Наталья Александрова - Сестра моя — смерть
«А что я делал? — думал Барабанов. — Ну направил двух-трех призывников в подозрительную часть… Ну, положим, не двух-трех, и части этой как будто и не существует, но я-то об этом мог и не знать… Ну, допустим, призывники пропадали из всех архивов, из всех компьютерных файлов — но ведь это такая мелочь… А то, что кто-то из этих призывников и на самом деле пропал, исчез, как будто и не было их никогда, так при чем здесь я, скромный сотрудник горвоенкомата? Я знать не знаю, что там у них творится, в этом лагере…»
Такие мысли посещали майора Барабанова по три раза на дню — а чаще у него в голове мысли и не заводились.
Да черт бы с ними, с мыслями, хуже было то, что стоило майору заснуть, как появлялась перед ним Мария Кондратьевна Никандрова в бедном своем пальтишке, в поношенной кофточке и с сумкой гостинцев в руке… «Где мой Юрочка? — говорила во сне эта Никандрова. — Мне бы только Юрочку повидать, гостинцев ему передать!»
Майор пытался во сне объяснить этой некультурной женщине, что мертвым гостинцы без надобности, а Мария Кондратьевна все говорила, что в сумке у нее гостинцы специально для мертвых, и тянулась сумку свою раскрытую майору показать.
«Я-то не мертвый еще! — кричал во сне Барабанов. — Не нужны мне твои гостинцы дурацкие!»
«Мертвый, мертвый!» — эхом отвечала ему Никандрова, и от этих ее слов майор просыпался в липком поту смертельного страха.
Еще того хуже были звонки. Звонил вдруг телефон на столе у майора, он привычно снимал трубку и по-военному четко отвечал: «Майор Барабанов слушает!» А в ответ ему звучала из трубки гулкая зловещая тишина, и так страшно звучала, будто была эта тишина сырых и одиноких безымянных могил…
Еще иногда случалось с майором, что шел куда-то, допустим, к своему дому, перед которым лежал большой унылый пустырь, и слышал за своей спиной чьи-то шаги. Ну и что, мало ли кто мог идти следом за майором по тому же пустырю. Однако если майор боязливо оборачивался на те шаги, то позади никого не было. Ни души. Ну то есть совершенно никого!
Все это так утомило несчастного майора, что он стал уже подумывать, а не пойти ли ему в очередной отпуск, не поправить ли ему свое здоровье в какой-нибудь подходящей здравнице. Потому что сотруднику военкомата не положено по должности слышать за спиной призрачные шаги и тем более отвечать на загадочные звонки с того света…
В таком нездоровом и совершенно не соответствующем званию настроении майор Барабанов шел как-то со своей службы. Улица была пустынна, и майору стало на редкость неуютно и даже, прямо скажем, страшно. Начали ему мерещиться прежние призрачные шаги… Боязливо обернувшись. Барабанов, конечно, никого позади не увидел, зато впереди появилась группа подростков. Причем показалось майору, что подростки эти как будто из-под земли вынырнули: только что никого не было — и вот они. Конечно, было их появлению вполне житейское объяснение: вышли они, допустим, из подъезда или, может быть, из-под арки ближнего дома, где они разговаривали и негромко перебирали гитарные струны… Однако нервы майора Барабанова настолько были напряжены последними событиями и всеми призрачными явлениями, что он испугался донельзя и бросился бы бежать, если бы ноги его вдруг не ослабели и не отказались ему повиноваться.
Подростки тем временем поравнялись с майором и попросили у него закурить. Барабанову приходилось слышать, что так обычно начинают злобные уличные хулиганы свое нападение на одинокого беззащитного человека.
Вот и все, подумал майор, сейчас они нападут на меня, станут бить ногами, я упаду и никогда уже не встану…
Однако, вспомнил майор, я хотя и одинок, но не беззащитен!
Он имел в виду свое табельное оружие, пистолет Макарова, который в последнее время по причине своих страхов стал в нарушение инструкции носить с собой в портфеле, вместо того чтобы запирать на ночь в служебном сейфе.
Вспомнив о пистолете, майор обрадовался и расстегнул портфель, сказав подросткам:
— Закурить? Дам я вам сейчас закурить!
Подростки с удивлением наблюдали за его суетливыми движениями. Найдя наконец среди ненужных бумаг пистолет, майор трясущейся рукой вытащил его и направил на ближайшего из подростков, приговаривая:
— Вот я вам дам закурить!
Некоторые из тинейджеров испугались и уже приготовились бежать, но тот самый, кто ближе стоял к майору и его верному «макарову», на беду занимался в свободное от безделья время восточными единоборствами в юношеском военно-патриотическом клубе «Добрыня». Увидев направленный на него пистолет, подросток вспомнил, чему его учил в клубе тренер, и ударил ногой по руке майора. Пистолет выпал из ослабевшей руки и откатился в сторону, а ловкий «добрынинец», придя в восторг от своего точного удара, еще раз стукнул майора — на этот раз в живот. Майор некрасиво хрюкнул и согнулся пополам от неожиданной боли. Тем временем другие подростки — те, кто, испугавшись пистолета, собрался бежать, — от стыда за свой испуг и от желания этот испуг скрыть, увидев, что враг безоружен, набросились на Барабанова и принялись его избивать.
Майор с трудом выпрямился и отступил к стене. Он видел, что не ошибся, что действительно судьба столкнула его с жестокими хулиганами, и попытался их урезонить, но из горла его вырывались только нечленораздельные звуки.
— Что же вы.., ведь я же.., военный я.., а вы…
Подростки ничего не поняли из его сбивчивой речи, но почему-то она их еще больше разозлила. На несчастного майора посыпались новые удары. Он рухнул на асфальт, и вконец разъярившееся юное поколение начало бить его ногами. Кто-то тяжелым ботинком заехал в висок, и тонкая височная кость с хрустом сломалась…
Тяжело дыша, подростки били беспомощное, не сопротивляющееся тело.
Майор Барабанов перестал чувствовать боль от ударов, в глазах его потемнело смертной темнотой, и в этот последний момент он снова увидел Марию Кондратьевну Никандрову. Женщина смотрела на него строго. «Юрочку-то я увидела, — сказала она, — но с тобой мы на том свете не встретимся, дороги разные».
И добавила еще что-то про собаку и ее смерть.
«При чем тут собака?» — хотел спросить ее Барабанов, но не успел.
Подростки еще какое-то время пинали тело, но скоро это стало им неинтересно, и злость прошла. Они разглядели, что перед ними бездыханный труп.
— Смываемся, пацаны! — крикнул самый сообразительный, и через минуту на улице опять не было ни души.
Надежда потягивала коктейль и чувствовала себя героиней американского фильма. Кафе было дорогое, но малоизвестное. На этом настоял Алексей, который уступил Лениной просьбе и пригласил их посидеть и попрощаться.
Надежда согласилась исключительно назло мужу, потому что он по-прежнему приходил домой после двенадцати. И теперь она испытывала сложное чувство.
Она поглядывала на сидящих напротив Лену и Алексея и помалкивала. Ленин вид ее радовал, Лена вообще ей нравилась. Из глаз ее исчезло выражение тоски и беспомощности, она стала гораздо спокойнее и увереннее в себе. Алексей тоже выглядел неплохо, он даже улыбнулся и сказал Надежде дежурный комплимент.
«Интересно, — размышляла Надежда, — что думают люди, глядя на нас? Они — пара, а я кто? Кем я им прихожусь?»
Она подумала еще немножко и с грустью констатировала, что окружающие, скорей всего, примут Лену за ее дочь. Девушка привела любимого мужчину знакомиться с будущей тещей. Все так, и ничего с этим не сделаешь.
"Может быть, именно поэтому, что я для них как бы другое поколение, хотя с Алексеем у нас разница лет десять, не больше, я и не смогу до конца их понять. Если бы Лена была моей дочерью, отпустила бы я ее с ним? Боже упаси! — испугалась Надежда. — Но сейчас она так радуется и глядит на него влюбленными глазами. И ей совершенно не важно, что этой рукой, которой он обнимает ее за плечи, он всадил нож в того гориллообразного убийцу. Да и не в него одного, такая уж у Алексея работа.
И вправе ли я сейчас испортить всем настроение. А Лене, может быть, и всю дальнейшую жизнь, если начну выяснять отношения?"
— О чем задумались, Надежда Николаевна? — окликнул ее Алексей.
— Хочу кое-что прояснить, — медленно ответила Надежда.
— Давайте. — Глаза его потемнели, он почувствовал неладное.
— Возможно, я кажусь вам ископаемым, — осторожно начала Надежда, — но я тоже женщина. И по-женски и по-хорошему я желаю тебе, девочка, счастья. Не усмехайтесь, Алексей, Лена меня поймет. На этом вступительная часть заканчивается. — Надежда перевела дух и заговорила скороговоркой:
— Не сочтите, что мне больше всех надо, но такой уж характер.
Вся ваша история насчет выгнавшей жены — липа. Кстати, Лена, он тебе про это рассказывал? Про жену и про увольнение с работы?
— Зачем? — Лена пожала плечами. — Он сказал, что на самом деле его зовут по-другому. И там, за границей, он скажет, как. А паспорта у нас — и у него, и у меня тоже — все равно на другие фамилии.
