Владимир Колычев - Третий должен уйти
— Он ничего мне не обещал.
— Это тема для другого разговора… Я хотел бы стать вашим доверенным лицом. Вы, Серафима, должны поставить мне деликатную задачу — найти обманщика и вывести его на чистую воду.
— Это вы о чем?
— Есть одна идея… Да вы не переживайте, ваше имя даже не прозвучит.
В принципе в гости к Бобковым я мог отправиться и по заданию случайной женщины. Действительно, зачем «светить» Симу, если у меня есть фотография другой красавицы?
Время проходит, чувства стираются. Семь лет назад я остро переживал расставание с Оксаной, но сейчас могу спокойно смотреть на ее фотографию, как будто ничего и не было.
И все-таки лучше бы я на нее не смотрел. Что-то колыхнулось в душе, когда она глянула на меня из прошлого. Колыхнулось и затихло, как пшеничное поле после порыва ветра.
И красивая она, и взгляд у нее осмысленный, одухотворенный, и присутствие интеллекта в чертах лица. Она была умной девушкой, но повела себя как меркантильная дура. Не нужен ей был милиционер, поэтому она ушла от меня к успешному, как было сказано, мужчине. Купилась на бизнесмена, у которого была дорогая машина и особняк в черте города. Купилась, но просчиталась. Этот успешный мужчина оказался банкротом, и его машина вместе с домом ушли за долги. Впрочем, ко мне Оксана не вернулась. Да и я за ней не бегал. У меня появилась другая девушка, не такая умная, но не менее красивая. Катя хотела выйти за меня замуж, но я сбежал от нее. После того как мы с Оксаной расстались, я перестал думать о женитьбе и пошел по жизни, как матрос — по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там. Хотя давно уже пора было прибиться к берегу. Как-никак четвертый десяток разменял.
Переступая через порог дома, я выбросил из головы Оксану и все, что с ней связано. Хоть ее фотография и лежала у меня в кармане, но не о ней я должен думать, а о Серафиме, вернее, о ее муже, которого нужно вытаскивать из-за решетки.
Я уже поздоровался, представился, спросил разрешения пройти. Мать Бобкова пропустила меня в дом неохотно. Взгляд подозрительный, настороженный. Это была пожилая полная женщина с толстыми, в красных прожилках, щеками. На подбородке у нее красовалась большая родинка — ее цвет невозможно было разглядеть из-за плотного волосяного нароста.
Мы зашли в горницу, и за спиной у Бобковой образовалась высокая худая как спица девушка с резкими и острыми чертами лица.
— Как же так, Елена Афанасьевна, приходится разыскивать вашего сына с милицией, — проговорил я, усаживаясь на стул. — Как будто у нас других дел нет, как алиментщиков разыскивать.
— Каких таких еще алиментщиков? Мой сын никогда не был женат! — возмущенно протянула женщина.
— А гражданские браки? Они, знаете ли, тоже признаются законом… — устало сказал я. — Жалоба на вашего сына поступила…
— От кого?
— От обиженной женщины. Поматросил ее ваш сын, так сказать. Поматросил и бросил.
— Значит, сама виновата! — зло выдала «спица».
— Ух ты! И это я слышу от женщины!
— А меня, между прочим, никто никогда не бросал! — язвительно усмехнулась девушка.
— А вы, простите, кто будете?
Она оказалась младшей сестрой Бобкова. Глядя на эту «красотку», я мог поверить, что ее никогда не бросали. Потому что никогда не находили.
— Если вас, Рита, вдруг бросят, обращайтесь ко мне, я как раз по этим делам, — все с тем же усталым видом нехотя сказал я.
— Счас, буду я унижаться! — скрестив на плоской груди руки, фыркнула она.
— Вот и Маша так думала. Пока ее ваш сын не унизил… Там ведь уголовным делом об изнасиловании пахнет, — сочувствующе глянул я на Елену Афанасьевну.
— Кто такая Маша? Не знаю такую! — заявила Рита.
— А вы всех женщин своего брата знаете?
— Ну, не всех, но многих… Кто такая Маша?
Я мельком показал ей фотографию Оксаны. Хватит с нее и мимолетного показа.
— Какая ж это Маша? Это Оксана!
Я попытался сдержать удивление, но брови сами поползли вверх. Неужели Оксана была девушкой Бобкова? Я просто не мог в это поверить. Не хотел…
— Вы ее знаете?
— Ну, конечно! И не бросал ее Валя, она сама от него ушла. Так что не надо тут ля-ля! — Рита язвительно смотрела на меня.
— И когда она от него ушла? — спросил я, продирая слова через пересохшее горло.
— Ну, недавно…
— Да, но у меня совсем другая информация…
— Ни о чем у вас информация! — хмыкнула Рита.
— Это вы так думаете, а мне интересно, что скажет ваш брат.
Я был сбит с толку, но и цели своего визита не забывал.
— Нет его сейчас.
— Позвоните, пусть подъедет. Или я сам ему позвоню.
Рита переглянулась с матерью и с наглой усмешкой заявила, что не знает, какой у брата номер.
— Отказался он от нас, понятно? Знать нас не хочет!
— А как же я его найду?
— Как хотите!
— А если гражданка Коровьева заявление подаст? Скажет, что ваш брат ее изнасиловал?
— Как подаст, так и заберет! Я с ней быстро разберусь! — Рита воинственно уперла руки в бока.
— А вы и Коровьеву знаете?
— Ну, вы же про Оксану спрашивали!
— У Оксаны фамилия Корнышева. Это Маша — Коровьева. Я не ту фотографию достал…
— И с Машей разберусь!
Я понял, что не сладить мне с этой парочкой, не выйти через нее на Бобкова. Но все-таки я не зря метал здесь бисер…
Глава 13
Время, может, и лечит, но точно не молодит. Впрочем, не сказал бы, что Оксана постарела. Повзрослела, да, девичья нежность скрылась под мягкой, но плотной пеленой женской зрелости. И формы уже не столь утонченные, как прежде, хотя и полнотой она не страдала. Двадцать семь лет ей — еще не старость, но и молодость уже уходит. Медленно уходит, по каплям, но неотвратимо и безвозвратно. А семьи нет, детей тоже, и если сейчас замуж не выйти, можно остаться в старых девах. И судя по взгляду, которым смотрела на меня Оксана, она это понимала. Финиш уже близко, а за ним разбитое корыто, если, конечно, судьба не улыбнется.
— Привет! Вот извиниться пришел! — сказал я.
— Извиниться?! — Она изобразила удивление, стараясь скрыть смущение.
Вид у нее слегка усталый, но выглядела она хорошо. И одежда, и прическа, и косметика — все на уровне. Видно, только что вернулась домой и еще не успела переодеться. Может, с работы пришла, может, от мужика…
— Ты одна?
— Да, конечно! — Она сдала назад, распахивая дверь.
Я отправился к ней сразу после визита к Бобковым, а иначе и быть не могло. Интерес у меня к ней, в том числе и личный.
Двухкомнатная квартира, с хорошим ремонтом и обстановкой. Но это сейчас, а раньше здесь жила бедность.
— Как я понимаю, ты только что с работы? — спросил я, осматривая гостиную.
Обстановка интересовала меня меньше всего. Я думал о Бобкове и его друзьях.
— Да, с работы. Только-только пришла… Ты садись, я сейчас! — засуетилась Оксана.
— Ну, хорошо.
Я направился в сторону кухни, а по пути заглянул в спальню.
— Какой ты быстрый! — с кокетливо-веселым возмущением проговорила она.
И в спальне никого не было.
— Родители на работе? — спросил я, чтобы оправдать свое нездоровое, в общем-то, любопытство.
— Отец — да, мама — дома. Они квартиру новую купили, а эту мне отдали.
— Давно купили?
— Да уже два года как…
— Хорошее у тебя приданое. Или уже?
— Что уже?
— Ну, может, есть муж?
— Нет мужа. — Щечки у Оксаны порозовели.
— Такая красивая девушка, с квартирой, а Валентин тебя бросил, ну, не дурак!
— Валентин?! Какой Валентин? — Щеки залились густой краской.
— Бобков.
— Ты знаешь?
— Я же в полиции работаю. Капитан, старший оперуполномоченный.
— Был курсантом, а уже капитан…
— Бобков, наверное, бизнесмен, да?
— Чего ты ко мне пристал со своим Бобковым?
— Давно ты с ним?
— Это ревность? — с надеждой спросила она. — Или какой-то другой интерес?
— Какой-то другой. Оперативный.
— Я так почему-то и поняла… А что Бобков натворил?
— А он должен был что-то натворить?
— Темный он какой-то.
— Чего так?
— Душа у него темная, а я это чувствую.
— Ты в школе круглой отличницей была, сочинения на пятерки писала. Может, раскроешь тему?
— Он в Москве пропадал, говорил, что бизнес у него. Месяц пропадает, на неделю приедет, отдохнет, и снова тю-тю.
— А тебя с собой не брал?
— Дело не в этом. Дело в том, что и бизнес у него темный… Он однажды проснулся, сел, смотрит на луну, а потом вдруг руку на нее навел, словно пистолет в ней был. Затем опустил руку, вздохнул. Не хочу, сказал, больше убивать! А глаза стеклянные!
— И кого он там в Москве убивал?
— А ты думаешь, я у него стала спрашивать? Вдруг он преступник? Вдруг меня за это убьет?
— Умная ты, — кивнул я. — Соображаешь… А он мог убить?
