Сергей Белошников - Ловкач и Хиппоза
– Что ты орешь, как белый медведь в теплую погоду? Спокойно. Наверняка и другие были нафаршированы чем-то подобным… Влип ты, Ловкач. Круто влип. Не поверит тебе наша родная контрразведка.
– Слушай, шла бы ты…
– Сам иди, – огрызнулась я.
Я повертела в руках тяжелый золотой брусок.
– Сколько здесь, как ты думаешь? – спросила я.
– Чего тут думать. Килограмм, – хмуро ответил он.
Где-то я такой слиточек уже видела. И кажется, совсем недавно. Хотя где я могла увидеть слиток химически почти чистого золота? Я выбросила эту мысль из головы и сказала:
– И ты думаешь, что этот твой гангстерюга отвалит тебе десять штук?
– Да он скорее удавится, – криво усмехнулся он. – Я теперь для него очень нежелательный свидетель…
– Ну, так знаешь, что надо делать? Смываться! Бросить машину и удирать. Срочно! А золотишко прибрать.
– Это как? – полюбопытствовал он.
– Молча!
– Значит, ты предлагаешь украсть это золото?
– Почему это украсть? – возмутилась я. – Отвезти в Москву. Пойти на Лубянку. Все, как на духу, рассказать. Ты ведь ни в чем не виноват, тебя просто использовали.
– Это ты здорово придумала, – невесело усмехнулся он. – Но даже если на Лубянке мне и поверят, все равно мои друзья до меня потом доберутся. И тогда…
Я загрустила. Я хорошо знала, что это такое, когда до тебя "добираются".
– В общем, прилетим в Москву, там разберемся, – сказал он.
– Да ладно заливать – "прилетим", – поморщилась я. – Опять слиняешь где-нибудь по дороге. Тем более теперь…
– Ну сколько тебе можно говорить – случайно так вышло!
– Ага, все у тебя случайно – золото случайно, опоздал случайно, насчет имени тоже случайно наврал…
– Святые угодники! Ну, ты и зануда, Елена… Да не брошу я тебя! Ну, что мне теперь – на крови клясться? – взвился он.
– Все равно я тебе больше не верю, – сказала я.
Это я лукавила. Говорил он явно искренне. Но мне надо было проверить его до конца, убедиться, что я в нем не ошибаюсь.
– Значит, ты все же решил их золото забрать?
– Там разберемся, – повторил он.
Мы замолчали. Я бросила взгляд на валявшееся золото. Потом открыла ящички и собрала слитки в кучу. Всего их оказалось шестнадцать.
– Ловкач, – позвала я его.
– А?
– Знаешь, сколько сейчас грамм такого золота стоит? В баксах?
– Ну-у… – неуверенно начал он.
– На Чикагской бирже тройская унция стоит около трехсот двадцати долларов, может нынче даже побольше, давно котировки не смотрела, – тоном отличницы перебила я его, припомнив папулины рассказки. Я вообще насчет золота и брюлов – дока.
– Какая унция?
– Тройская. Это тридцать один с небольшим граммов золота. А это ведь, – кивнула я на слитки, – чистое, девяносто девятой пробы. Значит, будем считать, примерно десять баксов за грамм. Ита-аак…
Я думала лишь несколько секунд. С устным счетом у меня всегда было хорошо. Килограмм потянет на тридцать тысяч. Тут – шестнадцать килограммов. Понятно.
– Здесь как минимум четыреста восемьдесят тысяч долларов, Ловкач, – ткнула я пальцем в слитки.
– Ну, и что?
– Мы сюда вместе ехали, Ловкач?
– Ну.
Он явно не понимал, куда я клоню.
– Если бы нас менты с золотом застукали, мы бы вместе загремели?
– Ну.
– Не нукай, не запряг. Значитца так, Ловкач. Я – не твои злобные бандюги. Меня вполне устроит пятьдесят процентов от данной суммы. Это будет по-джентльменски. Гони половину золотишечка!
Я посмотрела ему прямо в глаза. Он уставился на меня так, словно перед ним материализовалось привидение:
– Прямо сейчас?
– Ага, – внутренне я веселилась от души. – Прямо сейчас. Гони, гони. Я сама со своей долей разберусь. Мне шубу на этот сезон покупать надо. Соболью. Гони.
Насчет шубы я приврала – она у меня уже есть. И не одна, две. Правда, не из соболей – длинная из чернобурки, покороче – из норки, подарки папули с мамулей. А вот из соболей действительно не помешает. Я представила себя в широкой, почти до щиколоток шубе колоколом и такой же, из соболей, шапочке. Я такую совсем недавно видела в "Галерее Актер". К ней прикуплю навороченные сапоги из шкуры пони с "коровьим" рисунком, от Fendi, потом еще пары четыре, нет, пять итальянских лайковых перчаток в тон к шубе и сапогам, потом…
– Хорошо, – вернул меня на землю его голос.
Он отделил от кучки восемь брусков и пододвинул их ко мне.
– Забирай.
Вот так, милая. Он, конечно, не жадюга. Но неужели он, взрослый мужик, не понимает, что на самом деле мне от него нужно? Я криво ухмыльнулась, не притрагиваясь к золоту:
– Нужно оно мне, как рыбе зонтик… Бывай, Рокфеллер.
Я вылезла из машины и пошла прочь. Я очень хотела, чтобы он меня остановил. Я мысленно приказывала ему – ну же, ну же! Скажи!
– Лена!..Эй! Эй, Хиппоза! Да подожди ты!
Я обернулась. Но он, стоя возле машины, всего лишь держал в поднятой руке кассету.
– Пленку свою любимую забыла.
Я вернулась. Потянула из его руки кассету. Он кассету не выпустил. Я потянула сильнее. Он держал по-прежнему крепко. Я не поднимала глаз. Мне было грустно. И – почему-то – обидно, хотя я сама его спровоцировала.
– Послезавтра октябрь наступит, – сказал он.
– Послезавтра не будет.
– Почему это?
Я вздохнула:
– Потому что через день "послезавтра" будет называться "сегодня". Есть только "сегодня", Ловкач. А остального не бывает.
– Но октябрь-то все равно наступит.
Я молчала.
– А за ним ноябрь. А потом – зима придет. Ты меня слышишь?
Я посмотрела на него, как на идиота:
– А потом весна. И лето. А Волга впадает в Каспийское море… При чем здесь я?.. Что ты несешь?
– Я не несу. Я думаю о том, что тебе будет холодно зимой без хорошей шубы из русских соболей.
– Ты как маленький, Саша, – улыбнулась я. – Шуба. Есть у меня шуба. Что делать-то собираешься?
Ловкач покосился на раскуроченную "БМВ".
– Быстро приведу ее в порядок. Поставлю на стоянку. Как и обещал им.
– А золото?
Он посмотрел на меня и ничего не ответил.
* * *Внутри здание аэропорта напоминало сумасшедший дом перед эвакуацией. Люди ходили и сидели, отдыхали и спали где попало. Возле касс толпился, орал и матерился народ. Бедлам дополнял надрывный вой самолетов, доносившийся снаружи.
Ловкач присмотрелся и отправился прямиком к открытой двери регистрации, у которой еще не началась посадка. Я пошла следом. Увидела возле двери шустрого парня в потрепанном форменном комбинезоне. Парень таскал в дверь какие-то неподъемные ящики. Дождавшись, когда парень освободится, Ловкач поймал его взгляд и поманил к себе. Парень недоумевающе посмотрел на нас. Но все-таки подошел.
– Чего звал? – неприветливо спросил он.
Ловкач незаметно показал ему пятидесятидолларовую купюру:
– Пятьдесят баксов будут твои, если поможешь достать два билета на ближайший рейс до Москвы. Кассиру за билеты – еще полтинник сверху. Идет?
Парень раздумывал недолго.
– Пошли.
Он повел нас в сторону, к стенке, где было сравнительно меньше народа.
– Ждите здесь, – сказал парень и исчез за какой-то служебной дверью.
Ждали мы недолго. Парень выскочил и зашептал:
– Нормалек, все в порядке. Четвертая касса, вон там. Она закрыта, но ты постучи. Зовут Марина, она в курсе. Скажешь, что от Димы. Деньги отдашь сразу все вместе, только не светись. Давай грины.
– Ну, смотри, Дима, если что…
Ловкач протянул ему купюру. Она мгновенно исчезла в немытом кулаке парня.
– Да ты шо, земляк? Я ж всегда здесь, рядом! – искренне удивился шустряк Дима и растворился в толпе.
– Побудь пока здесь, с вещами, – сказал Ловкач и быстро пошел к четвертой кассе. Паспорт он взял не мой, а хиппозин – я ему про нее рассказала, пока мы добирались до аэропорта.
Я подхватила его сумку. Послонялась по залу. Подошла к киоску. Киоск стоял почти у стены, а на стене висел щит. Я задержалась взглядом на щите и слегка напряглась. Заголовок гласил: "Внимание, розыск!". Под заголовком – листки с ксеротипированными фотографиями и текстами. И с одной из фотографий мило улыбалась я. Волосы, правда, были у меня были светлые, длинные, и выглядела я как-то старше. Но это точно была я. Я вгляделась в первые строчки текста.
"За совершение тяжкого преступления разыскивается Романова Елена Вячеславовна…" Дальше шли год рождения, приметы, как одета, московский адрес, "видевших Романову" и так далее.
Приплыли. За совершение тяжкого преступления. И как это меня еще в "Редиссоне" не повязали? Ведь я называлась своим настоящим именем. Прохлопали меня сыщики, жара, видать, разморила, курортная атмосфера.
– Лена, – легла мне на плечо рука.
