Борис Селеннов - Несколько дней из жизни следователя (сборник)
— С гражданкой Бельдейко вы тоже пластинки слушали?
— Боже, вы все знаете, — растерянно пролепетал Черемных.— Я сам себя казню, поверьте! Да, мы понравились друг другу...
— Вы о ком, о Бельдейко? — перебил Петрушин.
— Да нет же, при чем тут эта хищница? Бельдейко — роковая случайность. Это глупость, которую я никогда себе не прощу. С Лелей было совсем по-другому. Леля чистая женщина, у нас все было чисто. Однажды она пригласила меня остаться переночевать— время было позднее, но я не остался, пошел пешком через полгорода. А вы говорите... С Лелей было просто хорошо и спокойно. И больше ничего. Ведь может же быть просто хорошо и спокойно? И совсем не обязательно в этом копаться и что-то искать. Боже, как чудовищно все вышло!
— И тем не менее, — заметил Петрушин, — придется произвести у вас обыск.
— Только не это! — вновь взмолился Черемных. — Надо сперва разобраться, ей богу, что же так сразу, ведь это гражданская смерть.
— А как же без обыска мы будем разбираться, верить вам на слово?
— Верьте мне, верьте, я невинный? — горячо взмолился Черемных.
— Ну хорошо, — после некоторого раздумья согласился Петрушин.— Обыск пока отложим, вы свободны.
«Неужели и таких любят?» — с удивлением подумал Петрушин.
Красин вернулся скоро. Черемных оказался прав. Самолет летел из Запорожья с задержкой на четыре часа. В аэропорту как и во многих других учреждениях, шла борьба за показатели. Задержку сочли пустяковой, и рейс прошел по документам как состоявшийся точно по расписанию.
Петрушин и Красин возвратились в Москву «облегченными» на треть. Две оставшиеся версии представлялись теперь не столь недоступными здравому разумению. Что касается Красина, то он облегчил себя сразу на две трети, поскольку относительно Сапогова у него не было сомнений. Петрушин продолжал сохранять заторможенное состояние созерцательности.
Вспомнив наблюдательного и трудолюбивого школьника Ваню Тракина, Петрушин решил сходить в химчистку, куда тот относил палас в злосчастный день 5 июля. Нашел квитанцию на имя Тракина. По журналу учета заказов установил, что палас он сдал где-то в середине рабочего дня, а значит, действительно до перерыва, а не перед концом работы. Следовательно, Михнюка Тракин мог видеть приблизительно в 13—1330. Все это было бы хорошо и даже отлично, если бы мальчик уверенно узнал Михнюка. Такое доказательство стоило бы многого. «Очень похож»— это же почти узнал. Еще самую малость «поработать» с парнем, и он бы узнал окончательно. «Ваня, у нас есть данные, что именно этот человек и есть преступник и именно он был у дома в то самое время, когда ты его видел». И Ваня уверенно скажет: «Да, конечно, это был он». Как соблазнительно! Какое доказательство! И всего-то чуть-чуть недотягивает. Но этих «чуть-чуть» как раз и должен больше всего опасаться следователь. Малейшая натяжка может стоить большой ошибки. Лучше недотянуть, лучше оставить неопределенность и сохранить возможность для маневра, чем связать себя по рукам и ногам фальшивой «определенностью».
Неопределенность, если ее подкрепить, продублировать, уточнить другими материалами, может стать неплохим доказательством. Из этого во многом и состоит уголовное дело — из многократного повторения одного и того же, увиденного под разными углами зрения или с разных точек. Набирая запас прочности по каждому доказательству, каждой улике, следователь отнюдь не считает, что зря тратит время. Запас, как говорится, карман не тянет.
Дело № 23385.
—- Вы ведь были судимы? — спросил Петрушин.
— Совершенно верно, — убежденно ответил Усков, — только судили меня неправильно. Я и тогда не соглашался, и сейчас просто категорически не согласен. Мы строили дорогу на Полтавщине...
— Кто это «мы»? — перебил Петрушин.
— Бригада наша, по частному подряду работали.
— Шабашники, что ли?
— Это грубо, но допустим. От зари до зари ломались. Ну зарабатывали, конечно. По тыще выходило. Так это же какая работа! До сих пор живот болит. Ну, а председатель колхоза от этой дороги что-то себе сэкономил. Но вышла судебная ошибка, адвокат так и сказал. Я вообще-то не в претензии, все мы люди, все ошибаемся...
— Усков, почему вы не хотите работать как все люди? Зачем вам приключения?
— Э-хе-хе, — вздохнул Усков. — Кем я могу работать с неполным средним образованием в размере шести классов — копай глубже, кидай дальше? А у меня голова работы просит, голова, понимаете? Умственного я труда человек с самого своего рождения. Был у меня в бригаде на Полтавщине один инженер. Неплохо работал, только жалко мне его было, не уважал я этого инженера. «Мне бы твой документ, — думаю, — я бы таких дел наворочал! А ты гудрон месишь, только что название—инженер. Несправедливо, я вам скажу, дипломы распределяют. Нам бы поменяться с ним дипломами, тогда бы все было правильно.
— Значит, построили дорогу, потом решили цветами заняться, землю украсить?
— Ага, украсить. На общественных началах. По договору с обществом охраны природы заготовляли посадочный материал- луковицы тюльпана и сдавали в общество, а они рассылали.
— Это что же, задаром украшали?
— Да нет. Мы ж как проклятые мотались, от зари до зари. Имели, конечно.
— А почему вы все в прошедшем времени?
— Чувствую, что больше не разрешите.
— Правильно, не разрешим. Ну так сколько же «имели»?
— Нормальная зарплата. Со сверхурочными...
— А точнее?
— Я не понимаю, ей богу! Опять что-нибудь не так? Мы же не тунеядцы какие, ей богу, ведь от зари до зари...
— По какой цене вы закупали луковицы?
— По всякому было. Кто как продаст. Пятнадцать-двадцать копеек...
— А сдавали?
— Почти так же, ну чуть-чуть дороже, чтобы труды окупить.
— Усков, давайте не будем темнить. Вы закупали луковицы по десять копеек за штуку, а сдавали в общество по двадцать копеек. Разницу делили с Бурдиным и Симониным. Ваши закупочные квитанции — подложные. Вот показания ваших клиентов-поставщиков.
— А... ну, а ну, — Усков заинтересованно углубился в чтение протоколов. — Действительно, чего же скрывать, согласен. Коммерческое посредничество, статья 153 УК РСФСР, до трех лет лишения свободы или ссылка.
— Да нет, вы ошибаетесь, — поправил Петрушин, — хищение.
— Гражданин следователь, это вы ошибаетесь! Я не должностное лицо, а частное.
— Для частника предусмотрен особый случай — соучастие. Соучастие в хищении в особо крупном размере. Статья 93-прим УК.
— Вышка?! — с ужасом прошептал Усков.
— Это дело суда.
— Как же так, — бормотал Усков, — не может быть, мне же говорили, я же узнавал... Максимум, говорили, коммерческое посредничество...
— В таких делах легко ошибиться, — посочувствовал Петрушин.
— Это что же, мотался, рвал жилы — и все хищение? А за работу мою ничего не полагается? Сколько моим луком-цветами городов усеяно, и все хищение? Много денег получал?.. Так они же сами шли, из ничего, можно сказать. Я их ниоткуда не воровал, мне столько и не надо было, они вон все целые почти. Мне дело нужно было, чтобы кипело, чтоб от зари до зари, чтоб сам все — головой, руками... Почему же так легко все было, если это воровство? Надо, чтоб трудно было, я бы и не стал. Просто обидно даже: так хорошо работалось... И пользу видел. А что цветы не того сорта, так все равно ведь цветы. А так бы совсем без цветов. Лучше, что ли, совсем без цветов?
По большому городу ехал грузовик. Было чудесное раннее утро. Лучи солнца играли, дробились, искрились на мокром, умытом асфальте. В кабине рядом с водителем сидел грустный-прегрустный Веник с потасканным чемоданчиком на коленях. Выехали за город, помчались полями. Вот Веник беспокойно заерзал, высунул голову в открытое окно кабины, внимательно всматриваясь в окружающее пространство. Прозжали поле, где он с Усковым сажал цветы. Чахлые редкие всходы. Сломанные ветром головки тюльпанов пожухли, побурели, не успев распуститься.
Дело № 23561.
— Вы обвиняетесь в том, что 5 июля 1977 года совершили умышленное убийство из корыстных побуждений Ведниковой Елены Ивановны и похитили принадлежавшие ей ценности, то есть совершили преступление, предусмотренное статьей 102, пункт «а», УК РСФСР, — огласил Петрушин постановление и, немного помолчав, добавил, — кроме того, ранее вы совершили кражу золотой броши с янтарным жуком, принадлежавшей гражданке Ведниковой, что подпадает под признаки преступления, предусмотренного статьей 144, частью первой, УК РСФСР.
Сапогов тупо смотрел на Петрушина, кажется не улавливая смысла страшных слов.
— Признаете ли вы себя виновным полностью, частично или не признаете?
Сапогов молчал. Петрушин повторил вопрос. Сапогов молчал. Наконец медленно сбрасывая оцепенение, помотал головой, словно убеждаясь, что она на месте, и угрюмо выдавил:
