Брижит Обер - Четыре сына доктора Марча. Железная роза
— Она не сказала, в котором часу вернется за ней?
— Молодая дама из «Лады»? Вы ее знаете?
— Это моя приятельница. Я узнал ее машину. Я мог бы подъехать сюда, чтобы поздороваться с нею.
— Понимаю вас. Да, знаю. Она сказала, не позже пяти.
— А не знаете, куда она поехала? Я мог бы сделать ей сюрприз.
— Доставит ли только это удовольствие ее мужу, вид у него не больно–то приветливый, он даже выругал ее за опоздание, мол, чего копалась, мы должны там быть через полчаса. Так что сами понимаете. Потом они сели в «мерседес» и умчались.
— Что ж, спасибо и за это.
Я сунул ему еще одну ассигнацию и сел в «тойоту». Вытащив из кармашка на двери карту дорог, я углубился в ее изучение. Куда они могут доехать за полчаса? Автострада ведет прямиком в Берн. От нее ответвляются несколько дорог, ведущих в горы. Я выделил три деревни, до которых можно добраться за полчаса. Теперь предстояло сделать выбор: деревни или Берн. Доверившись своей интуиции, я решил, что если бы они отправились в горы, то поехали бы «Ладой». И взял курс на Берн.
Берн — странный город, сегодня в окутавшем его тумане он был серо–зеленый; яркие краски его фонтанов так же неожиданны, как появление цветового пятна в черно–белом фильме. На Марктгассе кишела толпа. Без всякой надежды я стал высматривать в этом многолюдье Марту. Шел я наугад и собирался уже повернуть, как вдруг увидел ее.
Она опять стала рыжей, и фатоватый атлет, которого я видел с нею на террасе кафе в Брюсселе, держал ее за руку. Марту, мою Марту держит за руку другой мужчина! Я устремился к ним. А они, пройдя по Корнхаузплац, вошли в подъезд дома. Тяжело дыша, я остановился у приоткрытой массивной входной двери и изучил таблички, прибитые рядом. Два врача, кабинет дантиста, архитектор и адвокат. Адвокат навел меня на мысль о разводе. В конце концов, а почему бы не попробовать заглянуть к нему? В этих обстоятельствах… Я пошел на четвертый этаж пешком, проигнорировав лифт образца тридцатых годов.
Дом — богатый дом начала века — выглядел ухоженным. На площадке адвоката, мэтра Стефана Зильбермана, я остановился. Странно, но из–за закрытой двери доносилась музыка. И шум веселых голосов. Я снял нелепую кепку с длинным козырьком и сунул ее в карман пальто.
Мне отворила безукоризненная молодая женщина.
— Да? — улыбнулась она.
Я заметил хорошо одетых людей с бокалами в руках. Коктейль!
— Надеюсь, я не слишком опоздал?
— Немножко. Будьте добры, ваше пальто.
Я снял пальто, внутренне радуясь, что на мне твидовый костюм и мокасины «гуччи», так что я вполне могу появиться на приеме среди, как мне показалось, весьма изысканного общества. Здесь не было ни одного человека, чей наряд или драгоценности не стоили бы маленького состояния. Прямо тебе выставка хорошего вкуса и хороших манер. Мысленно я задал себе вопрос, уж не попал ли я в живой музей, отдел «XX век», зал «крупная буржуазия», витрина «Швейцария, 1990». Но тут я увидел Марту и больше уже не задавал себе никаких вопросов.
Смеясь, она разговаривала с каким–то типом, сидящим на спинке кожаного кресла. Он был в темно–синем блайзере, серых, прекрасно сшитых брюках и выглядел весьма элегантно. Седовласый, с модной стрижкой, потрясающе широкие плечи, ни намека на брюшко, красивый, энергичный профиль. Осанка и внешность университетского экс–чемпиона по регби, который к тому же получил свой диплом юриста под аплодисменты всей экзаменационной комиссии. Но когда он встал, я обнаружил, что росту в нем не больше метра шестидесяти и опирается он на палку, подволакивая худую несгибающуюся правую ногу. Спутник Марты, устроившись рядом с ними, потягивал виски. «Топорная физиономия и массивные плечи, несмотря на хорошо сшитый костюм и элегантный галстук банкира, выдают в нем полицейского либо военного», — подумал я. Решив рискнуть пойти напролом, я направился к ним.
— Добрый день…
Хоть я и нервничал, голос у меня не сел и прозвучал вполне непринужденно. Элегантный калека поднял на меня свои живые глаза. Они были у него карие, холодные и непроницаемые. Спутник Марты поддел вилкой маслину и деликатно отправил ее в рот, делая вид, будто увлечен оживленной беседой с соседом. Марта скользнула по мне абсолютно ничего не выражающим взглядом, словно никогда в жизни до этого не видела меня! На ней был тот же самый красный костюм, что и в Брюсселе, костюм, которого не было в ее домашнем гардеробе. Где она переоделась? Здесь, в этой квартире? В комнате в присутствии этого эрзац–мусора? Я кипел от ярости. Длинные рыжие волосы струились по ее плечам, и мне хотелось вцепиться в них и сорвать парик с ее головы.
— Добрый день, месье, — произнесла она своим теплым голосом.
— Вы знакомы? — осведомился коротышка с палкой каким–то изрядно старорежимным голосом, совершенно не подходящим к его спортивной внешности и широченным плечам.
— Нет, но вы нас представите, Стефан, — ответила Марта, даже не покраснев.
Стефан стремительно повернулся ко мне.
— Мне кажется, я тоже не знаю вас, господин…
— Лион. Жорж Лион. Я пришел сюда в поисках своей жены.
— Ах, вот как? Позвольте представить вам Магдалену Грубер и ее супруга Франца Грубера.
Услышав свое имя, спутник Марты повернулся ко мне и с безразличным видом чуть кивнул.
— А я — Стефан Зильберман, адвокат, — представился он, с любопытством глядя на меня.
Я отвесил Марте полупоклон:
— Счастлив познакомиться с вами…
Марта–Магдалена молча улыбнулась мне. Мэтр Стефан порывисто пожал мне руку:
— Надеюсь, вы быстро отыщете свою жену, здесь столько народу…
И он демонстративно отвернулся к Марте, давая понять, что разговор окончен.
Я поклонился и ретировался. В шоковом состоянии я шел через толпу как автомат. И повторял себе, что это Марта, Марта! Я же ехал за нею от самой Женевы. Это она, я вовсе не сошел с ума! Но как она может играть эту нелепую комедию? И какова роль Зильбермана во всем этом маскараде? И этого ублюдка Франца Грубера? Я машинально заглотнул водку–тоник, которую подал мне официант в белой куртке, и алкоголь, обжегший мне внутренности, вернул меня на землю. Я в опасности. Что–то убеждало меня в этом столь же бесспорно, как письмо с угрозами.
Отойдя совершенно растерянный от Марты и ее «друзей», я наудачу бродил по просторным комнатам с черными паласами на полу, мебелью, выдержанной в серобелой гамме и сверкающей хромом, пытаясь обнаружить хоть какие–то знаки, которые помогут мне понять. Нет, все здесь было нормально. Неизбежные картины постмодернистов на стенах, затянутых светло–розовым холстом. Книжные стенки, полностью заставленные книгами в переплетах — юридическими журналами и ежегодниками, энциклопедиями, трудами по юриспруденции… Да, все здесь нормально, кроме одного: моя жена выдает себя за жену другого человека. У меня вдруг возникло желание укусить себя до крови за руку, чтобы убедиться, что я не сплю.
Ощущение, что кто–то вперился мне в затылок, заставило меня резко обернуться, и я поймал вышеупомянутого Грубера на том, что он наблюдает за мной. Он мгновенно отвел глаза. Пожав плечами, я с безразличным видом продолжил свои изыскания. Обнаружив закрытую дверь, я осторожно нажал на ручку. Заперто на ключ. Эта дверь притягивала меня, как запретная комната Синей Бороды. Надо будет вернуться сюда и посмотреть, что за ней скрывается.
Я вмешался в толпу гостей. Марты не было. Эта воплощенная иллюзия испарилась, равно как и ее омерзительный Франц Грубер. Пора было и мне откланиваться. Я, лавируя, стал продвигаться к выходу, но мне не удалось миновать мэтра Зильбермана, который с самым сердечным видом бросил:
— До свидания, дорогой друг, вы должны почаще бывать у нас.
Я ответил ему вежливой улыбкой, пытаясь понять, что он хотел этим сказать, и только тут обратил внимание на плакаты, которыми были увешаны стены в прихожей, — «ГОЛОСУЙТЕ ЗА ЛЕО ДЮШНЕ» с портретом кретински ухмыляющегося платинового блондинчика. Дюшне — вождь крайне правого движения, именуемого «Социальное обновление», и его самодовольная физиономия красуется на всех телевизионных «круглых столах», посвященных якобы проблемам культуры, какая бы программа их ни проводила. Спускаясь по лестнице, я ломал себе голову, что общего может быть у Марты с этими нацистскими выползками. Марта… Стоило мне прошептать ее имя, и всякий раз я чувствовал, как что–то болезненно перехватывает мне горло, мешая вздохнуть.
Выйдя на улицу, я решил подышать немножко бернским туманом, прежде чем вернуться к «тойоте». Из чистого вызова я купил несколько плиток знаменитого бернского шоколада, чтобы подарить их Марте, после чего покатил к станции обслуживания, где меня поджидала «Лада».
Как я и подозревал, Марта уже забрала ее. Мне оставалось лишь вернуться в Женеву.
Туда я доехал без происшествий: в жидком кустарнике вдоль шоссе не затаились убийцы, и никто не отправил меня ad patres[10]. Я позвонил мисс Штрауб. Никаких сообщений. Бенни растворился в воздухе. А Фил? А Макс? Всю дорогу до дома я так и этак проворачивал в голове эти вопросы. Дорога казалась мне ирреальной, вымышленной лентой асфальта в лабиринте, лишенном каких–либо опознавательных знаков. Я цеплялся за привычные действия — включить указатель поворота, зажечь фары, словно это могло избавить от цепенящего страха, что наползал на меня. Наконец я затормозил у дома и некоторое время сидел, тяжело дыша, прежде чем смог разжать руки, судорожно вцепившиеся в руль. Все мое существо восставало при мысли, что нужно войти в дом, встретиться с Мартой, с ее притворством и враньем. Но ничего не поделаешь, надо. Я хлопнул дверцей машины и тяжело побрел к крыльцу.
