Владимир Турунтаев - Методом исключения
Бородин оказался на месте и как раз заканчивал писать рапорт о «собеседовании», как он сам это называл, с квартирным воришкой, застигнутым на месте преступления с набором инструментов и огромной сумкой из тончайшей высокопрочной материи. К счастью для воришки, он, спустившись по веревке с крыши и проникнув в квартиру на девятом этаже, ничего не успел положить в свою замечательную сумку, потому что ошибся подъездом и по злой иронии судьбы нырнул в квартиру, не более как за неделю до того хорошо обчищенную его же собратьями по профессии. А поскольку Уголовным кодексом не предусмотрено наказание за безрезультатные проникновения в квартиры наших граждан, то все «собеседование» свелось к чистейшей формальности.
— Ну не переживай, и на старуху бывает проруха, — посочувствовал Бородин воришке, отпуская его с миром. — Сегодня не удалось — в другой раз сядешь, — и обратил взор на Орехова: — Ты чего, Слава, такой взъерошенный?
— С Сашкой Кожевниковым пообщался, — ответил Орехов сердито.
— Он вроде как не дерется, — сказал Бородин.
— А ну его к ляху! — и Орехов без предисловий приступил к разговору: — Слушай, Сереж, помоги найти убийцу! Дело — конфетка, в твоем вкусе. Собственно говоря, мне только твой совет нужен…
— И немножко побегать, да?
— Можем вместе.
Бородин посмотрел на часы.
— Минут двадцать у меня для тебя найдется. Обрисуй ситуацию.
Орехов уложился в двенадцать минут. После чего Бородин согласился, что дело интересное, но работать надо капитально, а у него есть начальник.
— Если твоя шефиня, — сказал он, — замолвит словечко моему Феоктистову, тоя, пожалуй, и взялся бы…
На том и порешили.
Короче говоря, Ангелина Андреевна — на то она и Ангелина Андреевна — без особого труда договорилась с начальником уголовного розыска, и уже на другое утро Орехов с Бородиным отправились в следственный изолятор.
За ночь Бородин успел ознакомиться с материалами дела, и потому вопросов к Шарову у него было совсем немного.
— Тех двоих, что ошивались у хозмага, ты смог бы опознать?
— Наверное, — сказал Эдик и, подумав, добавил более уверенно: — Да, узнал бы.
— Ты говорил, что один, который в шубе, куда-то уходил, а затем вернулся. Он в тот же дом зашел, где и хозмаг?
— Нет, он к пятиэтажкам прошел, которые за хозмагом.
Бородин нарисовал длинный прямоугольник и перпендикулярно к нему еще три покороче.
— К которому из них?
— Не знаю. Я только видел, что он в сторону этих домов направился.
— Сколько времени его не было?
— Ну, может, минут десять… Он быстро вернулся.
— Сколько нам потребуется времени, чтобы прокачать этого Ромку? — спросил Орехов, когда они покинули изолятор. — Двух дней хватит?
— Двух дней? — переспросил Бородин, что-то прикидывая.
— Сегодня ты, предположим, задействуешь свой актив…
Бородин похлопал его по плечу.
— Слава, ты спросил — я отвечу: если плотно проработаем, то часам к четырем, думаю, управимся.
— Сегодня?
— То есть будем знать, проживает твой Ромка в тех домах или нет, — уточнил Бородин.
— А если нет?
— Пока не стоит отвлекаться на эти «если». Ты сейчас поедешь в тамошнее жилуправление. Возьми у паспортистки карточки жильцов и начинай выбирать всех Романов. Думаю, их не так уж и много наберется: имя редкое. А я заскочу за фотоаппаратом и присоединюсь к тебе.
К вечеру они достоверно знали, что в тех трех домах проживает всего три Романа: кандидат математических наук, ветеран войны и нигде не работающий семнадцатилетний парень с одутловатым губастым лицом.
С фотографией этого парня они снова отправились в следственный изолятор и провели процедуру опознания.
Из шести показанных ему фотографий молодых людей Шаров выбрал ту, на которой был запечатлен Роман Кунцевич.
9
Они позвонили в эту квартиру около десяти часов вечера. Дверь открыл невысокий губастый толстяк в широких штанах из джинсовой ткани и замызганной, светлой, когда-то, должно быть, бежевой безрукавке с эмблемой фирмы «Мальборо». Парень был изрядно пьян и с трудом держался на ногах.
— Роман Кунцевич?
— Ага… Че такое? — пропищал тот.
— Руки на стену! — скомандовал Бородин.
Роман обалдело захлопал глазами:
— А че?
— Быстро лицом к стене!
Пока Бородин занимался Романом, Орехов с понятыми прошел в комнату.
За столом, заваленным объедками, скомканной промасленной бумагой и заставленным пустыми бутылками, сидела полуодетая лохматая блондинка лет двадцати двух, с мутными голубыми глазами и размазанной вокруг губ сиреневой помадой. А на железной кровати перед окном, прямо на матрасе, укрывшись засаленным ватным одеялом спали еще двое.
— Ты тут кто будешь? — спросил у блондинки Орехов.
Та с трудом провернула языком:
— Его подруга, — и кивком указала на дверь в прихожую. — А что… нельзя?
Орехов кивнул на спящих:
— Эти кто?
Девица хихикнула:
— Мамашка со своим другом. А что… нельзя?
Была еще комната, смежная с первой. Дверь в нее была плотно притворена.
— Там кто? — спросил у девицы Орехов.
Девица опять хихикнула:
— Квартиранты… Нельзя, да?
Орехов толкнул дверь.
— Милиция!
Половину этой комнаты занимала двуспальная деревянная кровать, закинутая измятой простыней как покрывалом. На краешке кровати сидела рыжая девица в очень короткой кожаной юбочке и белом шерстяном свитере. Глядясь в зеркальце, которое она держала в руке, девица торопливо подкрашивала губы.
Прилично одетый мужчина лет сорока стоял у окна, заложив руки за спину и, видимо, ждал, чем все обернется. Глаза его сверкали бешенством, ноздри трепетали, губы беззвучно проговаривали какие-то слова.
Орехов попросил его предъявить документы.
— Зачем они вам? — спросил мужчина довольно резко и даже властно, но паспорт все-таки предъявил.
Приезжий, из Новосибирска.
Орехов вернул паспорт мужчине.
— Уходите! — сказал он.
В первой комнате уже находились Бородин с Кунцевичем. Спавшие пробудились. «Друг мамашки» в одних трусах сидел на кровати и протирал опухшие глаза. На вид ему было лет тридцать пять. «Мамашка», женщина неопределенного возраста с одутловатым синюшным лицом и почти лысая, приподняла голову и, не вылезая из-под одеяла, внимательно оглядывала непрошенных гостей.
— У вас тут что, дом свиданий? — строго спросил у нее Орехов.
Ни «мамашка», ни ее «друг» не проронили ни слова.
Орехов потребовал у «друга» паспорт. Тот молча поднялся и, прошлепав босыми грязными ногами через комнату, достал из пиджака, висевшего на гвоздике у двери, помятую красную книжицу с золотым гербом. Орехов выписал паспортные данные:
Воротников Николай Потапович, 1960 г.р., ул. Краснофлотцев…
— Где вы были с вечера восьмого до утра девятого января? — спросил у него Орехов.
«Друг» посчитал на пальцах.
— В вытрезвителе! — с готовностью, даже как-то радостно сообщил он, закончив подсчеты. — Пятого приехал в Ирбит, брата хоронить, а седьмого, назавтра после похорон, как раз в Рождество, меня туда доставили. В вытрезвитель…
— В Ирбите?
— Там.
— А в Екатеринбург когда вернулся?
— Это уже двенадцатого января!
— Проверим, — пообещал Орехов, возвращая паспорт Воротникову и повернулся к Роману: — Гражданин Кунцевич, вам понятно, за что мы вынуждены вас задержать?
— Мы с ним уже потолковали, — сказал Бородин.
— Не знаю ни про какое убийство! — пропищал Кунцевич. — Я никого в жизни не убивал!
— Разберемся, — пообещал ему Орехов. — А сейчас одевайся — поедем!
— Куда это вы его? — спросила блондинка. — Нельзя?..
Она уже причесала волосы, собрала их на затылке в пучок и скрепила цветным колечком. Успела даже припудриться и покрасить губы.
В прихожей висела коричневая шуба из искусственного длинноворсового меха.
— Чья? — спросил Орехов у Романа, разглядывая подкладку.
— Материна, — ответил тот.
— А ты ее надеваешь?
— Редко, — ответил после некоторого раздумья Кунцевич. — В магазин разве когда…
Шубу изъяли как вещественное доказательство: на подкладке ее были заметны подозрительные пятна.
10
Утром протрезвевший Роман продолжал запираться:
— Не знаю, какое такое убийство! Слыхом не слыхал!
— Где ты был и что делал вечером восьмого января?
Роман сосредоточенно посопел.
— Где… Дома, наверное. Я все больше дома сижу, у меня инвалидность…
— По какому поводу инвалидность?
— В ПТУ еще… Упал со стремянки и повредил позвоночник. Ничего не могу делать, болит…
