Элмор Леонард - Бандиты
— Еду?!
— Да, тогда, бывает, узнаешь его имя, если у него был армейский значок. А впрочем, какая разница? Он ведь тоже не знал, как меня зовут. Если б повезло ему, а не мне, он бы и шарил у меня в карманах.
— Что ты несешь?
— Ты вот собираешься меня убить. Разве ты знаешь, как меня зовут?
— Ты чертовски странный парень, Фрэнклин, — проворчал Джек и вновь заметил, как по лицу, отражавшемуся в зеркале, скользнула гримаса удивления. — Раздевайся догола и лезь в душ.
Фрэнклин де Диос с готовностью кивнул и направился к ванне, на ходу снимая пиджак.
— Правильно, пристрели меня в ванне, чтобы вокруг не было крови. — Расстегнув штаны, он стянул их с себя, не снимая ботинки. Впервые эти двое посмотрели друг другу прямо в лицо.
— Мы связываем сандинистам руки сзади, заставляем их встать на колени. Они тоже так делают. Наверное, все так делают.
— Но ведь это война. Вы убиваете пленных.
— Вот именно. И ты тоже. — Он снял рубашку, обнажив крепкий торс и ниже — зеленые полосатые трусы. Снова поглядел на Джека. — Откуда ты знаешь, как меня зовут?
— Я сейчас выйду на минутку, — сказал Джек. — Включай воду и полезай в ванну. Сейчас вернусь.
— Сперва ботинки надо снять.
— Пусть намокнут, тебе не все равно?
— Тоже верно. Мы-то заставляли их снимать ботинки, но мои же никому не понадобятся, да? Разве что ты хочешь взять их себе?
— Лезь наконец под душ, черт подери!
Джек выскользнул из ванной, закрыл за собой дверь, прислушался, убедился, что индеец пустил воду. Он представил себе, как Фрэнклин де Диос в дурацких зеленых трусах наклоняется над ванной, открывает кран, регулирует воду — потеплее, похолоднее… Господи, он принял все как должное, он готов к смерти.
Джек метнулся к шкафу, запихал «беретту» и магазины под шелковые рубашки, закрыл шкаф и пошел было прочь, но тут же вернулся: не было смысла возвращать на место оружие, все равно полковник узнает, что он тут побывал. Он потратил еще десять драгоценных секунд, пытаясь что-то решить. Господи, а вода все льется! К черту этот пистолет! Джек заставил себя сдвинуться с места, потом снова вернулся, уронил на пол ключ, носком ботинка протолкнул его под шкаф.
Больше никогда он не войдет в чужой номер, никогда, ни за что!
18
— У меня было только одно на уме: поскорее выбраться оттуда. Хватит с меня этого дерьма. Удирать надо. Я глянул через перила — ты все еще сидела там.
— Еще бы, эти ребята меня не отпускали. Тот недоносок все расспрашивал насчет Майами. Бывала ли я в «Мьютини», бывала ли в «Неон Леон»? Он, видите ли, хотел знать, в какие бары я хожу. А ездила ли я в Ки-Бискейн? Где, черт побери, этот Ки-Бискейн? Я в Майами и была-то всего один раз, лет в восемнадцать.
Они сидели вдвоем в машине Джека. Он припарковал свой автомобиль в конце улицы Тулузы, недалеко от дока. В темноте вздыхала река, на фоне ночного неба четко вырисовывался силуэт экскаватора.
— Это был последний раз. Самый что ни на есть последний, — заявил Джек. — Может, я теперь даже останавливаться в гостиницах не смогу. — Он завел мотор. — Поехали лучше к тебе.
— Нет. Все чересчур запутано. Мне совсем хреново.
— Повтори, что сказал тот парень, когда вернулся?
— Ничего он не сказал. Я подумала — слава богу, он тебя не застукал. Подумала, либо ты успел уйти, либо спрятался где-нибудь под кроватью или в туалете…
— Ты не видела, как я уходил?
— Я головы не могла повернуть. Они оба сидели передо мной и глаз с меня не сводили.
— Он же должен был что-то сказать. Индеец, я имею в виду. Он настоящий индеец, из племени мискито.
— Он отдал Берти его письмо, а тот разорался. По-испански. Мне так показалось — ругал его, почему он так долго копался.
— Какое письмо?
— Письмо от президента Рейгана. Берти прочел его вслух, а потом сунул мне под нос, чтобы я сама прочла… А что там в последней строчке? Я не поняла.
— Когда тот парень вернулся, он был мокрый?
— Мокрый? С чего бы это?
— Он так-таки ничего и не сказал?
— Ничего не сказал. Слова не вымолвил. Сперва Берти орал на него, а потом и тот второй парень.
— Криспин?
— Криспин. Этим заносчивым коротышкам только дай поорать. Пока они вопили, я как раз попыталась рассмотреть, что там делается этажом выше. Думаю, ясное дело, у Джека все в порядке, только куда он подевался? А тут полковник давай меня лапать, гладит меня по руке, по локотку и повыше, и заливается, дескать, вот славно мы вместе времечко проведем. Я просто не могла там больше оставаться. «Берти, — говорю я ему, — ты уж извини, но я с тобой крутить не стану». «Почему?» — говорит он. «Ростом не вышел», — отвечаю и пошла себе.
Сворачивая на Кэнэл-стрит, Джек спросил:
— Волосы-то у индейца были влажные?
Они зашли выпить в бар «Мандина», и там Джек рассказал Хелен, что произошло, когда Фрэнклин де Диос вошел в комнату. Ему пришлось заодно рассказать и про то, что полковник собирает в Штатах деньги. На этом он пока остановился. Остальное он расскажет ей в местечке поспокойнее. Машину они оставили у бара и пошли пешком. Хелен поинтересовалась, куда, собственно, они идут.
— Увидишь, — ответил он ей.
Увидев вывеску «Муллен и сыновья», Хелен заупрямилась.
— Нет, нет, ни за что. Здесь я ночевать не стану. Ты в своем уме? — Потом присмотрелась при свете фонаря к серому зданию с башенками и спросила: — Тут что, когда-то жили люди?
В освещенном холле она остановилась, а Джек пошел проверить гостевую. Вернулся, покачивая головой, взял Хелен за руку и, мягко подталкивая, повел к лестнице на второй этаж. Она все еще сопротивлялась.
— Когда меня нет под рукой, Лео вызывает специальную службу. В смысле, чтобы они доставили покойника.
— Джек, я не хочу смотреть на покойников!
Они уже поднялись наверх.
— Нет тут никаких покойников. Вот, смотри. — Не заходя в комнату, он протянул руку и включил свет. — Это бальзамировочная. Когда тело привозят, его кладут сюда, на стол.
— Господи! — выдохнула Хелен, не двигаясь с места. — Что это за штука?
— Специальный аппарат для бальзамирования.
— Для бальзамирования? Господи ты боже мой… А как он действует?
— Ладно, пошли. — Джек выключил свет, и они прошли по коридору в его комнату.
— А тут что?
— А тут я жил последние три года.
— Слушай, да тут у тебя славно, Джек! Дизайнера приглашал?
— Хелен, — сказал он, надеясь, что она наконец поймет. — Хелен, я стоял там, в ванной, рядом с парнем, который думал, что я его пристрелю. Ты только представь себе: он не плакал, не пытался умолять. Тот самый парень, что вчера в ресторане… Ты же была там.
— Я вовремя ушла.
— Ну, тот самый парень. Он стоял передо мной в ванной, думал, я собираюсь его убить, и спросил меня, заберу ли я себе его ботинки. Ты мне скажи, как же это так, что это за человек такой?
Хелен ничего не ответила. Она молча следила, как Джек достает бутылку водки из холодильника — кроме холодильника и старого дивана, который Джек перетащил сюда снизу, из холла, в комнате почти ничего не было. Хелен так и не проронила ни слова, пока Джек, усевшись рядом с ней на старый диван, не рассказал ей все по порядку, начиная со своей воскресной поездки в Карвиль и заканчивая событиями, произошедшими вечером того дня в отеле «Сент-Луис».
— По-моему, ты кое-что пропустил, — заметила она.
— Не знаю, может быть, — откликнулся он. Хелен поудобнее устроилась на диване, внимательно глядя на Джека.
— Вчера ты ночевал у нее?
— Мы все трое там ночевали.
— Ну да.
— Я же говорю: тот парень видел нас в ресторане. Он знает, где живет Люси. Мы боялись, как бы он не явился ее навестить.
— Но он не пришел.
— Не пришел. А сегодня я снова столкнулся с ним. Он меня знает. Знает, кто я. Мы с ним встречаемся уже в третий или четвертый раз. Можно сказать, старые знакомые. Но он ничего не сказал ни полковнику, ни тому, Криспину. Может, он потом им рассказал? Да нет, он же застукал меня в комнате. Он должен был сразу же позвать их. Странно как-то. Почему он им ничего не сказал?
— Где ты спал?
— Чего?
— Вчера ночью, в ее доме. Где ты спал?
— В кровати, разумеется. У них не то девять, не то десять спален.
— С кем ты спал?
— У меня была своя комната. У Роя с Калленом тоже… Или ты думаешь, ночью я прокрался к ней в спальню?
— Либо она к тебе.
Джек выждал минутку и признался:
— Собственно, так оно и было. Ей хотелось поговорить со мной.
— Она забралась к тебе в постель?
— Она сидела сбоку. В смысле, на краешке.
— Да что ты? Ври больше.
— Тебе все мерещится. Она же монахиня.
— Будто монахини этим не занимаются.
— Я не знаю. Ты пойми, я впервые в жизни вижу человека, который думает не только о себе. У нее есть цель в жизни.
