Татьяна Полякова - Любовь очень зла
— Ты ни в чем не виноват, — со вздохом ответила я. — Я ведь знала, что придется расплачиваться. Мне следовало держаться от тебя подальше, а вместо этого я влюбилась… И вот к чему мы пришли.
— Я достану паспорт. Как ты думаешь, у нас есть несколько дней?
— Не знаю, — ответила я правду и повесила трубку. Потом оделась и вышла из дома.
Часа три я бродила по улицам без всякой цели и вернулась, только когда стемнело. Долго стояла на крыльце, не решаясь войти. Медленно прошла через холл, с удивлением оглядываясь. Все здесь казалось мне чужим. «Это мой дом, — мысленно твердила я. — Мой».
Дом таил в себе угрозу, я чувствовала это, поднялась наверх, боясь темноты и боясь включить свет. Вошла в спальню, сделала несколько шагов, сбросила жакет, рука потянулась к выключателю. Цепкие пальцы стиснули мою ладонь. Я в ужасе попятилась, заметив, как тень отделилась от стены.
— Ты скучала, дорогая? — хрипло спросил он.
Я попыталась вырвать руку, но он крепко держал меня.
— Это вы? — задала я дурацкий вопрос. Конечно, это он, и он был в моем доме.
— Я, конечно, я. А ты думала, твой любовник? Ну что, он утешил тебя? Давай прибавим ему работенки… — Я попыталась вырваться, но он схватил меня за волосы и швырнул на кровать. — Посмотрим, чему ты научилась в прошлый раз.
— Не трогайте меня! — заорала я.
— Лучше заткнись, — предупредил он и принялся стаскивать с меня одежду, а я кричала:
— Не трогайте меня, я не убивала мужа, я вам клянусь, я его не убивала… — Крик перешел в жуткий вой, я повторяла «не надо, не надо», а потом могла только жалко скулить.
Очнулась я рано утром. Я лежала поперек постели среди смятых простыней и с отчаянием думала: «Ничего не кончилось, снова утро, впереди день и новая ночь»… Сколько я выдержу? У меня не было сил подняться, я сползла на пол, потянулась за халатом, мне было отвратительно видеть свое тело. Торопливо надев халат, я добрела до двери, распахнула ее, но идти дальше сил не было. Держась за косяк, я стояла, зажмурившись, ожидая, когда мир вокруг прекратит свою безумную пляску и вещи займут привычные места.
— Я хочу умереть, — громко сказала я, точно меня мог кто-то услышать, и заплакала от бессилия. — Господи, я этого не заслужила.
Держась за стену, я повернула назад, но вид постели вызывал у меня тошноту, и я все-таки вышла из комнаты. Я двигалась с трудом, дыша, как загнанная лошадь. Очень долго спускалась по лестнице, вошла в кухню, зачем-то заглянула в холодильник. Он был пуст. Я не помнила, когда в последний раз была в магазине. Взяла стакан, налила воды из-под крана, поднесла его к губам, глядя на свои дрожащие руки с синими жилками, стакан выпал и разбился, я хотела заплакать и не могла, таращилась на осколки, стоя в луже воды. Вновь открыла кран и подставила лицо под холодную воду, набрала ее в ладони и выпила, как в детстве. Тошнота не проходила, я стояла, нагнувшись над раковиной, пошатываясь и боясь лишиться опоры. Потом кое-как дошла до стула, медленно опустилась, тело ответило на неловкое движение мгновенной болью. Я вытянула руки, положила на них голову и заставила себя дышать, медленно и спокойно. Боль затаилась, готовая вернуться в любой момент, я попробовала выпрямиться, и она тут же вернулась. «Почему бы не сдохнуть прямо сейчас?» — со злостью подумала я.
Зазвонил телефон, я поглядела на него с недоумением, точно пыталась вспомнить, что это такое, в конце концов взяла трубку.
— С добрым утром, — глумливо сказал он. Услышав этот голос, я сжалась и закрыла лицо ладонью, как будто так могла укрыться от него. — Какого черта ты не отвечаешь?
— Здравствуйте, — сказала я и не узнала своего голоса — жалкий, писклявый. Сама себе я напоминала дворнягу, которая заглядывает в лицо прохожим и на всякий случай вертит хвостом: вдруг повезет, вдруг кто-нибудь сжалится? От этой мысли сделалось нестерпимо унизительно, я чувствовала, как слезы скатываются по моему лицу, и ненавидела себя за это.
— Ты плачешь? — спросил он.
— Да.
— С какой стати?
— Мне… — Чтобы ответить, пришлось заставить себя хоть немного справиться с рыданиями. — Мне очень плохо.
— Вот как?
— Мне страшно, — всхлипнула я. — Я боюсь.
— И чего ты боишься? — Долгая пауза.
— Не знаю…
— Вот так раз. Ты не знаешь, чего боишься?
Я размазывала слезы и старалась успокоиться, но от этого мне было только хуже.
— Извините, — пробормотала я и бросилась к раковине, меня вырвало, и через некоторое время стало легче. Я вспомнила про трубку и вернулась к столу. Он терпеливо ждал.
— Что с тобой? — спросил он с преувеличенной заботой.
— Неважно себя чувствую.
— В самом деле? Ты сама виновата. Если бы ты хорошо себя вела, не раздражала меня своим нытьем…
— Простите меня, — тихо сказала я.
— За что? — усмехнулся он.
— Не знаю. Если вы так меня ненавидите, должна быть причина. Значит, я в чем-то виновата.
— Ты знаешь в чем.
— Нет, — твердо сказала я. — Наверное, вы близкий моему мужу человек, наверное, я в самом деле виновата в его смерти, хоть я его и не убивала… Я должна пойти в милицию и сознаться в убийстве? Я думала об этом. В ту ночь я должна была… А я очень испугалась. Теперь я не боюсь. То есть я боюсь, конечно, но уже не так сильно. Я сделаю, как вы хотите.
— Ты дурочка, — засмеялся он. — Мне плевать на милицию. Думаешь, я хочу, чтобы тебя засадили в тюрьму? Это проще простого. Нет, дорогая, это слишком скучно.
— Тогда что?
— Хочешь знать?
— Хочу.
— А ты подумай. — Он опять засмеялся, а я от отчаяния всхлипнула. Он играл со мной, как кошка играет с мышью, когда несчастная перестает сопротивляться, ей дают надежду. Беги, дурочка, беги. Порадуй папочку. — Чем ты сейчас занимаешься? — спросил он.
— Ничем. Просто сижу…
— А как себя чувствуешь?
— Уже лучше.
— Опять врешь?
— Вру.
Он засмеялся.
— А я ведь предупреждал…
— Вы сумасшедший, да? Вам просто нравится все это? Вам нравится, когда человеку больно, когда он страдает?
— Мне нравится, когда страдаешь ты, остальные меня не интересуют. Даже твой любовник. Пусть проваливает. На него скучно тратить время. Вот ты — другое дело.
— Почему?
— Опять дурацкие вопросы? Я же сказал, думай.
— Вы в самом деле считаете, что я виновата? — помедлив, спросила я.
— А ты как считаешь?
— Я считаю, вам все равно, убила я его или нет.
Он опять засмеялся.
— А-а, это в том смысле, что я садист и выбрал тебя своей жертвой? К несчастью, это не так. Видишь ли, детка, папочка тоже страдает.
— Что? — переспросила я.
— Да-да, моя радость. Мне так же больно, как и тебе. Может, даже больнее. Я делаю все это для твоей пользы.
— Почему, господи, почему?
— Потому что папочка любит тебя.
— Любит?
— Конечно. А ты скверно ведешь себя и платишь ему неблагодарностью.
— Разве, когда любят, делают больно?
— Ты ничего не смыслишь в жизни. Чем больше любовь, тем больнее. Тебе пришлось нелегко сегодня, так что можешь представить, как я люблю тебя. Ладно, мне надоело болтать…
— Не вешайте трубку, поговорите со мной, — испуганно попросила я.
— Опять хитришь? Ты не понимаешь… — вздохнул он с сожалением, а я вновь заговорила:
— Не сердитесь. Я действительно очень хочу понять…
— У тебя не получится. Для того чтобы понять, надо любить.
Я бессильно качала головой, не в состоянии даже плакать, а его голос стал очень ласков.
— Вот что, маленькая, тебе надо немножко поваляться в ванной, потом как следует выспаться, приготовить чего-нибудь вкусное… Кстати, ты умеешь готовить?
— Нет.
— Я так и думал. Ну ничего, на худой конец сгодится что-нибудь самое простое. Яичница с ветчиной, например. Ее ты сможешь приготовить?
— Смогу, конечно.
— Вот и отлично. Запей ее чаем и отправляйся в спальню. Ложись и жди.
— Ждать?
— Конечно. И когда я приду, будь хорошей девочкой. Ты очень быстро поймешь, что быть хорошей девочкой гораздо приятнее. — Он засмеялся, а я, прихватив с собой трубку, отправилась в ванную и в точности выполнила совет, правда с яичницей ничего не вышло, понадобилось бы идти в магазин, а сил на это не было.
Боль действительно утихла. Я переоделась, расчесалась и пошла спать, но как только я оказалась в спальне, ужас накатил на меня с новой силой. Я дрожала, точно в ознобе, каждое мгновение ожидая, что от стены отделится черная тень, и вдруг услышала шаги. Кто-то не спеша, по-хозяйски поднимался по лестнице.
Я зажмурилась и стала молиться, замирая при каждом его шаге, так что когда наконец дверь распахнулась и он вошел, я вздохнула с облегчением. Приподнялась с подушек и спросила:
— Это ты?
— Я, — печально ответил он.
Я бесцельно бродила по дому. Зашла в кабинет мужа и огляделась. Взгляд мой задержался на брошенной возле кресла книге. Я подошла, подняла ее и повертела в руках, стала читать наугад, и вновь чужая жизнь захватила меня.
