Владимир Безымянный - Тени в лабиринте
– Видимо, придется помочь вам воскресить в памяти некоторые «забытые» имена, – продолжал Голиков. – Для начала давайте вернемся к событиям далекого детства. Новотроицк, детский дом, Виктор Ферезяев. Или вам более привычна фамилия Борохович?
Глаза у Коржова широко раскрылись, лицо посерело.
– Я не пойму, о чем речь, – наконец выдавил он из себя. – Я сирота и действительно воспитывался в детском доме, но Ферезяева и этого… второго не помню. Столько лет прошло…
– А почему вы об одном и том же человеке говорите во множественном числе? – с иронией спросил майор. – Не слишком ли это наивно звучит?
– В чем вы меня обвиняете? – как ни странно, Коржов начал понемногу приходить в себя. – Называете какие-то имена, намекаете на какие-то знакомства. Все ваши утверждения голословны.
– Да, прямых улик мне пока недостает, – признал Голиков, – но мы их найдем, обязательно найдем. Тайное всегда становится явным.
– Вот тогда и будем говорить, – язвительно бросил Коржов.
– Разрешите, Александр Яковлевич, у меня тоже имеется несколько вопросов к подозреваемому, – Железнов выразительно посмотрел на майора.
– Я отказываюсь отвечать на все ваши вопросы! – выпалил Евгений Петрович. – Вы не имеете права держать меня здесь. Это произвол! Я передовик производства, с пятьдесят второго года в партии…
– Не забудьте упомянуть, что после войны около двух лет проживали в Хролах у тетки Бороховича, – негромко добавил Железнов.
Коржов осекся на полуслове. Пожалуй, не менее удивлен был и Голиков.
– Какой бред… – обескураженно пролепетал Коржов. – Это просто чудовищно…
– Кстати, Александр Яковлевич, вы заметили, что я не обращаюсь к подозреваемому по имени? – продолжил Железнов. – Дело в том, что назвать его Евгением Петровичем Коржовым было бы кощунством по отношению к памяти настоящего Коржова – шестнадцатилетнего партизана, геройски погибшего осенью сорок третьего. Вы, наверно, не подозревали об этом факте «своей» биографии, гражданин Остроградский?
– Нет… нет… это невозможно, – послышалось бессвязное бормотанье.
– Ну что же, пора поставить все точки над «i». – Железнов подал знак стоящему в дверях Нефедову.
В комнату вошла пожилая женщина в старомодном пальто и свалявшемся пуховом платке. Сделав несколько неуверенных семенящих шажков, она вдруг замерла на месте и, простерев вперед руки, истошно вскрикнула:
– Жора, сынок!..
В ответ раздался леденящий душу вой.
Вместо эпилога
Точки над «i»
Тени рассеялись. В невероятно запутанном лабиринте отыскалась та единственная тропинка, которая выводит к свету. Шаг за шагом иду я знакомым путем, пытаясь еще раз, уже для себя, убедиться – все ли я сделал возможное, чтобы своевременно разгадать преступный умысел, предотвратить зло.
И еще. Хочется понять, что же толкает человека на преступление. Нет, я не оговорился, именно человека. Ведь зверем не рождается никто…
«Жора, сынок, как ты мог?!» В выплаканных материнских глазах застыли немой укор, боль и отчаяние.
Всему есть предел. Встреча с матерью выбила последний камень из-под хитроумно выстроенного здания подлости и лжи, столько лет служившего убежищем Остроградскому-Коржову.
Признание было трудным. Прошло немало времени, прежде чем обвиняемый поставил подпись в конце протокола.
Остроградскому пришлось волей-неволей прожить вторую жизнь, такую же «черную», как небо в ту страшную осеннюю ночь сорок четвертого года, когда он принимал боевое крещение. Рядом с ним, сцепив зубы, стояли насмерть молодые ребята. Им наверняка было страшно, ведь убивать и быть убитым – всегда ужасно. Но высшее чувство долга перед Родиной не позволяло им думать о себе, и уже поэтому каждый из них был героем.
Темная ночь – хорошая помощница в неблаговидных делах. Брошен автомат – без него легче, и, прижимаясь к земле, осторожно, словно вор, крался Остроградский подальше от поля боя, где погибали товарищи. Им руководил всепоглощающий животный страх. Ну, а потом… скитания по лесу, который стал отныне для него навсегда чужим. Деревья и кусты уже не укрывали его, как свое родное дитя, и лишь укоризненно шелестели листвой и жалобно стонали, оплакивая его честь. Но Остроградского не мучили угрызения совести. Желание выжить, любой ценой спасти свою шкуру целиком заполняло его.
Волею судьбы Георгий повстречал в лесу полицая Бороховича, который бежал от возмездия и теперь старался раствориться в необъятных просторах России. Безысходность положения сблизила их, заставила поневоле довериться друг другу. И страх, оказывается, имеет разные оттенки: Остроградский боялся за свою жизнь, а Борохович – расплаты за совершенные преступления. Один – жалкий трус, потерявший человеческое достоинство, а другой – матерый зверь, беседуя, лицемерили друг перед другом, старались найти оправдание своим поступкам. Борохович рассказывал о том, как он, прикрывая отход своих, был контужен и попал в плен, как его силой принудили к сотрудничеству. Однако, надев ненавистную ему форму полицая, он старался помогать местному населению, не раз рисковал жизнью. Но кто теперь ему поверит, как ом сможет доказать свою невиновность?
Остроградский слушал и со всем соглашался, хотя не верил ни единому слову. Но и он не мог предполагать, что осужденный за разбойное нападение Борохович бежал с этапа во время бомбежки и добровольно предложил свои услуги оккупантам. Как преданный пес, он без устали пытал, расстреливал, вешал. И за своей кровавой работой не замечал, что недолго осталось фашистским захватчикам топтать чужую землю. А когда до него наконец дошло, что за содеянное придется отвечать, Борохович решил покинуть хозяев, сменить документы и начать новую жизнь.
Слепой случай помог ему. Пробираясь вместе с Остроградским по лесу, они набрели на разрушенное здание детского дома. Через час из развалин вышли два совершенно других человека – Евгений Коржов и Виктор Ферезяев. После их ухода огонь еще некоторое время жадно лизал пожелтевшие листки – остатки детдомовского архива.
Теперь можно было вздохнуть свободней и подумать о будущем. Борохович предложил Остроградскому поселиться у своей дальней родственницы. Сам же он решил двинуть в Сибирь. О своем местонахождении обещал сообщить.
После этого дороги их на долгие годы разошлись. По указанному адресу новоявленный Коржов разыскал в Хролах Пелагею Антоновну, которая представила его соседям как своего внучатого племянника, воспитанника детского дома. Ну, а дальше – ничего примечательного. Работал, дружбы ни с кем не заводил. Один раз получил весточку от Ферезяева. Тот сообщил, что обосновался в Чулыме. Особой радости Коржов не испытал, но делать было нечего – прошлое связывало его с Ферезяевым теснее, чем кровные узы. О явке с повинной он и не помышлял – дезертир, покинувший поле боя, приравнивался к предателю Родины. Да и чувство страха впиталось в его плоть и кровь, постоянно напоминая о себе.
Через два года «подошло время» идти в армию. После демобилизации Коржов решил не возвращаться в село, а попробовать устроиться в Верхнеозерске. Подыскал подходящее место – взяли слесарем в таксопарк.
С годами работы пришла квалификация. Стараясь во всем угождать начальству, Коржов частенько задерживался до поздней ночи в автомастерских, выполняя частные заказы. И это не осталось без внимания. Из общежития он перебрался сначала в коммуналку, а затем получил однокомнатную изолированную квартиру. Постепенно у Коржова появились свои распектабельные клиенты, желающие видеть личный транспорт лишь в образцовом состоянии. «Нужные» знакомства помогли войти в сферу влиятельных, по городским масштабам, лиц.
Все шло тихо и гладко, прошлое забывалось. Поддерживая хорошую репутацию, Коржов, тем не менее, позволял себе одну вольность – карточную игру. Собирались обычно в лесопарке или на квартире Кормилина, тогда еще старшего инженера фабрики индпошива. Не следует думать, что Коржов стремился попасть в некое светское общество. Напротив, партнеры по игре не имели обыкновения интересоваться личной жизнью друг друга. Идеальный круг знакомых для человека с чужой биографией.
Процесс обретения почвы под ногами практически завершился, когда Ферезяев вновь напомнил о себе. Бывший полицай настоятельно «просил» Коржова приехать. И Коржову ничего не оставалось делать, как согласиться.
Эта встреча стала отправной точкой всех последующих событий. У директора зверосовхоза созрел план обогащения, и в лице Коржова он нашел достойного «компаньона».
Дальнейшее в, той или иной мере подтверждают показания Кормилина. Будучи по природе осторожным, Коржов для налаживания «деловых» контактов с Иваном Трофимовичем решил использовать Саркисова, которого он уже давно держал в руках.
Психологический расчет оправдался – замдиректора фабрики согласился принять участие в сомнительных махинациях, даже не предполагая, что милейший партнер по преферансу – один из организаторов преступной группы.
