Ирина Арбенина - Ночь лунного страха
Первым они обнаружили Семановича…
Изувеченное тело выглядело ужасно. Настолько, что некоторое время Лопухин пытался справиться с тошнотой.
На Аулена — может, потому, что тот уже все это видел, может, потому, что, как охотник и местный человек, с малолетства привык свежевать убитую на охоте дичь, — труп археолога, казалось, особого впечатления не произвел. Воспринял охотник его довольно хладнокровно.
Они прошли несколько шагов и снова наткнулись на труп.
Это был Иван.
Второе убийство потрясло Никиту окончательно.
Он и не замечал до этой минуты, как уже успел привязаться к Ивану. Словно малое дитя за нянькой, Лопухин шел за своим проводником по этой тайге столько дней… Делил хлеб и консервы. Пил его чай с травами…
Никите понадобилось время, чтобы прийти в себя.
Сидя на поваленном дереве в стороне от убитых, он курил и соображал, что делать дальше…
Выходило, что они с охотником остались теперь вдвоем.
Наконец, немного придя в себя от новостей, Лопухин принялся внимательно осматривать оба трупа.
К Аулену спиной он старался не поворачиваться.
Он хорошо запомнил, что сказал накануне своей смерти Семанович: «Если это и вправду то захоронение, о котором я мечтал, нам, если здешние прознают, голову свернут!»
По странному стечению обстоятельств головы у обоих любителей археологических ценностей были именно свернуты.
«Но вдруг это и правда.., сильный зверь? — размышлял Лопухин. — Те же, как от острых когтей, рваные раны на теле…»
— Что скажешь, Аулен? Страшная Шуркэн-Хум, превратившаяся в медведицу, наказала черных археологов? — спросил он у проводника.
Охотник долго рассматривал примятую вокруг изувеченных тел траву, сломанные ветки, сами тела мертвецов… Казалось даже, что он обнюхивает все это, как зверь землю.
— Ищешь следы зверя? — спросил Лопухин.
Аулен молчал.
Еще раньше от Ивана Никита слышал, что здешние охотники по одним им ведомым признакам могут собрать информацию о том, кто проходил по тайге дня за два-три до них… Сто очков вперед дадут любому сыщику Интерпола.
— Информацию накапливаешь? — поинтересовался опять Никита.
Охотник снова промолчал, продолжая ползать на коленках по траве.
— Это не медведь, — наконец сказал он.
— Не медведь?
— А что же это за зверь?
— Это не зверь.
— А кто?
— Человек.
И тут Лопухин вспомнил заключение экспертов по делу убитого парня. Объяснения, которые давали тогда патологоанатомы. И снова стал изучать странные раны на телах археологов.
"А что, если это имитация? — вдруг подумал он. — Кто-то искусно растерзал тела, пытаясь списать убийство на медведицу-людоеда, о которой здесь ходили легенды…
Кто-то, кто в высшей степени искусно владеет хирургическим ножом?
А что, если?..
Вот оно что… Вертолет! Вертолет, который некоторое время назад слышал Аулен".
Вот как «хирург» мог сюда попасть… После убийства Мартина и его в высшей степени искусно, с медицинской точки зрения, перерезанного горла Лопухин называл про себя убийцу именно так… Хирург.
По сведениям Никиты, которые он получил, когда еще мог пользоваться телефоном, тот покинул отель намного позже самого Лопухина. Но благодаря вертолету, пока Никита трясся в поезде и потом топал через тайгу, мог попасть сюда даже быстрее.
Зачем он убил археологов?
Затем… Затем же, зачем убьет и его, Лопухина, при первом же удобном случае! И охотника Аулена убьет, и любого другого, кто вольно или невольно окажется свидетелем его здесь пребывания.
То, что убийца появился здесь, очевидно, и может стать ключом к его тайне… И, судя по тому, как он не церемонится, убирая свидетелей, тайне, так же как и он сам, преступной.
— Приезжий! Отсюда уходить надо, — предупредил охотник Никиту, когда они снова вернулись к палаткам. — Здесь нам быть нельзя.
— Точно, — согласился Лопухин. — Место пристреляно. Только где нам спрятаться? — уныло спросил он Аулена. — Не поможешь?
«Убийца, наверное, хорошо ориентируется здесь, в лесу, — думал Лопухин. — Наверняка он давно уже за нами следил… И сейчас, возможно, наблюдает. Он нас видит. Мы его нет».
Как городскому человеку, то и дело готовому потеряться в трех соснах, Лопухину сейчас казалось, что он как на освещенной сцене: смотрит в этот лес-зал и видит только темноту; зато его видят из этой темноты отлично!
Почесывая свои маслянисто поблескивающие темные волосы, Аулен о чем-то размышлял.
«Если бы археологов из-за потревоженной могилы убил Аулен или кто-то из его соплеменников, — в свою очередь, думал Лопухин, — им ничего не стоило прикончить и меня. Зачем было ему меня будить? Я так крепко спал… Прикончить спящего „приезжего“ такому свежевателю дичи — пара пустяков. Иван рассказывал: они, эти местные охотники, шкуру с добытого медведя вместе с лапами и мордой на три счета снимают! Потом вешают на дерево и танцуют под ней, радуются жизни… Что такому „специалисту“ сыщик Интерпола?! Даже смешно».
На самом деле, пока Лопухин ждал итога размышлений своего спутника, ему было совсем не до смеха.
Понять по непроницаемым, как стоячая вода в лесном озерке, темным глазам охотника, что у того на уме, Никите было не под силу.
Думает ли Аулен о том, сколько заломить с Лопухина денег за свои услуги? Или о том, сколько времени уйдет на снятие сыщицкой шкуры «вместе с лапами и мордой»?
Вооруженному последними достижениями криминалистики интерполовцу даже и в голову не приходило, что в это время Аулен мысленно советовался с покровительствующим ему «волосатоглазым, волосатоногим» духом Унт-тонхом. Спрашивал, стоит ему, Аулену, связываться с «приезжим»? И эти консультации имели благоприятный для Лопухина итог. Унт-тонх дал добро…
— Помогу тебе, приезжий, — наконец коротко пообещал Никите Аулен. — Забирай свои вещи. Покажу, как схорониться…
— Аулен, а ты, что же, получается, значит, не бросил меня на произвол судьбы? — довольно растроганно заметил Никита.
— Получается, получается… — закивал охотник, — ты наш могила не трогал, ничего не копал, вот я тебя и не бросил. Спас!
— Ну спасибо! — растрогался Никита. — Век не забуду.
— Забудешь, забудешь. Не волнуйся, — успокоил его Аулен. — Уедешь и забудешь. Приезжий человек — память короткая!
— Как ты думаешь, он давно уже за нами следит? — осторожно спросил Лопухин у своего спасителя, имея в виду убийцу археологов.
— Как ночной зверь, однако, этот человек… — вздохнул Аулен. — И нам следить за ним надо! А то пропадем.
— Что, если он опередит и выследит нас раньше?
— Он убил тех, кто копал ночью, значит, теперь отсыпается, — оценил ситуацию с охотничьей точки зрения Аулен. — Говорю тебе, приезжий: как ночной зверь, однако, этот человек. Значит, теперь снова появится только ночью.
Дерева с таким дуплом Лопухину раньше видеть не доводилось. Здесь свободно размещалось все его снаряжение и он сам. Определив туда на постой интерполовца, охотник приступил к другим пунктам плана, который явно уже существовал в его туземной и давно немытой голове.
Довольно долго Аулен бродил по лесу и наконец, что-то обнаружив, позвал Никиту.
— Что там? — поинтересовался тот.
— След.
Лопухин наклонился. На земле действительно ясно просматривался след тяжелой рифленой подошвы.
— Думаешь, след убийцы?
Охотник кивнул. Он встал на колени, вытащил свой охотничий нож, замахнулся им и проколол оставшийся на земле след. Потом долго и монотонно бормотал что-то на своем языке.
— Так делают, чтобы загнать зверя, — покончив с этой процедурой, объяснил он Лопухину.
Насколько понял Никита, это было какое-то древнее магическое действо, состоящее из заклинания и прокалывания следа, которое совершают охотники, когда начинают преследовать добычу.
— Теперь, однако, должны поймать!
У Аулена был такой гордый вид, что и дураку было понятно: после всех этих предварительных, предпринятых им в помощь Лопухину мер не одолеть противника будет по меньшей мере позорно.
С наступлением темноты они наконец заняли свои позиции.
Аулен, обладающий умением неслышно передвигаться по лесу и вообще как-то совершенно сливаться с окружающей — родственной ему — средой, растворился в сумерках между деревьями. А Никита, кряхтя — все-таки он не белочка! — полез на дерево, в свое дупло. Из этого самого дупла, как со сторожевой вышки, Лопухину без труда удавалось просматривать все пространство вокруг бывшего палаточного лагеря.
Палатки они с Ауленом, чтобы замаскировать свой уход, оставили на прежнем месте. Но тот, кого они выслеживали, явно не был дураком и к брошенному палаточному лагерю интереса не проявлял. Во всяком случае, был уже первый час ночи, а в окрестностях лопухинского дупла и лагеря никто так и не появлялся. На самом деле Лопухин и не верил, что увидит его.
