Эд Макбейн - Крах игрушечного королевства
— Это все не отменяет того факта, что ты унес эту кассету с яхты без предварительного разрешения и без…
— Я собирал вещественные доказательства на месте преступления.
Разве этим позволено заниматься только прокуратуре? Мы живем в Америке, Фрэнк.
— Фигня это все! — возмутился Фрэнк. — Ты забрал эту кассету с яхты, чтобы она не попала в руки Фолгеру.
— Вовсе нет. Я просто забирал вещественное доказательство, чтобы показать его моей клиентке…
— Фигня!
— …и расспросить ее об этом. Что мы сейчас и проделали. Ты бы предпочел, чтобы Фолгер огрел нас этой кассетой, как мешком по голове?
— Как он мог нас огреть, если он даже не знает об ее существовании?
И тут меня посетила одна неприятная мысль.
— Лэйни, — начал я, — я полагаю, что есть и другие…
— Я в этом уверена, — быстро откликнулась Лэйни.
Фрэнк вопросительно хмыкнул.
— Копии, — сказала Лэйни.
— В таком случае, — сказал Фрэнк, — как же все-таки зовут фотографа?
Глава 9
Фотографа звали Эдисон Альва Фарлей-младший. Он сообщил Гутри, что его так назвали в честь Томаса Альвы Эдисона, того самого, который изобрел — помимо всего прочего, — лампу накаливания и кинокамеру.
Прадедушка Фарлея — Джон Уинстон Фарлей, — проживал в Вест-Оранже, штат Нью-Джерси, когда в 1887 году великий человек перенес туда свою лабораторию. Они с Эдисоном стали друзьями, а сын Джона Уинстона Артур, которому тогда было двенадцать лет, и который впоследствии стал дедушкой фотографа, просто-таки боготворил изобретателя. В начале века, когда Артуру было двадцать пять лет, его жена Сара родила мальчика, которого они тут же назвали Эдисоном Альвой, чтобы избежать совсем уж явного сходства с Томасом Альвой Эдисоном. Если бы к этому добавить еще и фамилию, получилось бы Томас Альва Эдисон Фарлей — согласитесь, это уже несколько громоздко. Первый Эдисон Альва Фарлей вырос и стал отцом нынешнего Эдисона Альвы Фарлея-младшего.
— Что показывает, до чего же странные имена иногда дают детям американцы, — сказал Фарлей, обращаясь к Гутри. — Хотя лично меня теперь все зовут просто «Младший».
Гутри, у которого был личный интерес к вопросу о перемене полученных при рождении имен, не говоря уже о прозвищах, пожал протянутую руку и сказал:
— А меня теперь все называют просто Гутри.
И это-таки было правдой.
— Чем могу быть вам полезен? — спросил Фарлей. — Фотография на паспорт? Или вам нужен художественный портрет, чтобы послать его своей невесте в Сеул? — и Фарлей подмигнул гостю. Гутри подмигнул в ответ, хотя и не понял, в чем суть шутки.
— На самом деле, — сказал Гутри, — мне нужна некоторая информация об одной кассете, которую вы отсняли в марте.
— Свадьба? — уточнил Фарлей. — Или выпускной вечер?
— Нет. Это были съемки интимного характера. Только женщина и видеокамера, больше никого.
Фарлей посмотрел на детектива.
— Можете ли вы припомнить такую видеозапись? — спросил Гутри.
Гутри уже знал, что в марте этого года Фарлей заснял на пленку Лэйни Камминс, она же Лори Дун, в получасовой интермедии, которую можно было назвать компрометирующей. А можно и просто грязной. Он дал Фарлею время на размышление. Прежде, чем начинать разливать кофе, стоит промыть ситечко.
Кстати, в углу фотостудии действительно пристроилась небольшая плитка, а на ней закипал кофейник. Правда, фотограф пока еще не удосужился предложить Гутри выпить по чашечке. Студия располагалась в помещении, которую на Уэдли или в других районах, примыкающих к нижнему городу, называли «дополнительной секцией». Зеленая зона здесь была до предела запущена. Потому ходили разговоры о том, что стоит построить на этом месте многоэтажную автостоянку, которая могла бы обслуживать весь нижний город, хотя все в Калузе знали, что этот район, собственно говоря, нельзя уже считать нижним городом. Все жители побогаче уже давно перебрались вниз по Намайями-трэйл, в более благополучные зеленые районы вроде Твин-Форкс.
Студия была довольно маленькой, как и большинство помещений в этих красивых, но как-то странно спроектированных домах, вошедших в моду за последние пять лет. Одна стена представляла из себя сплошное окно, открывающееся во внутренний дворик. Окно выходило на север, и потому в студию не попадали прямые солнечные лучи. Напротив окна висело множество полок, заставленных рядами фотоаппаратов и коробками с пленкой. Там же располагалась стереосистема: магнитофон, тюнер, проигрыватель для компакт-дисков, проигрыватель для пластинок — на семьдесят восемь и на сорок пять оборотов в минуту, — и колонки. Гутри еще не встречалось на одной фотостудии, где не стояла бы хорошая стереоаппаратура. Многие недоумковатые грабители забираются в фотостудии не за фотоаппаратами — на них часто выгравирован серийный номер, — а чтобы спереть именно стереоаппаратуру — ее легче потом продать. Вдоль третьей стены выстроилось несколько мощных ламп на подставках — чтобы освещать четвертую стену. На четвертой стене висела тщательно натянутая белая простыня, а перед ней стоял стул.
— Ну так как, имя Лори Дун вам ни о чем не напоминает? — поинтересовался Гутри.
— Мистер Лэмб, я делаю множество видеозаписей, — нетерпеливо произнес Фарлей. — Я не могу помнить всех своих заказчиков по именам.
Гутри подумал, что фотограф выражается, словно царствующий монарх.
Но говорить этого он не стал.
— Во время войны в Персидском заливе, — продолжал тем временем Фарлей, — мне приходилось делать сотни видеозаписей. В январе девяносто первого, когда там действительно стало жарко, я просто со счету сбился. Уж не знаю, как солдаты просматривали эти записи и где они брали в пустыне видеомагнитофон. Но ведь зачем-то все эти женщины шли к фотографам, чтобы сделать видеозапись — значит, их можно было посмотреть, как вы считаете? Здесь побывали девицы, которые хотели потолковать со своими дружками о сексе, жены, которые хотели напомнить о себе мужьям, и даже матери, которым хотелось отправить сыновьям нечто более личное, чем письмо на бумаге. И все они шли ко мне.
— Это было не во время войны в Персидском заливе, — возразил Гутри.
— Я понимаю. Я просто вам объясняю.
— И Лори Дун к вам не приходила.
— Не приходила? Тогда почему?..
— Это вы приходили к ней.
Фарлей снова посмотрел на детектива — на этот раз его взгляд был уже более пристальным.
— Вы что, из полиции? — настороженно спросил он.
— Нет, не из полиции, — сказал Гутри, вытащил из кармана бумажник и показал свою карточку частного детектива. — Я работаю в частном порядке, — и он подмигнул, в точности так же, как подмигивал Фарлей, упоминая некую гипотетическую невесту из Сеула. — Вся наша беседа останется сугубо между нами.
Фарлей не стал подмигивать в ответ. Он просто хмыкнул, каким-то образом ухитрившись вложить в этот краткий звук весь холод норвежского фиорда.
— Возможно, я смогу освежить вашу память, — сказал Гутри.
— Я бы не возразил.
— Лори Дун демонстрировала модельное дамское белье в салоне, именуемом «Шелковые тайны». Салон расположен на Сауз-трэйл — правильно?
Заканчивать надо вопросом, чтобы расшевелить клиента.
— Не знаю такого, — отрезал Фарлей.
— Вы не посещали его в марте?
— Я его вообще не посещал.
— Вы пришли туда как-то вечером…
— Никуда я не приходил.
— …и спросили, не согласится ли она позировать для видеокассеты, которую вы снимали — так? Вы сказали, что заплатите ей тысячу долларов…
— Это мне платят за съемки, а не я плачу.
— Заплатите ей тысячу долларов, — невозмутимо продолжал Гутри, — если она…
— Чушь! — …согласится мастурбировать перед камерой в течение получаса.
— Вы ошибаетесь…
— Впоследствии вы ее засняли.
— Извините, но вы ошибаетесь.
— На этой кассете засняты еще три девушки, мистер Фарлей.
— Мне ничего не известно об такой кассете.
— У меня есть имена этих девушек. Все они работают на фирму «Лютик». При желании я могу их найти.
Фарлей помолчал, подумал, и, наконец, спросил:
— Чего вы хотите, мистер Лэмб?
— Я вам уже сказал. Информацию.
— Тьфу, черт. А я уж подумал, что вам нужны деньги.
— Неверное предположение.
— И какая информация вам нужна?
— Сколько копий этой кассеты вы сделали? Сколько продали? Оригинал по-прежнему находится у вас?
— Это все не ваше дело.
— Совершенно верно. Но мисс Дун сказала, что одной из девушек, заснятых на этой кассете, всего шестнадцать лет.
— Мне об этом неизвестно.
— Так вы припоминаете эту кассету?
— Сколько вы хотите, мистер Лэмб?
— Еще один такой вопрос, и я сочту его оскорблением.
Фарлей снова посмотрел на детектива.