Татьяна Полякова - Барышня и хулиган
Подходя к родному подъезду, я что-то насвистывала, прикидывая, что, наскоро перекусив, отправлюсь к кому-нибудь из девчонок. Мы сходим на пляж, а вечером… На ступеньке, в трех шагах от моей квартиры, сидел Шальнов. Услышав, как хлопнула дверь, он поднял голову и уставился на меня.
— Это ты? — спросил Мишка с сомнением.
— Я, — пожала я плечами. — Давно ты тут сидишь?
— Минут пятнадцать. Уже начал волноваться… Ты совсем на себя не похожа, — заметил он, а я опять пожала плечами:
— Наоборот.
— Очки… у тебя что, зрение плохое?
— Минус два.
— Я в этом не разбираюсь. Может, мы войдем в квартиру? — вздохнул Шальнов. Мы вошли, я бросила сумку у порога и прошлась по своим двадцати трем квадратным метрам, но никаких следов Катькиного присутствия не обнаружила. — Значит, здесь ты и живешь? — спросил Мишка, оглядывая мои хоромы. — Квартира твоя или снимаешь?
— Снимаю.
— Понятно. Не скажешь, что это дворец.
— Да, после твоей выглядит довольно паршиво. Но мне нравится. Когда я была маленькая, мы тоже в «хрущевке» жили, правда в двухкомнатной.
— А мы в коммуналке. Настоящий барак, длинный такой коридор и восемь комнат. Мама привыкла. Даже когда я купил ей квартиру, ни за что не хотела переезжать. Еле уговорил.
— У тебя есть мама? — несказанно удивилась я, Мишка скривился, а я покраснела. — Извини, я не правильно выразилась.
— У меня две сестры и два брата. Отец умер восемь лет назад, был путевым обходчиком. Мама тоже на железке работала.
— И где они?
— В Кургане. Слышала о таком городе?
— Слышала, кажется…
— Ну вот, я оттуда.
— А здесь как очутился?
— После армии, служил тут неподалеку… Ты чего сбежала?
— Я не сбегала, — сказала я, поставив на плиту чайник. — Я оставила тебе записку, где все объяснила.
— Ничего ты не объяснила. Я тебя чем-то обидел?
— Вовсе нет, — ответила я. — Слишком много трупов. Боюсь, что мы только все запутали еще больше и ни в чем так и не разобрались. Пусть этим занимается милиция.
— Они займутся, — проворчал Мишка. — Оглянуться не успеешь, как в каталажке окажешься.
— Значит, так мне и надо, — отрезала я и разлила чай в чашки. Мишка настороженно наблюдал за мной.
— Ты меня не любишь? — вдруг спросил он, от неожиданности рука у меня дернулась, и чай расплескался.
— Мы не подходим друг другу, — уклончиво ответила я.
— Почему это? — разозлился Шальнов.
— Просто не подходим…
— Ерунда. Вчера я был занят и не сказал, что люблю тебя, вот и вся причина. Ты обиделась и сбежала.
— Ну и что? Сути это не меняет. Мы не подходим друг другу, и я не хочу продолжать расследование. Я просто боюсь, это тебе понятно?
— Вот сейчас возьму и уеду, будешь знать, как валять дурака. — Я решительно поднялась и распахнула входную дверь. Мишка со своего места в кухне прекрасно ее видел. — Выгоняешь, значит? — спросил он с ехидством, я сочла ниже своего достоинства продолжать беседу и молча смотрела в пол. — Я уйду, а ты будешь сидеть на своей кухне и обливаться слезами. И ждать письма, потому что у тебя даже телефона здесь нет. Совершенная дикость. Мне ты из гордости не станешь звонить и начнешь страдать, ночами не спать, реветь и ждать неизвестно чего…
— Ну и что? — усмехнулась я. — К этому можно привыкнуть.
— Ты думаешь? — неожиданно серьезно спросил Мишка и нахмурился.
— Конечно. Сначала привыкаешь, а потом все проходит. И ничего уже не чувствуешь. Больно только в первый месяц.
— А ты откуда знаешь? — спросил он с подозрением.
— Я книжки читаю.
— Слава богу, я думал, у тебя богатый жизненный опыт. Может, ты закроешь дверь? Нет? Ладно, сам закрою. Даже если ты права, я не собираюсь мучиться месяц. С какой стати, когда… Ты меня слушаешь?
— Нет, — покачала я головой.
— Напрасно. Я проснулся сегодня, а тебя нет. Только эта дурацкая записка. Ну я и представил, что тебя и вправду нет, ни сегодня, ни завтра… На кой черт мне такая жизнь? И я вовсе не хочу, чтобы все это кончалось. Слышишь?
— Нет.
— Я тебя люблю. Теперь слышишь?
— Шальнов, ты свинья, — пробормотала я и заревела, так мне было обидно.
— Все, все, все, — шептал Мишка, заключая меня в свои объятия. — Моя грудь в твоем полном распоряжении, можешь жаловаться сколько угодно и орошать ее слезами. Допустим, я не знаток женской психологии, но это оттого, что у меня никакого опыта, я первый раз влюбился, честно. Ты бы не ругалась со мной, а тактично намекала, когда и что я должен делать, чтоб ты на меня не злилась и всегда была довольной.
— Иди ты к черту, придурок, — рявкнула я.
— Ну, придурок и придурок, я в умники сроду не лез.
Я попыталась его оттолкнуть, но вовремя передумала — чего доброго, возьмет и в самом деле уедет, а мне этого, если честно, совсем не хотелось.
В общем, часа через два мы покинули мою квартиру, а затем и Кострому, сумку разбирать так и не пришлось. По дороге мы ни разу не вспомнили о трупах, строили планы, прикидывали, как объясним все Катьке (это в основном я прикидывала), и несколько раз клялись друг другу в любви. В результате обратная дорога показалась нам безобразно короткой, я и глазом не успела моргнуть, а мы уже тормозили возле Мишкиного дома. Но в этом тоже были свои преимущества. Мы вошли в холл, Мишка меня обнял и начал целовать, а я расстегивать пуговицы на его рубашке (нечто подобное я видела в одном фильме, но оказалось, что в реальности это довольно нелегко, впрочем, может, у Шальнова пуговицы какие-то не правильные), я повисла на его шее, и тут кто-то кашлянул за моей спиной. Мишка недовольно поднял голову, а я, повернувшись, увидела в приоткрытой двери, которую никто не потрудился запереть, мужскую физиономию. Шальнов распахнул дверь, и мы замерли от неожиданности, обнаружив на пороге милиционера. Он еще раз кашлянул и спросил:
— Шальнов Михаил Степанович вы будете?
— Я.
— А войти можно?
— Проходите, пожалуйста.
Мужчина вошел, посмотрел на Мишку с улыбкой и вроде бы даже подмигнул ему. Потом нахмурился и сказал со вздохом:
— Иванова Екатерина Юрьевна вам доводится женой?
— Бывшей, а что случилось? Теперь я испугалась по-настоящему.
— Поедем в отделение, там вам все объяснят.
— Что объяснят? — запаниковала я.
— Боюсь, несчастье с супругой приключилось.
— Господи… Я с тобой поеду, — заявила я. — Я ее сестра… то есть, ну вы понимаете…
— Понимаю, — вздохнул милиционер.
Через полчаса мы выходили возле мрачного двухэтажного здания. Здесь нас поджидал Виктор Иванович, с которым мы успели поговорить по телефону. Увидев меня в новом обличье, он нахмурился, а я растерялась: узнал он меня или нет, вскоре выяснилось, что узнал.
— Вам придется опознать… убитую, — деревянным голосом сказал он.
— Я готов, — торопливо заверил Мишка, приткнув меня на единственный стул в длинном коридоре.
Они ушли, а я осталась в коридоре, бессмысленно разглядывая пол под ногами. Мужчины вернулись буквально через пять минут, я вцепилась в Мишкину руку, глядя на него с надеждой, он отвел глаза и кивнул.
— Когда ее нашли? — спросил Шальнов.
— Вчера, ближе к вечеру. В районе деревни Михайлово, там лесополоса… ребятня с собакой гуляла. Если б не собака, ее могли бы очень долго не обнаружить. Труп сунули под поваленное дерево и засыпали землей. Все цело ключи, деньги, медицинский полис, по нему и установили личность.
— Как ее убили? — с трудом разлепив губы, спросила я.
— Задушили. Несколько дней назад. У меня к вам большое количество вопросов. Например, где вы были в прошлую среду, примерно в десять часов утра?
— Она погибла в это время? — нахмурился Шальнов.
— Боже мой, — пробормотала я, значит, когда я спешила на свидание с сестрой в пригородный универмаг, Катька была уже мертва.
Мы опять поехали в милицию, отвечали на какие-то вопросы и что-то подписывали. Признаться, соображала я с трудом и даже плохо помню, что говорила. Одно мне было ясно: Виктор Иванович подозревает нас во всех убийствах, произошедших в городе за последний месяц.
Следующие дни пролетели в хлопотах, связанных с похоронами и следствием. Тетка на похороны приехать не пожелала, сославшись на нездоровье и дальнюю дорогу, вот так и вышло, что из родни были только мы с Мишкой. Правда, проводить Катьку собралось много людей, за что я им была очень благодарна.
Рыжая Зинка меня не признала, но мы быстро подружились. Катьку жалели, но при этом намекали, что человеком она была рискованным, и ее ранняя кончина мало у кого вызвала удивление.
После поминок, которые проходили в клубе, мы вернулись домой вдвоем с Мишкой, он был задумчив, я тоже, разговаривать не хотелось. Я устроилась перед телевизором и тупо взирала на экран, так и не сообразив, что канал вещает на английском. Мишка, заглянув ко мне, выключил телевизор и устроился рядом.
— Не плачь, — сказал он тихо. — Чего уж теперь…
