Владимир Колычев - Сбрось подругу с пьедестала
– А ты мне скажи, чем мы с тобой лучше нее? Звездулек пользовали? Пользовали! Шмаль дергали? Да! А это все Леська, все это у нее брали…
– Чем мы с тобой лучше нее?.. Да, Рэм, тебя точно охмурили…
– Только давай не будем ко мне в душу лезть?
– Ну, не будем, так не будем… – задумчиво покачал головой Валера. – А с Леськой ты все же будь поосторожней…
Рэм в ответ лишь усмехнулся. Знал бы кто, в какую историю он влез. После убийства Фима он связан по рукам и ногам. И если Леська тянет его на дно, то всплыть ему уже не суждено. Да он и не пытается…
Глава 17
Люба терпеть не могла зануд. А этот очкастый журналист был не просто занудой, он мнил себя великими интеллектуалом и хранителем традиций русской культуры. Люба отвечала на его дурацкие вопросы и удивлялась, как его до сих пор с работы за идиотизм не выгнали.
– Любонька, но вы же должны понимать, что такое понятие, как поп-культура, не имеет ничего общего с подлинными ценностями музыкальной культуры как в российском, так и в мировом масштабе. Вы поете песни, которые сочиняет композитор, если так можно сказать, Герман Макеев. Не буду заострять внимание на достоинствах и недостатках его творчества, я думаю, вы и без этого согласитесь со мной, что ему никогда не подняться на одну ступень с тем же Петром Чайковским, Иоганном Штраусом…
Очкарик был так увлечен парением в облаках истиной культуры, что не заметил, как в помещение тихонько зашел Макеев. Так же тихонько сел на стул возле двери. Непроницаемо спокойное лицо, непривычно потухший взгляд. Похоже, продюсер не в духе.
– С каким Иоганном Штраусом? – перебила журналиста Люба.
– Как, вы не знаете, кто такой Иоганн Штраус?
Надо было видеть лицо этого придурка. Сколько затаенной радости в глазах, сколько желания поскорее донести до всех и вся, насколько глупа эта блондинка Любонька. Вот будет потеха?
– Нет, просто я не могу въехать, о каком Иоганне Штраусе идет разговор. О том, который сочинил «Голубой Дунай», или о том, который создал «Песнь Дуная»…
– Ну, конечно, же о создателе знаменитого «Голубого Дуная»… – внутренне смущенно, но внешне с тем же пафосом воскликнул журналист.
– Так все же о ком, вы говорите, о Штраусе-отце или о Штраусе-сыне?
– О Штраусе-отце… – поплыл «по Дунаю» очкарик.
– Да, но «Голубой Дунай» сочинил Штраус-сын… И если уж говорить о Штраусе-отце, то современники долго не признавали его как классического, по нашим представлениям, музыканта. По тем временам его творчество было самой натуральной попсой. И не надо мутить воду, дорогой мой Аристарх Владиленович! – снисходительно усмехнулась Люба. – Великие композиторы, великая эпоха!.. Раньше было хорошо, а сейчас хуже некуда…
– Но ведь раньше действительно была культура! А сейчас что?
Истерики очкарик не закатил, хотя и был близок к тому. Но скатился на уровень «кухонной болтологии». Интервью можно было считать законченным.
– Что? – насмешливо глянула на него Люба.
– Подлинная культура подменена маргинальной субстанцией, общество деградирует…
– По-вашему, общество должно выключить телевизор и всем хором бросаться в театр. Опера, балет, да?
– Да, балет!
– Какой балет? Эротический?
– Боже упаси!
– А чем классический балет отличается от нынешнего эротического?
– Как вы можете так говорить? – взвился Аристарх Владиленович.
– А вы мысленно перенеситесь в девятнадцатый век. Ни кино, ни телевидения. Ни эротики, ни порно. А тут балет! Танцовщицы в балетных пачках, танцоры в тесных лосинах. Мужики тащатся от женских ножек, а женщины пялятся на яйца танцоров. Чем не эротика? Это сейчас вам кажется, что искусство первично. А тогда первично было зрелище. Да и сейчас, в общем-то, ничего не изменилось…
– Вот он – цинизм и нравственная деградация молодого поколения! – забился в обличительном экстазе журналист.
– Да вы не парьтесь, Аристарх Владиленович, все путем… А сейчас извините, Аристарх Владиленович, я устала, мне нужно отдохнуть…
Журналист ничего не сказал. Молча поднялся, сунул в карман диктофон и в том же напряженном молчании вышел из комнаты. Даже на Макеева внимания не обратил.
– Любонька, ты его убила! – улыбнулся Герман Альбертович.
Но в глазах все та же потухшая муть.
– А чего он тоску нагоняет? Штраус – великий, а Макеев так себе…
– Ты знаешь, а я и не хочу быть великим. Я просто хочу зарабатывать деньги…
– Жаль, Аристарх Владиленович вас не слышит.
– Да плевать мне на него… Он тебя в порошок сотрет. Но ты не переживай, его журнал никто не читает, так что прах твой по белу свету не разлетится.
– Да я и не переживаю…
– А к интервью ты хорошо подготовилась.
– Как знала, какую волну этот придурок будет гнать…
– Сам волну гнал, сам же и умылся… А вот кто эту волну гонит?
Макеев вытащил из своей папки несколько листов бумаги с красочными фотографиями, отпечатанными на цветном принтере. На этих снимках была изображена девушка, голышом танцующая на столе. Все бы ничего, но эта красотка чертовски была похожа на Любу. Интерьер какого-то ночного клуба, маститые «випы» непонимающе смотрят на нее…
– Что за бред? – возмущенно протянула она.
– Скажешь, что фотомонтаж?
– Но я нигде не танцевала голышом. Да и с чего бы это?
– Может, перебрала вчера, а?
– Почему вчера?
– Да потому что эта беда вчера случилась. В престижном комплексе, на глазах у почтенной публики пьяная вдрызг певица Любонька исполняла стриптиз…
– Не было ничего такого! Я вчера весь вечер и всю ночь была дома. К интервью готовилась…
– Кто это может подтвердить?.. Хотя какая разница, есть у тебя алиби или нет? Не тот случай!.. Сегодня твой срам в Интернете, а завтра в желтой прессе. Такой скандал поднимется!..
– Представляю… Но ведь это не я танцевала…
– А кто?.. Это же не фотомонтаж. Это же люди видели… Мне только что с «Европы» звонили, интересовались. И еще звонки будут… А тебя так вообще заклюют!.. В общем, тут такое дело: или ты на волне этого скандала еще выше поднимешься, или упадешь так, что руки тебе больше никто не подаст…
– Даже ты? – без всякого намека на заигрывание, но с надеждой посмотрела на продюсера Люба.
– Даже я, – сокрушенно развел он руками. – Но думаю, что этого не случится. Будем выкручиваться…
Люба почему-то была уверена, что ей удастся вывернуться из этой ситуации. Но, похоже, Герман был иного мнения. И смотрел на нее, как Индиана Джонс на Чашу Грааля, проваливающуюся в бездну. Он и хотел ее спасти, но не знал, как это сделать…
2Красные стоп-сигналы надвигались слишком быстро. А красный сигнал об опасности слишком медленно двигался по нейроканалам замутненного сознания. Рэм слишком поздно нажал на тормоз, и его джип въехал сзади в черную «Волгу». Сработавшая полушка безопасности намертво прижала его к креслу, сдавила шею, затылок вжала в подголовник.
Пока выбрался, подъехали менты. И откуда они так быстро взялись?..
Машины пострадали серьезно. У «Волги» багажник всмятку, у джипа капот раздавлен. Пострадавших нет. Подумаешь, женщина пассажир из «Волги» без сознания. Откачают…
– Чешуя, на раз-два сделаем! Рэм весело подмигнул менту и панибратски похлопал его по плечу.
Он плохо отдавал себе отчет в происходящем. Слишком круто «закинулся» сегодня. Жарко на улице, душа «снега» просила. Не смог он ей отказать…
Мент долго и пристально смотрел ему в глаза.
– С тобой все в порядке? – подозрительно спросил он.
– Да все путем, командир!.. Бабу жалко, не вопрос. Но так я денег дам. Оплачу больницу. И за тачку заплачу…
Рэму казалось, что он видит себя со стороны. Как будто тело на земле, а душа витает над головой. Он смотрел на себя и восхищался собственным благородством.
Зато водитель «Волги» ничуть не разделял его восторга. Смотрит на него ненавидящим взглядом, кулаки сжимает. Еще и угрожает:
– Я тебе сейчас заплачу!
– Спокойно, гражданин, спокойно!
Один мент оттащил грубияна в сторону. Другой вдруг с силой схватил Рэма за рукав рубахи, развернул лицом к машине. Сунул свободную руку в один карман, в другой.
– Как знал! – злобно протянул он, вытаскивая из кармана пакетик с марафетом.
Менты злобствовали по науке. Оформили изъятие кокаина по всем правилам мелицейской науки – протокол, понятые. Вызвали оперативников из уголовного розыска, которые на собственном транспорте отправили Рэма сначала на освидетельствование, а затем и в свой отдел внутренних дел. Наркотики – это уголовная статья, поэтому с ним не церемонились.
Но Рэм даже не успел прочувствовать на себе гнетущую ауру тюремной камеры. Поднятый по тревоге отец быстро договорился с ментами, чтобы те не возбуждали уголовное дело. Рэма выпустили из камеры, вернули вещи и выставили за дверь.
Отец ждал его возле машины.
– Все забрал? – язвительно спросил он.
