Кирилл Казанцев - Рыба гниет с головы
Всего за пару месяцев Андрей узнал о мире гораздо больше, чем за девятнадцать предыдущих лет. Окружающий мир вдруг распахнул перед ним свои объятия, и он увидел все его мерзкое, гнусное нутро в полной красе… Это был шок! Оказалось, что воровали все, что самые высокие чины, вплоть до генералов, были воры, что чиновники из районной и областной администрации, где располагалась часть, все приложили руку, все были причастны, и даже местную полицию использовали для этих же целей, чтобы прикрыть, придать видимость законности. Когда вслед за проверяющим из Москвы генералом выехали два «КамАЗа», доверху груженные материальными ценностями, Андрей лишился последних иллюзий. Да еще оказалось, что новенькие «КамАЗы» ушли в Москву как списанные.
Бить Андрея уже пробовали, и не раз. Кончилось тем, что он оказался в госпитале. Там избитый солдат хотел рассказать, кто и за что его избил сейчас и избивал долгое время, но кто-то из начальства сообразил, что от неугодного солдатика лучше избавиться, чем безрезультатно тратить на него столько времени, и его перевели в какое-то другое подразделение, где он света белого за забором больше не видел.
Оставшееся время службы прошло как тень. Потом Андрей уволился в запас, собрался поступить в институт. И все было бы хорошо, если бы он и здесь не столкнулся с теми же явлениями, что и в армии. Продажа результатов экзаменов, взяточничество. Доценты, профессора, люди, которые для него были чем-то недосягаемым, светлым, почти богами, оказались такими же ворами, проходимцами, как и обычные смертные. И он в какой-то момент, когда услышал, что соседу-абитуриенту не велено ставить двойку, встал и ушел прямо с экзамена. После этого у него и начались приступы молчания и замкнутости. Точнее, обострились. Нечто подобное началось еще в армии, но теперь это приобрело маниакальную форму, теперь он даже не мог себя контролировать.
А потом случилась беда другая. Как-то Андрей встретил Ирину у подъезда, и они пошли в кафе посидеть немного с приятелями, поесть мороженого. Ирина все время поглядывала на часы. Андрей отлучился ненадолго в туалет, а когда возвращался, то увидел, что в кафе возникла потасовка. Чуть позже он узнал, что какой-то тип хотел незаметно стащить сумочку у Ирины, и это ему удалось, хотя один из приятелей бросился за вором. Он увидел, как чужой парень схватил сумочку, и бросился следом, спасти сумочку не успел. Беда была в том, что в сумочке у Ирины находилась приличная сумма денег – пятьдесят тысяч рублей, которые она везла матери на работу для возврата долга. А еще там лежала коробочка с серьгами подруги. Серьги были дорогие и тянули тысяч на пять.
Когда у Ирины улеглась истерика и стенания по поводу того, что она не послушалась матери и пошла с такими деньгами в кафе с приятелями и что в одной сумочке у нее сегодня были и фактически чужие деньги, и чужие дорогие серьги, стали вызывать полицию. Только полицейские не посчитали ее поступок девичьей небрежностью. Они посчитали, что существует определенный злой умысел, что некто воспользовался ситуацией и привлек тайных дружков для кражи. И этот некто, естественно, Андрей Литовченко. Ведь он знал о содержимом сумки, он вызвался проводить Ирину и охранять ее, ему удобнее всего было подготовить пару приятелей для кражи.
В отделе полиции Андрея бить начали не сразу. Сначала его пытались сломить обидными и унизительными тычками в спину, в бока, криками, оскорблениями и всякими короткими фразами. Эти выкрики прямо в уши были о том, что Андрея уже раскусили, что это он организовал ограбление, а теперь от него требуется назвать сообщников, подписать чистосердечное признание.
Андрей какое-то время еще сомневался, еще думал, что это ошибка, что скоро все разъяснится. Допросят Ирину, приятелей, с которыми они сидели в кафе, и все поймут, что Андрей тут ни при чем, извинятся перед ним и попросят содействия в опознании личностей грабителей. Может, попросят походить по улицам в надежде, что случайно удастся встретить преступников. Так ведь всегда поступали полицейские в книгах и фильмах.
Но так не произошло. Его даже не слушали, когда он смеялся нелепости обвинений и пожимал плечами, когда пытался доказать, что просто не мог такого совершить, потому что любит Ирину, уважает ее семью. Да и вообще он не такой!
Потом его начали бить! И это еще было не самое страшное, потому что Андрей вдруг ясно осознал, что полицейские все одинаковые, что в том городе, где он служил, что в этом. Продажные, ненадежные. И сейчас его склоняют к признанию только затем, чтобы не тратить время и не искать настоящих грабителей. Это было очевидно, но еще не было трагедией, потому что лишь подтверждало мнение Андрея, которое начало складываться об окружающем его мире и об обществе. На него опять накатил тот самый приступ. Он замкнулся и замолчал, стиснув зубы. Сидел, опустив голову, и смотрел в пол невидящими глазами. Но его мучители расценили поведение парня по-своему и стали угрожать ему расправой. Он еще пока посчитал это только формой оскорбления, давления на него. Но его схватили, повалили на стол лицом вниз, стали стаскивать с него брюки, а перед лицом чья-то рука катала пустую бутылку. И опять он решил, что эти унизительные действия имеют целью напугать его, унизить окончательно. Он стал вырываться, но его мучители оказались сильней. И тогда Андрей понял, что это уже не шутки, не пустые угрозы. Что произошло потом, плохо подчинялось рассудку. Скорее всего, Андрей рассудка в тот момент как раз и лишился. То, что с ним собирались сделать, было так ужасно, что избиения и давления, которым он подвергался в армии, казались детской забавой. И он взбесился от страха и злости. Его обуяло бешенство, и это бешенство придало ему сил настолько, что он сбросил с себя двоих оперативников, вырвал руки, соскочил со стола и, как был со спущенными брюками, бросился на своих мучителей. Он уже не контролировал себя, схватил что-то, что подвернулось под руку, и кого-то ударил. Оружие, кажется, настольную лампу, у него вырвали или выбили, вслед посыпались удары по туловищу, но никто не смог попасть в солнечное сплетение. Андрей кого-то поймал за ногу и опрокинул на пол, ударил кого-то по ногам стулом.
А потом вдруг случайно оступился, потому что их было четверо, а он один. Кто-то ударил его в живот, кто-то, нечаянно или умышленно, наступил ему на ремень брюк, волочащийся по полу, и ударил в лицо. Андрей опрокинулся на спину, потому что не смог удержать равновесия. Он еще пытался ухватиться рукой за край стола, но в этот момент ударился головой.
Удар пришелся углом крышки стола и как раз в основание черепа. Он был в сознании и, как говорили медики, в этот момент чувствовал дикую боль. Но разгоряченные, взбешенные его сопротивлением полицейские не поняли случившегося и продолжали бить распростертое тело, наносить удары ногами. А он лежал, смотрел широко раскрытыми глазами и даже не шевелился. Он не мог шевелиться, потому что у него был перелом основания черепа.
До кого-то наконец дошло, что случилась беда. Они попытались поднять Андрея, чего делать никак не следовало, пытались поднять его голову выше, чтобы он не задыхался. А он только прерывисто дышал, и все. Потом вызвали «Скорую помощь». Его оставили в покое и положили на ровный пол, поняв, что парню чуть лучше, когда он лежит горизонтально.
Врач «Скорой помощи», пятидесятилетняя женщина, потом рассказывала, чего ей стоило справиться с собой. Это была целая буря чувств. Перед ней лежал на полу в разорванной одежде парень. Высокий, красивый, с роскошными волнистыми волосами, высоким лбом и правильными чертами лица. Только он был страшно избит и почему-то с нелепо спущенными штанами. Полицейские не догадались их поправить, но это сделала врач, прикрыв пах раненого валявшимся рядом полотенцем. А он смотрел на нее жалобно, умоляюще. И даже не на нее, а как бы сквозь нее. Так смотрят умирающие, чей конец уже близок. Только что он торопливо говорил с тобой, что-то хотел объяснить, и вдруг ты видишь, что взгляд его устремлен уже не на тебя, а куда-то сквозь тебя. И ты понимаешь, что это преддверие конца.
Поняла это и врач, которая за свою многолетнюю практику повидала достаточно и трупов, и умирающих. Она рассказывала потом, что сердце у нее сжалось так, что нечем стало дышать, как будто чья-то гигантская рука сдавила всю грудную клетку. Она поставила диагноз сразу и безошибочно, потому что у парня уже стали образовываться темные круги вокруг глаз, как очки. Если бы сразу догадались после получения травмы положить пострадавшего на что-то ровное и жесткое, чтобы голова была ниже туловища, если бы…
– Я не умру? – громко и торопливо шептал парень. – Я ведь просто ушибся, это ведь не страшно? Я не поступил в институт, сам ушел… а я так хотел. Я в компьютерах хорошо разбираюсь… говорят, у меня талант, я хотел учиться… Я ведь буду учиться? Так хочется…
