Татьяна Ермакова - Двойное золотое дно
«Ну, точно! Октябрьская как раз перпендикулярна к улице Добровольского, на которой живет Котик», — подумала я, несясь по улице как оглашенная. Я тяжело дышала, и скорость моего перемещения в пространстве стала падать. До нужного мне дома было еще далековато. Я пыхтела,как паровоз, но неукоснительно приближалась к цели.
Неожиданно из-за поворота вывернулась какая-та фигура. Она неслась с такой скоростью, что я не сразу разглядела, кто это. А когда узнала, несказанно удивилась.
С чего это бойфренд Антименко вдруг спортом занялся? Раньше такого за ним не наблюдалось.
В этот момент Парниша оглянулся назад и со всего маху налетел на меня. В мгновение ока я очутилась в дорожной пыли. Парниша посмотрел мне в лицо горящими ненавистью глазами.
«Нелюбовь нелюбовью, но ненависть? Чем же я так ему насолила?» — философствовала я, сидя на земле и ошарашенно взирая на растрепанного и вздернутого парня.
Впрочем, только описывать эту картину долго. На самом же деле все произошло в считаные секунды. Когда Парниша налетел на меня и я упала, он лишь споткнулся и, прошипев сквозь зубы: «Су-у-ка!», помчался дальше.
Да что же это делается, граждане?! Второй раз за день меня так нелестно обзывают!
Но тут на сцене появилось новое действующее лицо. Только это я поднялась с земли и еще отряхивала свою «корму» от пыли, как из-за того же поворота показался господин Ельчанинов. Собственной персоной.
— Что тут, в конце концов, происходит?! — громко изумилась я. И к этот момент услышала оглушительно противный визг.
Повернув голову в направлении странных звуков, я успела заметить, как нескладная фигурка Парниши в яркой бело-красно-синей куртке тяжело плюхнулась на асфальт.
«Господи! Господи! Господи!!!» — стучало в моем мозгу, когда я мчалась к месту аварии. Ни единой мысли в голове не было. Какой там шантажист?! Какой Ельчанинов?! Я обо всем забыла...
Первой мыслью, когда я рухнула на колени рядом с Парнишей, было: «Жив или нет?». Его глаза были закрыты. Курточка на груди пестрела яркими лохмотьями, промокшими в крови.
— Ой, мамочки! — надрывно взвыла я и потянулась к шее Костиного бойфренда, туда, где, по моим предположениям, находилась сонная артерия. Попала я довольно удачно, под рукой прощупывался слабый и неровный пульс.
— Он жив? — услышала я над своим ухом голос Ильи.
— Слава богу, да, — выдавила я срывающимся голосом.
— Я уже вызвал «Скорую», — сообщил мне господин Ельчанинов.
Я завертела головой. Возле лежавшего на земле пострадавшего уже собиралась толпа. Водитель «Газели», на капоте которой виднелись клочки одежды и смазанная полоса крови, безвольно сидел в кабине, уронив голову на руки. Шоферу было не больше лет, чем лежавшему передо мной Парнише. А то и меньше. Его лицо стало белым как мел. (Никогда не думала, что это выражение может точно отображать цвет человеческой кожи.) Губы тряслись, в глазах застыл дикий ужас.
В этот момент в груди Парниши противно забулькало, и все мое внимание сосредоточилось на его грязном лице. По виску, откуда-то из-под волос, ползла алая струйка крови. Но это я заметила краем глаза. Я не могла оторвать взгляд от розоватой пены, запузырившейся на его губах.
— Ксюха, — слабо позвал Парниша, неожиданно разлепив веки.
— Молчи, молчи, не разговаривай. Вот приедет доктор, сделает укол, сразу станет легче, — продолжала лопотать я.
— Он... хотел... Он... уходит от...— снова зашелестел Парниша. Тут он с трудом скосил глаза в сторону Ильи, потом взгляд вернулся ко мне. — Я... никогда его бы не выдал. Никогда, — пробормотал Парниша. Видимо, это отняло у него последние силы. Глаза закатились за серые зеки, и изо рта снова показалась алая пена.
— Помогите! — истошно заорала я.
— Отойдите! Дайте пройти! Дорогу! — послышался властный, спокойный голос. Сквозь толпу пробиваюсь бригада неотложки в сопровождении милиционера.
— Сю... ха... Про... ти, — снова забулькало в горле Парнищи. Членораздельной речи у него не получилось, но я поняла и встала, давая место врачу.
А вот дальше у меня случился небольшой провальчик в памяти. Меня кто-то о чем-то спрашивал, я даже что-то отвечала. Кажется, интересовались, знакома ли я с пострадавшим, и, по-моему, я назвала Парнишино имя и фамилию. Помню, куда-то рвалась...
В себя я пришла лишь в длинном больничном коридоре. Я сидела в обшарпанном деревянном кресле. Такие раньше в кинотеатрах ставили. Почему-то болела рука.
— Ты как? — участливо спросил Илья, сидевший передо мной на корточках.
— Нормально... Что с Парнишей?
— Мне не сказали, — словно извиняясь, улыбнулся Илья. — Сообщили, что случай очень тяжелый, и он в операционной. Прогнозов пока никаких.
Что тут скажешь? Можно только надеяться.
— Рука болит, — пожаловалась я.
— Это тебе успокоительный укол сделали.
— Действует, — попыталась я улыбнуться. — Почему ты за ним гнался?
— Ксюш, это он тебя шантажировал, — опустил голову Ельчанинов.
— Нет, Илья, ты ошибаешься. Это не он. Он, конечно, меня не любит... Но чтобы...
— Прости, но это правда. Я застал его прямо в квартире. Мы поговорили... Он видел тебя на месте убийства Щербинина. И еще он о куртке говорил. Видел, как какой-то Котя её стирал. Тут я не очень понял...
— Господи! — взмолилась я, который раз за день. —: Дай телефон! Котя же еще ничего не знает.
Илья молча передал мне мобильник.
— Котенька, Котя! — закричала я едва услышав голос Антименко. — С Парнишей несчастье! Мы в больнице!
— Еду!
Я вернула мобильник Ельчанинову, но тут же спохватилась.
— Я же не сказала, в какой!!
— Ксения, успокойся. В нашем городе по «Скорой» привозят только сюда, в БСМП.
— Да, конечно, — успокоилась я. — Илюша... пожалуйста... Понимаешь...
— Не мнись, говори, — посоветовал Ельчанинов.
— Хорошо. — Я тяжело вздохнула. — Котя мой друг, тот самый, о котором я тебе говорила. Они с Парнишей.. жили вместе.
Он подбодрил меня взглядом, и я решилась.
— Уходи, пожалуйста, отсюда. Я не хочу, чтобы ты видел его слезы. Извини.
— Хорошо, я уйду, — отозвался Ельчанинов, выпрямляясь во весь рост, — Мне нужно заехать в ГАИ, как свидетелю аварии, и так еле отмазался. А потом, если хочешь, я отвезу тебя домой.
— Нет, нет, спасибо, не нужно. Доберусь, не беспокойся, — заверила я его, понимая, что мне ещё придётся повозиться с бедным Костиком. Да и неизвестно, когда закончится операция.
После ухода Ильи я некоторое время оставалась в мрачном коридоре совершенно одна. Чтобы не думать о словах Ельчанинова, пробежала глазами блеклый плакатик на стене. «Мойте руки перед едой!» — гласила стандартная надпись.
«И не шантажируйте ближнего своего!» — горько подумала я и невесело хмыкнула себе под нос. Вот уж на кого никогда бы не подумала, так это на Парнишу. Как же мы ошибаемся в людях!
Я спустилась на улицу и через некоторое время увидела мчавшегося на всех парах Антименко.
— С тобой все в порядке? — крикнул Костя, не добежав до меня десятка метров.
— Котик! Да! — ринулась я к нему. — С Парнишей плохо. Он под машину попал! Сейчас в операционной.
— Что с ним? Диагноз! — требовательно рявкнул Антименко мне на ухо.
— Откуда я знаю, Костя?! Я не врач. В приемном покое мне ничего не сказали.
— Пошли!
Ухватив за руку, Антименко поволок меня в приемный покой. Через несколько минут он уже бушевал в кабинете, требуя от врача ответа на свои вопросы.
Я тихонько сидела в коридоре и слушала его голос за дверью. Слов было не разобрать, но тон Константина Михайловича был угрожающий. Задумавшись, я не уловила момент, когда за дверью стало тихо. Я забеспокоилась, подкравшись к двери, прислушалась и ничего не услышала. От волнения я забегала по коридору.
Наконец дверь распахнулась, и из кабинета буквально вывалился Костя. Резво подскочив, я усадила Антименко в кресло.
Котя, ну что? Как он?!
Антименко сжимал бумажку, на которой неразборчивым почерком было написано несколько слов (видимо, на латыни).
— Он мне только это сказал. И написал. У него очень много работы, — упавшим голосом произнес Костя, — ничего не понял. Понял только, что положение крайне тяжелое.
— Если нам повезет... — пролепетала я и бросилась к телефону, звонить в терапию. К огромной моей радости, Алинка оказалась на месте.
Мы с Костей перешли в корпус, где располагалась терапия, и через несколько минут уже находились в ординаторской, у госпожи Ахметовой.
— Ксень, ему можно сказать правду? — шепотом спросила Алинка, отозвав меня в сторонку.
— Что, так плохо?
Алина лишь пожала плечами. Чего говорить, и так все понятно.
— Ох, не знаю, не знаю, — пробормотала я себе под нос.
Нет. Алинка все же железная леди! Она достала из стеклянного шкафчика шприц, ампулу с белой жидкостью, поставила перед собой на стол склянку со спиртом.
