — смерть
Алла Борисовна открыла дверь на дикие звонки. Открыла, не беспокоясь, потому что видела из окна, как Ольга подъехала на такси Хоть она и не волновалась, но очень удивилась, почему на дочери не было траура, а было надето что-то совершенно неподходящее к случаю.
— Нехорошо, — сказала она Ольге вместо приветствия, — недавно только мужа похоронила, должна ходить в черном. Что люди скажут?
Ольга отмахнулась от нее, как от назойливой мухи, и с трудом втащила в прихожую два здоровенных чемодана.
— Что это? — изумилась мать, но Ольги уже и след простыл.
Через пять минут лифт привез наверх Ольгу с еще одной большой сумкой и с полиэтиленовым чехлом. Алла Борисовна догадалась, что там пальто или дубленка, и похолодела.
Если Ольга привезла зимнее летом, значит, она к матери надолго.
— Что случилось? — проговорила она, театрально прижав руки к сердцу и краем глаза смотря на себя в зеркало — все ли в порядке, «встревоженная мать пытается разделить с дочерью ее горе после потери мужа».
— Таксист, сволочь, ни за что не согласился сумки наверх занести! И цену заломил — ужас!
Алла Борисовна выкатила глаза и разинула рот — чтобы ее дочь побеспокоилась о деньгах!
— Ты скажешь наконец, что произошло? — закричала она в полный голос.
Ольга прошла в комнату, плюхнулась на диван и закурила сигарету.
— Можешь меня поздравить, — медленно сказала она, пуская дым колечками, — я нищая.
Мать окаменела на пороге, как будто увидела Медузу Горгону.
— Расскажи, — проскрипела она, как старая дверь.
— Очень просто, у меня ничего нет. Все — и обе квартиры, и дом в Токсово, и «мерседес», и «БМВ» — все это по завещанию — заметь, эта сволочь Шувалов, оказывается, составил завещание! — так вот, по завещанию это все отходит Лариске. И счета в банках — официальные, а что у него было рассовано по разным местам — про то никто не знает.
— Какой Лариске? — Алла Борисовна опустилась на стул, чувствуя, что случилось непоправимое.
Самое обидное, что она нисколько этого не предполагала, даже, грешным делом, не то чтобы порадовалась, когда узнала по телевизору об убийстве зятя, она ощутила некоторое злорадство: вот тебе, поделом, никому не позволено обзывать ее старой сводней и заразой.
— Не придуривайся! — заорала Ольга и швырнула сигарету на паркет. — Лариске — своей дочери от первого брака! Все — ей! Ты понимаешь?! А мне — фиг! Вот эти тряпки и дачу в Синявино — курятник!
— В Синявино? — взвизгнула Алла Борисовна. — В этом сумасшедшем доме, где чуть ли не тысяча участков, и все по шесть соток?
Дети, собаки, в общем, форменная помойка!
Да ее же никогда не продашь!
— О чем ты говоришь, — Ольга устало откинулась на подушки, — я же сказала — там не дом, а собачья будка. Тридцать лет назад строили, Никитушке от матери осталось, — Но как же так, — растерянно молвила Алла Борисовна, — ты мне не говорила про дочь от первого брака.
— А ты не спрашивала, — огрызнулась Ольга.
— Но это, — мать указала на сумки, — что все это значит?
— То и значит, дорогая матушка, что я приехала к тебе на постоянное местожительство, потому что из квартиры Лариска выперла меня с треском. Так и сказано в завещании:
«Квартира со всем имуществом». Вот, разрешили носильные вещи взять только. И денег, что в кошельке было.., двести долларов и триста двадцать пять рублей…
— Но у тебя же есть кредитные карточки?
— Карточки? — Ольга рассмеялась противным скрипучим смехом, затем высыпала на стол из портмоне целую кучу разноцветных карточек. — В сортир бы их снести, да пользоваться неудобно, жесткие больно! Все они аннулированы.
— Но где же шубы, ведь у тебя их чуть не десять было…
Но вспомнив утренний разговор с Леопольдом Моисеевичем, Ольга просто зарычала от бессильной злобы.
— Но это же.., полный кошмар, — осознала наконец Алла Борисовна. — Что же теперь будет?
— Прекрати закатывать глаза и говорить театральным голосом! — внезапно взорвалась Ольга. — Слышать тебя не могу!
— Идиотка! — завизжала мать. — Ты понимаешь, что ты во всем виновата сама? Если бы ты относилась к нему по-человечески и не бегала по мужикам, то он.., то его бы вообще не убили! Ты, ты во всем виновата.
И теперь осталась у разбитого корыта в тридцать шесть лет, а это немало, должна тебе сказать. Где ты найдешь теперь мужа, который сможет тебя содержать? Да и вообще хоть кого-то… Раз в жизни судьба дала тебе шанс. И ты его упустила.
Алла Борисовна уже не смотрела на себя в зеркало и не думала, как она выглядит со стороны. Ей расхотелось играть. Она была искренна, как никогда в жизни. Она обзывала дочь разными словами, выплевывала их ей в лицо и чувствовала какое-то мстительное удовольствие.
— Кретинка! — орала она, напирая на "р". — Ты что же думала, что так будет всегда?
Ты будешь тратить его деньги, а он — все безропотно сносить? Он боялся скандала, это верно, но ведь когда-нибудь его положение настолько упрочилось бы, что он просто вышвырнул бы тебя пинком! Господи, иметь такие деньги и не отложить даже тысячи долларов!
— Что, эта тысяча спасла бы меня сейчас? — агрессивно возражала Ольга.
— Ну, знаешь, люди и на меньшее живут И еще рады!
— Что ты знаешь про людей? Сидишь тут в четырех стенах и жрешь деликатесы.
— Не твое дело! — рявкнула мать.
— Вот теперь это точно будет не мое дело! — торжествующе проговорила Ольга. — Теперь по утрам будешь есть «геркулес», а вечером — гречку.
Алла Борисовна с ужасом осознала, что так оно и будет.
— А сама-то ты что будешь есть?
— Дерьмо! — коротко ответила дочь.
Они еще долго выкрикивали друг другу всякие оскорбления, пока Алла Борисовна не выдохлась первая, все же годы давали о себе знать. Чтобы как-то восстановить силы, она достала из холодильника баночку с салатом из спаржи и отрезала солидный кусок лососины по-милански. Но аппетита не было, потому что призрак районной зубной поликлиники стоял на пороге, и Алла Борисовна поймала себя на том, что мысленно полемизирует с хромым ветераном, влезшим таки без очереди.
* * *Надежда с пакетом в руках позвонила в дверь дворничихи Нины. Было известно, что вчера Нинка выгнала очередного мужа за пьянку и блуд, поэтому в квартире была блаженная тишина, очевидно, три Нининых дочери-погодка тоже находились вне дома. Нина долго не открывала, но Надежда была настойчива и дождалась.
— Чего надо? — Спросонья Нинка была не очень вежлива, хотя вообще отличалась характером легким и приветливым.
Все три девочки тоже росли у нее спокойными, работящими и, несмотря на меняющих мужей, довольно приличными. И хотя недостаточно, конечно, и образования, и воспитания, по внешне были достаточно привлекательны.
— Здравствуй, Нина, девчонки у тебя где?
— Ох, не знаю, я прилегла немного.
Надежда пожалела, что разбудила — ведь Нина встает в шесть утра, чтобы улицу мести и с мусоропроводом возиться.
— Ты уж извини, но вот, принесла я.
Надежда развернула пакет, и платье от «Версаче» раскинулось на диване бледно-зеленым пятном.
— Вот, понимаешь, приятельница купила и секонд-хэнде, а тут оказался подвох. — Надежда показала дырку на месте вырезанного лоскутка. — То есть за это и дешево.
— А куда же она смотрела? — подозрительно спросила Нинка.
— Да ей цвет очень понравился.
— Цвет хороший, — Нина сосредоточенно мяла материю, — не маркий.
— Вот я и думаю, — обрадовалась Надеждa, — может, твои девчонки как-нибудь его приспособят, чтобы не было видно дырки-то?
— Запросто! — согласилась Нина. — Они меня ловкие.
Надежда еще немного посидела у дворничихи, выслушала всю печальную историю о том, каким подлецом оказался очередной хахаль. Она, Нина, приветила его и все делала — кормила, обстирывала, а он только пил и гулял, так что терпение у Нинки лопнуло, и проперла она его к чертовой бабушке. Так он по-хорошему уходить не хотел, все права качал, хорошо, что участковый Павел Савельевич, услышав про скандал, не поленился и прибежал вразумить подлеца.
Явились две Нинкиных дочки, семнадцати и шестнадцати лет, схватились за платье, начали его крутить по-всякому.
— Что только не приляпают! — скептически хмыкнула старшая, Танька, увидев бирку. — «Версаче», ну надо же!
Она была полновата, и платье было ей в обтяжку, но Таньку это ничуть не смущало.
— Если вот так обрезать и вот тут прихватить, — задумчиво бормотала она.
Надежда собралась уходить. Танька даже не ответила на ее «до свидания», она с увлечением орудовала ножницами.
«Бедный Версаче перевернется в гробу, подумала Надежда. — Ну и пусть!»
